×

Wir verwenden Cookies, um LingQ zu verbessern. Mit dem Besuch der Seite erklärst du dich einverstanden mit unseren Cookie-Richtlinien.

image

"Станционный смотритель" Александр Пушкин, Часть 4

Часть 4

Я не ошибся: старик не отказался от предлагаемого стакана. Я заметил, что ром прояснил его угрюмость. На втором стакане сделался он разговорчив; вспомнил или показал вид, будто бы вспомнил меня, и я узнал от него повесть, которая в то время сильно меня заняла и тронула. «Так вы знали мою Дуню? — начал он. — Кто же и не знал ее? Ах, Дуня, Дуня! Что за девка-то была! Бывало, кто ни проедет, всякий похвалит, никто не осудит. Барыни дарили ее, та платочком, та сережками. Господа проезжие нарочно останавливались, будто бы пообедать, аль отужинать, а в самом деле только чтоб на нее подолее поглядеть. Бывало, барин, какой бы сердитый ни был, при ней утихает и милостиво со мною разговаривает. Поверите ль, сударь: курьеры, фельдъегеря с нею по получасу заговаривались. Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала. А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житье? Да нет, от беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать». Тут он стал подробно рассказывать мне свое горе. Три года тому назад, однажды, в зимний вечер, когда смотритель разлиновывал новую книгу, а дочь его за перегородкой шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военной шинели, окутанный шалью, вошел в комнату, требуя лошадей. Лошади все были в разгоне. При сем известии путешественник возвысил было голос и нагайку; но Дуня, привыкшая к таковым сценам, выбежала из-за перегородки и

ласково обратилась к проезжему с вопросом: не угодно ли будет ему чего-нибудь покушать? Появление Дуни произвело обыкновенное свое действие. Гнев проезжего прошел; он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин. Сняв мокрую, косматую шапку, отпутав шаль и сдернув шинель, проезжий явился молодым, стройным гусаром с черными усиками. Он расположился у смотрителя, начал весело разговаривать с ним и с его дочерью. Подали ужинать. Между тем лошади пришли, и смотритель приказал, чтоб тотчас, не кормя, запрягали их в кибитку проезжего; но, возвратясь, нашел он молодого человека почти без памяти лежащего на лавке: ему сделалось дурно, голова разболелась, невозможно было ехать... Как быть! смотритель уступил ему свою кровать, и положено было, если больному не будет легче, на другой день утром послать в С * за лекарем. На другой день гусару стало хуже. Человек его поехал верхом в город за лекарем. Дуня обвязала ему голову платком, намоченным уксусом, и села с своим шитьем у его кровати. Больной при смотрителе охал и не говорил почти ни слова, однако ж выпил две чашки кофе и, охая, заказал себе обед. Дуня от него не отходила. Он поминутно просил пить, и Дуня подносила ему кружку ею заготовленного лимонада. Больной обмакивал губы и всякий раз, возвращая кружку, в знак благодарности слабою своей рукою пожимал Дунюшкину руку. К обеду приехал лекарь. Он пощупал пульс больного, поговорил с ним по-немецки и по-русски объявил, что ему нужно одно спокойствие и что дни через два ему можно будет отправиться в дорогу. Гусар вручил ему двадцать пять рублей за визит, пригласил его отобедать; лекарь согласился; оба ели с большим аппетитом, выпили бутылку вина и расстались очень довольны друг другом.

Learn languages from TV shows, movies, news, articles and more! Try LingQ for FREE

Часть 4 Teil 4 Part 4 Parte 4

Я не ошибся: старик не отказался от предлагаемого стакана. I was not mistaken: the old man did not refuse the proposed glass. Я заметил, что ром прояснил его угрюмость. I noticed that the rum cleared up his sullenness. На втором стакане сделался он разговорчив; вспомнил или показал вид, будто бы вспомнил меня, и я узнал от него повесть, которая в то время сильно меня заняла и тронула. At the second glass he became talkative; remembered or pretended to remember me, and I learned from him a story that at that time greatly occupied and touched me. «Так вы знали мою Дуню? “So you knew my Dunya? — начал он. he began. — Кто же и не знал ее? Who didn't know her? Ах, Дуня, Дуня! Oh, Dunya, Dunya! Что за девка-то была! What a girl she was! Бывало, кто ни проедет, всякий похвалит, никто не осудит. It used to be that whoever passes by, everyone will praise, no one will condemn. Барыни дарили ее, та платочком, та сережками. The ladies gave her, one with a handkerchief, and the earrings. Господа проезжие нарочно останавливались, будто бы пообедать, аль отужинать, а в самом деле только чтоб на нее подолее поглядеть. Passers-by stopped on purpose, as if to dine or supper, but in fact only to look at her longer. Бывало, барин, какой бы сердитый ни был, при ней утихает и милостиво со мною разговаривает. It used to happen that the master, no matter how angry he was, would calm down in her presence and talk graciously to me. Поверите ль, сударь: курьеры, фельдъегеря с нею по получасу заговаривались. Believe me, sir: couriers, couriers talked with her for half an hour. Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала. She kept the house: what to clean, what to cook, she had time for everything. А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житье? And I, the old fool, do not look enough, it used to be, I do not get enough; did I not love my Dunya, did I not cherish my child; did she not have a life? Да нет, от беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать». No, you won’t get rid of trouble; what is destined, that cannot be avoided. Тут он стал подробно рассказывать мне свое горе. Then he began to tell me his grief in detail. Три года тому назад, однажды, в зимний вечер, когда смотритель разлиновывал новую книгу, а дочь его за перегородкой шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военной шинели, окутанный шалью, вошел в комнату, требуя лошадей. Three years ago, one winter evening, when the caretaker was lining up a new book, and his daughter was sewing a dress for herself behind the partition, a troika drove up, and a traveler in a Circassian hat, in a military overcoat, wrapped in a shawl, entered the room, demanding horses. Лошади все были в разгоне. The horses were all running. При сем известии путешественник возвысил было голос и нагайку; но Дуня, привыкшая к таковым сценам, выбежала из-за перегородки и At this news the traveler raised his voice and whip; but Dunya, accustomed to such scenes, ran out from behind the partition and

ласково обратилась к проезжему с вопросом: не угодно ли будет ему чего-нибудь покушать? affectionately turned to the traveler with the question: would he like something to eat? Появление Дуни произвело обыкновенное свое действие. Dunya's appearance had its usual effect. Гнев проезжего прошел; он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин. The wrath of the traveler has passed; he agreed to wait for the horses and ordered himself supper. Сняв мокрую, косматую шапку, отпутав шаль и сдернув шинель, проезжий явился молодым, стройным гусаром с черными усиками. Taking off his wet, shaggy hat, untangling his shawl and pulling off his overcoat, the traveler appeared as a young, slender hussar with a black mustache. Он расположился у смотрителя, начал весело разговаривать с ним и с его дочерью. He settled down at the caretaker, began to talk cheerfully with him and with his daughter. Подали ужинать. Served dinner. Между тем лошади пришли, и смотритель приказал, чтоб тотчас, не кормя, запрягали их в кибитку проезжего; но, возвратясь, нашел он молодого человека почти без памяти лежащего на лавке: ему сделалось дурно, голова разболелась, невозможно было ехать... Как быть! In the meantime, the horses came, and the keeper ordered that immediately, without feeding, they were harnessed to the wagon of the traveler; but, returning, he found a young man lying almost unconscious on a bench: he became ill, his head ached, it was impossible to go ... What to do! смотритель уступил ему свою кровать, и положено было, если больному не будет легче, на другой день утром послать в С *** за лекарем. the superintendent gave him his bed, and it was supposed, if the patient did not feel better, the next day in the morning to send to C * for a doctor. На другой день гусару стало хуже. The next day the hussar became worse. Человек его поехал верхом в город за лекарем. His man went on horseback to the city for a doctor. Дуня обвязала ему голову платком, намоченным уксусом, и села с своим шитьем у его кровати. Dunya tied a handkerchief soaked in vinegar around his head and sat down with her sewing by his bed. Больной при смотрителе охал и не говорил почти ни слова, однако ж выпил две чашки кофе и, охая, заказал себе обед. The sick man groaned in front of the caretaker and did not say almost a word, but he drank two cups of coffee and, groaning, ordered himself dinner. Дуня от него не отходила. Dunya did not leave him. Он поминутно просил пить, и Дуня подносила ему кружку ею заготовленного лимонада. He constantly asked for a drink, and Dunya brought him a mug of lemonade prepared by her. Больной обмакивал губы и всякий раз, возвращая кружку, в знак благодарности слабою своей рукою пожимал Дунюшкину руку. The sick man dipped his lips and every time he returned the mug, as a token of gratitude, he shook Dunyushka's hand with his weak hand. К обеду приехал лекарь. The doctor arrived at lunchtime. Он пощупал пульс больного, поговорил с ним по-немецки и по-русски объявил, что ему нужно одно спокойствие и что дни через два ему можно будет отправиться в дорогу. He felt the patient's pulse, spoke to him in German, and announced in Russian that all he needed was peace of mind and that in two days he could be on the road. Гусар вручил ему двадцать пять рублей за визит, пригласил его отобедать; лекарь согласился; оба ели с большим аппетитом, выпили бутылку вина и расстались очень довольны друг другом. The hussar gave him twenty-five rubles for the visit, invited him to dine; the doctor agreed; both ate with great appetite, drank a bottle of wine, and parted very pleased with each other.