×

Wir verwenden Cookies, um LingQ zu verbessern. Mit dem Besuch der Seite erklärst du dich einverstanden mit unseren Cookie-Richtlinien.

image

Call of the Wild (Russian), Зов предков (7)

Зов предков (7)

Перро и Франсуа, чередуясь, то ехали на нартах, то шли на лыжах, а собаки неслись галопом, делая остановки только изредка.

Тридцатимильная река оделась уже довольно крепким льдом, и они за один день сделали перегон, который на пути в Доусон отнял у них десять дней. Потом они пролетели без остановок шестьдесят миль от озера Ле-Барж до порогов Белой Лошади. Через озера Марш, Тагиш и Беннет (семьдесят миль) собаки мчались с такой быстротой, что тому из двух мужчин, чья очередь была идти на лыжах, приходилось следовать за нартами, держась за привязанную к ним веревку. И наконец в последний вечер второй недели они прошли через Белый перевал и стали спускаться к морю, туда, где мерцали огни Скагуэя и стоявших на причале судов.

Это был рекордный пробег. В течение двух недель они проезжали в среднем по сорок миль в день. Целых три дня Перро и Франсуа, гордо выпятив грудь, прогуливались по главной улице Скагуэя, и со всех сторон на них сыпались приглашения выпить, а их упряжка была постоянно окружена восторженной толпой ценителей и скупщиков ездовых собак.

Но вскоре несколько бандитов с Запада сделали попытку обчистить город, а за эти подвиги их так изрешетили пулями, что они стали похожи на перечницы, — и публика занялась новой сенсацией. А там Перро получил официальное распоряжение. Узнав о нем, Франсуа подозвал Бэка, обхватил его обеими руками и заплакал. И это было последнее прощание Бэка с Франсуа и Перро. Как раньше другие люди, они навсегда исчезли из его жизни.

Его и остальных собак передали какому-то шотландцу-полукровке, и вместе с десятком других собачьих упряжек они пустились снова в тот же утомительный путь — к Доусону. Теперь уже они не шли налегке, и не до рекордов им было. Нет, они трудились без отдыха изо дня в день, тянули нарты с тяжелой кладью. Это был почтовый обоз, он вез вести со всех концов земли людям, искавшим золото под сенью Северного полюса.

Бэку это не нравилось, но он работал хорошо из той же профессиональной гордости, что воодушевляла Дэйва и Соллекса, и следил, чтобы все его товарищи, гордились они своей работой или нет, делали ее добросовестно. Жизнь шла однообразно, как заведенная машина. Один день был как две капли похож на другой. По утрам в определенный час повара принимались за дело. Разводили костры, готовили завтрак. Потом одни грузили на нарты палатки и все остальное, другие запрягали собак. В путь трогались примерно за час до того, как ночь начинала мутнеть, что было предвестником зари. По вечерам делали привал. Люди ставили палатки, кололи дрова и ломали сосновые ветки для подстилки, приносили воду или лед поварам. Затем кормили собак. Для Бэка и его товарищей это было самым радостным событием дня. Впрочем, приятно было и потом, съев свою порцию рыбы, послоняться без дела часок-другой среди других собак, которых здесь было больше сотни. Между ними были опасные драчуны, но после трех сражений Бэка с самыми свирепыми авторитет его был признан, и стоило ему только ощетиниться и оскалить зубы, как все уступали ему дорогу.

Больше всего, пожалуй, Бэк любил лежать у костра. Поджав под себя задние лапы, вытянув передние и подняв голову, он задумчиво смотрел в огонь. В такие минуты вспоминался ему иногда большой дом судьи Миллера в солнечной долине Санта-Клара, цементный бассейн, где он плавал, бесшерстная мексиканка Изабель и японский мопсик Туте. Но чаще думал Бэк о человеке в красном свитере, о гибели Кэрли, о великой битве со Шпицем и о тех вкусных вещах, которые он ел когда-то или мечтал поесть. Он не тосковал по родине. Страна солнца стала для него смутным и далеким воспоминанием, которое его не волновало. Гораздо большую власть над ним имели воспоминания о другой жизни, далекой жизни предков. Благодаря им многое, чего он никогда раньше не видел, казалось ему знакомым. А инстинкты (они тоже были не чем иным, как отголосками жизни предков), не просыпавшиеся в нем раньше, теперь ожили и властно заговорили.

По временам, когда он так лежал у костра и сонно щурился на огонь, ему начинало казаться, что это пламя какого-то иного костра, у которого он грелся когда-то, и видел он подле себя не повара-метиса, а совсем другого человека. У этого другого ноги были короче, а руки длиннее, мускулы — как узловатые веревки, а не такие гладкие и обросшие жиром. Волосы у него были длинные и всклокоченные, череп скошен от самых глаз к темени. Человек этот издавал странные звуки и, видно, очень боялся темноты, потому что то и дело всматривался в нее, сжимая в руке, свисавшей ниже колена, палку с привязанным к ней на конце большим камнем. Он был почти голый — только на спине болталась шкура, рваная и покоробленная огнем. Но тело его было покрыто волосами, и на груди и плечах, на тыльной стороне рук и на ляжках волосы были густые, как мех. Человек стоял не прямо, а наклонив туловище вперед и согнув ноги в коленях. И в теле его чувствовалась какая-то удивительная упругость, почти кошачья гибкость и напряженность, как у тех, кто живет в постоянном страхе перед видимыми и невидимыми опасностями.

Иногда этот волосатый человек сидел у костра на корточках и дремал, низко свесив голову. Локти он тогда упирал в колени, руками закрывал голову, как от дождя. А за костром, в темноте, светилось множество раскаленных угольков, и всегда парами, всегда по два: Бэк знал, что это глаза хищных зверей. Он слышал, как трещали кусты, сквозь которые они продирались, слышал все звуки, возвещавшие их приближение.

И когда Бэк лежал на берегу Юкона и грезил, лениво глядя в огонь, эти звуки и видения другого мира тревожили его так, что шерсть у него вставала дыбом и он начинал тихо повизгивать или глухо ворчать. Тогда повар-метис кричал: «Эй, Бэк, проснись!» — и видения куда-то исчезали, перед глазами снова вставал реальный мир, и Бэк поднимался, зевая и потягиваясь, словно он на самом деле только что проснулся.

Дорога была трудная, груз тяжелый, работа изматывала собак. Они отощали и были в самом жалком состоянии, когда добрались наконец до Доусона. Им следовало бы отдохнуть дней десять или хотя бы неделю. Но два дня спустя они уже спускались от Казарм вниз, на лед Юкона, с грузом писем. Собаки были утомлены, погонщики ворчали, и в довершение всего каждый божий день шел снег. По этому мягкому, неутоптанному настилу идти было трудно, больше терлись полозья и тяжелее было собакам тащить нарты. Но люди хорошо справлялись со всеми трудностями и усердно заботились о собаках.

Каждый вечер, разбив лагерь, погонщики первым делом занимались собаками. Собаки получали ужин раньше, чем люди, и никто из погонщиков не залезал в спальный мешок, пока не осмотрит лапы своих собак. Все-таки силы собак таяли. За эту зиму они уже прошли тысячу восемьсот миль, весь утомительный путь таща за собой тяжело нагруженные нарты. А тысяча восемьсот миль подкосят и самую крепкую, выносливую собаку. Бэк пока не сдавался, заставлял работать других и поддерживал дисциплину в своей упряжке, но и он тоже был сильно переутомлен. Билли все ночи напролет скулил и стонал во сне, Джо был мрачнее мрачного, а к Соллексу просто опасно было подходить не только со стороны слепого, но и со стороны зрячего глаза.

Но больше всех измучился Дэйв. С ним творилось что-то неладное. Он стал раздражителен и угрюм; как только располагались на ночлег, он сразу отрывал себе ямку и забирался в нее — туда погонщик и приносил ему еду. С той минуты, как его распрягали, и до утра, когда опять нужно было впрягаться, Дэйв лежал пластом. Иногда в пути, дернувшись от сильного толчка внезапно остановившихся нарт или напрягаясь, чтобы сдвинуть их с места, он жалобно стонал.

Погонщик не раз осматривал его, но не мог понять, что с ним. Наконец этим заинтересовались все остальные погонщики. Они обсуждали вопрос и за едой и перед сном, выкуривая последнюю трубку, а однажды вечером устроили настоящий консилиум. Дэйва привели к костру и ощупывали и мяли так усердно, что он несколько раз взвыл от боли. Сломанных костей не обнаружили и так ничего не выяснили. Должно быть, у него что-то болело внутри.

К тому времени, как они добрались до Кассьярской отмели, Дэйв уже так ослабел, что то и дело падал. Шотландец дал сигнал остановиться и выпряг его, а на место коренника поставил ближайшую собаку, Соллекса. Он хотел дать Дэйву роздых, позволить ему бежать на свободе, без упряжки, за нартами. Но Дэйв, как ни был он болен и слаб, не хотел мириться с тем, что его отстранили от работы. Когда снимали с него постромки, он ворчал и рычал, а увидев Соллекса на своем месте, которое он занимал так долго, горестно завыл. Гордость его возмутилась, и смертельно больной Дэйв всячески протестовал против того, что его заменили другим.

Когда нарты тронулись, он побежал сбоку, ныряя в рыхлом снегу, и все время старался цапнуть Соллекса или бросался на него и пробовал повалить в снег по другую сторону тропы; он делал попытки втиснуться в упряжку между Соллексом и нартами и все время скулил, визжал и лаял от боли и досады. Шотландец пробовал отгонять его бичом, но Дэйв не обращал внимания на обжигавшие кожу удары, а у погонщика совести не хватило хлестать его сильнее. Пес не желал спокойно бежать за нартами по наезженной дороге, где бежать было легко, и продолжал упорно нырять в мягком снегу. Скоро он совсем выбился из сил и упал. Лежа там, где свалился, он тоскливым воем провожал длинную вереницу нарт, мчавшихся мимо него.

Потом, собрав остаток сил, Дэйв кое-как тащился вслед, пока обоз не сделал остановки. Тут Дэйв добрел до своего прежнего места и стал сбоку около Соллекса. Его погонщик отошел к другим нартам — прикурить от трубки соседа. Через минуту он вернулся и дал сигнал к отправке. Собаки двинулись как-то удивительно легко, без всякого усилия — и вдруг все с беспокойством повернули головы и остановились. Погонщик тоже удивился: нарты не двигались с места. Он кликнул товарищей взглянуть на это диво. Оказалось, что Дэйв перегрыз обе постромки Соллекса и уже стоял прямо перед нартами, на своем старом месте.

Он молил взглядом, чтобы ею не гнали. Погонщик был озадачен. Товарищи его стали толковать о том, как собакам обидно, когда их изгоняют из упряжки, хотя эта работа их убивает. Вспоминали всякие случаи, когда собаки, которые по старости или болезни уже не могли работать, издыхали от тоски, если их выпрягали. Общее мнение было таково, что раз уж Дэйву все равно издыхать, надо пожалеть его и дать ему умереть со спокойной душой на своем месте у нарт.

Дэйва снова впрягли в нарты, и он гордо потащил их, как прежде, хотя временами невольно стонал от приступов какой-то боли внутри. Несколько раз он падал, и другие собаки волокли его дальше в постромках. А однажды нарты наехали на него, и после этого Дэйв хромал на заднюю ногу.

Все-таки он крепился, пока не дошли до стоянки. Погонщик отвел ему место у костра. К утру Дэйв так ослабел, что идти дальше уже не мог. Когда пришло время запрягать, он с трудом подполз к своему погонщику, судорожным усилием встал на ноги, но пошатнулся и упал. Потом медленно пополз на животе к тому месту, где на его товарищей надевали постромки. Он вытягивал передние лапы и толчком подвигал свое тело вперед на дюйм-два, потом опять и опять проделывал то же самое. Но силы скоро ему изменили, и, уходя, собаки видели, как Дэйв лежал на снегу, тяжело дыша и с тоской глядя им вслед. А его унылый вой долетал до них, пока они не скрылись за прибрежным лесом.

За лесом обоз остановился. Шотландец медленно зашагал обратно, к только что покинутой стоянке. Люди все примолкли. Скоро издали донесся пистолетный выстрел. Шотландец поспешно возвратился к саням, защелкали бичи, весело залились колокольчики, и нарты помчались дальше. Но Бэк знал, и все собаки знали, что произошло там, за прибрежным лесом.

V. ТРУДЫ И ТЯГОТЫ ПУТИ

Через тридцать дней после отъезда из Доусона почтовый обоз во главе с упряжкой Бэка прибыл в Скагуэй. Собаки были изнурены и измучены вконец. Бэк весил уже не сто сорок, а сто пятнадцать фунтов. Собаки меньшего веса похудели еще больше, чем он. Симулянт Пайк, всю жизнь ловко надувавший погонщиков, теперь хромал уже не притворно, а по-настоящему. Захромал и Соллекс, а у Даба была вывихнута лопатка, и он сильно страдал.

Лапы у всех были ужасно стерты, утратили всю свою подвижность и упругость и ступали так тяжело, что тело сотрясалось и собаки уставали вдвойне. Все дело было в этой смертельной усталости. Когда устаешь от короткого чрезмерного усилия, утомление проходит через какие-нибудь два-три часа.

Learn languages from TV shows, movies, news, articles and more! Try LingQ for FREE

Зов предков (7) Ruf der Ahnen (7) Call of the ancestors (7) Llamada de los ancestros (7) L'appel des ancêtres (7)

Перро и Франсуа, чередуясь, то ехали на нартах, то шли на лыжах, а собаки неслись галопом, делая остановки только изредка. ||François|alternately||travelled||||||||||galloping||||occasionally Perrault and François, alternating, rode on sledges, then went on skis, and the dogs galloped, stopping only occasionally.

Тридцатимильная река оделась уже довольно крепким льдом, и они за один день сделали перегон, который на пути в Доусон отнял у них десять дней. ||frozen over||quite|thick|ice|||||||stretch||||||took away|||| The thirty-mile river was already clothed with rather strong ice, and in one day they made the pass, which took them ten days on the way to Dawson. Потом они пролетели без остановок шестьдесят миль от озера Ле-Барж до порогов Белой Лошади. ||flew||stops|||||||||| Then they flew nonstop sixty miles from Lake Le Barge to the rapids of the White Horse. Через озера Марш, Тагиш и Беннет (семьдесят миль) собаки мчались с такой быстротой, что тому из двух мужчин, чья очередь была идти на лыжах, приходилось следовать за нартами, держась за привязанную к ним веревку. |||Tagish|||seventy miles||||||||||||whose|||||||follow along|||holding on||tied rope||| Through Lakes Marsh, Tagish and Bennett (seventy miles) the dogs raced so fast that the one of the two men, whose turn it was to ski, had to follow the sledges, holding onto the rope tied to them. И наконец в последний вечер второй недели они прошли через Белый перевал и стали спускаться к морю, туда, где мерцали огни Скагуэя и стоявших на причале судов. ||||||weeks|||||pass|||descend|||||twinkled|lights|Skagway||moored||dock|ships And finally, on the last evening of the second week, they passed through the White Pass and began to descend to the sea, where the lights of the Skagway and the ships docked were twinkling.

Это был рекордный пробег. ||record-breaking|mileage It was a record run. В течение двух недель они проезжали в среднем по сорок миль в день. |||weeks||||average||||| For two weeks, they traveled an average of forty miles a day. Целых три дня Перро и Франсуа, гордо выпятив грудь, прогуливались по главной улице Скагуэя, и со всех сторон на них сыпались приглашения выпить, а их упряжка была постоянно окружена восторженной толпой ценителей и скупщиков ездовых собак. whole||||||proudly|puffing out|chest|strolled around|||||||||||poured in|invitations|drink||||||surrounded by|enthusiastic crowd||enthusiasts||buyers|| For three whole days, Perrot and François, proudly protruding their chests, walked along the main street of Skagway, and invitations to drink poured on them from all sides, and their team was constantly surrounded by an enthusiastic crowd of connoisseurs and buyers of sled dogs.

Но вскоре несколько бандитов с Запада сделали попытку обчистить город, а за эти подвиги их так изрешетили пулями, что они стали похожи на перечницы, — и публика занялась новой сенсацией. |||bandits||West||attempt|rob|||||feats|||shot up|bullets||||||pepper shakers||audience|got involved||sensation But soon several bandits from the West made an attempt to ransack the city, and for these exploits they were so riddled with bullets that they looked like pepperpots, and the public took up a new sensation. А там Перро получил официальное распоряжение. ||||official directive|order And there Perrault received an official order. Узнав о нем, Франсуа подозвал Бэка, обхватил его обеими руками и заплакал. learned about||||||embraced||both hands||| Upon learning of him, François called Beck, hugged him with both arms and began to cry. И это было последнее прощание Бэка с Франсуа и Перро. And this was Beck's last goodbye to François and Perrault. Как раньше другие люди, они навсегда исчезли из его жизни. Like other people before, they disappeared forever from his life.

Его и остальных собак передали какому-то шотландцу-полукровке, и вместе с десятком других собачьих упряжек они пустились снова в тот же утомительный путь — к Доусону. He and the rest of the dogs were handed over to some half-breed Scotsman, and together with a dozen other dog teams they set off again on the same tiresome journey - to Dawson. Теперь уже они не шли налегке, и не до рекордов им было. Now they no longer walked lightly, and they had no time for records. Нет, они трудились без отдыха изо дня в день, тянули нарты с тяжелой кладью. No, they worked day after day without rest, pulling sledges with heavy luggage. Это был почтовый обоз, он вез вести со всех концов земли людям, искавшим золото под сенью Северного полюса. It was a postal wagon train carrying messages from all corners of the earth to people looking for gold in the shadow of the North Pole.

Бэку это не нравилось, но он работал хорошо из той же профессиональной гордости, что воодушевляла Дэйва и Соллекса, и следил, чтобы все его товарищи, гордились они своей работой или нет, делали ее добросовестно. Buck didn't like it, but he worked well out of the same professional pride that inspired Dave and Sollex, and made sure that all his comrades, whether they were proud of their work or not, did it in good faith. Жизнь шла однообразно, как заведенная машина. Life was monotonous, like a running car. Один день был как две капли похож на другой. One day was like two drops like another. По утрам в определенный час повара принимались за дело. In the morning, at a certain hour, the cooks got down to business. Разводили костры, готовили завтрак. They made fires and made breakfast. Потом одни грузили на нарты палатки и все остальное, другие запрягали собак. Then some loaded tents and everything else on the sledges, others harnessed the dogs. В путь трогались примерно за час до того, как ночь начинала мутнеть, что было предвестником зари. They set off on the road about an hour before the night began to turn cloudy, which was a harbinger of dawn. По вечерам делали привал. In the evenings we made a break. Люди ставили палатки, кололи дрова и ломали сосновые ветки для подстилки, приносили воду или лед поварам. People pitched tents, chopped wood and broke pine branches for bedding, brought water or ice to the cooks. Затем кормили собак. Then the dogs were fed. Для Бэка и его товарищей это было самым радостным событием дня. For Beck and his comrades, this was the most joyous event of the day. Впрочем, приятно было и потом, съев свою порцию рыбы, послоняться без дела часок-другой среди других собак, которых здесь было больше сотни. However, it was pleasant later, after eating my portion of fish, to wander around for an hour or two among other dogs, of which there were more than a hundred. Между ними были опасные драчуны, но после трех сражений Бэка с самыми свирепыми авторитет его был признан, и стоило ему только ощетиниться и оскалить зубы, как все уступали ему дорогу. Among them were dangerous fighters, but after three battles of Beck with the most ferocious, his authority was recognized, and as soon as he bristled and bared his teeth, everyone gave way to him.

Больше всего, пожалуй, Бэк любил лежать у костра. Most of all, perhaps, Buck loved to lie by the fire. Поджав под себя задние лапы, вытянув передние и подняв голову, он задумчиво смотрел в огонь. With his hind legs tucked under him, his front legs stretched out and his head raised, he gazed thoughtfully into the fire. В такие минуты вспоминался ему иногда большой дом судьи Миллера в солнечной долине Санта-Клара, цементный бассейн, где он плавал, бесшерстная мексиканка Изабель и японский мопсик Туте. At such moments he sometimes recalled Judge Miller's big house in the sunny valley of Santa Clara, the cement pool where he swam, the hairless Mexican Isabel and the Japanese pug Tute. Но чаще думал Бэк о человеке в красном свитере, о гибели Кэрли, о великой битве со Шпицем и о тех вкусных вещах, которые он ел когда-то или мечтал поесть. But more often Buck thought about the man in the red sweater, about the death of Carly, about the great battle with Spitz, and about those delicious things that he once ate or dreamed of eating. Он не тосковал по родине. He did not yearn for his homeland. Страна солнца стала для него смутным и далеким воспоминанием, которое его не волновало. The land of the sun became for him a vague and distant memory that did not bother him. Гораздо большую власть над ним имели воспоминания о другой жизни, далекой жизни предков. Memories of another life, the distant life of their ancestors, had much greater power over him. Благодаря им многое, чего он никогда раньше не видел, казалось ему знакомым. Thanks to them, much that he had never seen before seemed familiar to him. А инстинкты (они тоже были не чем иным, как отголосками жизни предков), не просыпавшиеся в нем раньше, теперь ожили и властно заговорили. And the instincts (they were also nothing more than echoes of the life of his ancestors), which had not awakened in him earlier, now came to life and spoke imperiously.

По временам, когда он так лежал у костра и сонно щурился на огонь, ему начинало казаться, что это пламя какого-то иного костра, у которого он грелся когда-то, и видел он подле себя не повара-метиса, а совсем другого человека. At times, when he was lying around the fire and squinting sleepily at the fire, it began to seem to him that this was the flame of some other fire, at which he warmed himself once, and he saw next to him not a half-breed cook, but a completely different person ... У этого другого ноги были короче, а руки длиннее, мускулы — как узловатые веревки, а не такие гладкие и обросшие жиром. This other had shorter legs and longer arms, muscles like knotted ropes, not so smooth and overgrown with fat. Волосы у него были длинные и всклокоченные, череп скошен от самых глаз к темени. His hair was long and tousled, and his skull was sloped from the very eyes to the crown of the head. Человек этот издавал странные звуки и, видно, очень боялся темноты, потому что то и дело всматривался в нее, сжимая в руке, свисавшей ниже колена, палку с привязанным к ней на конце большим камнем. This man made strange sounds and, apparently, was very afraid of the dark, because every now and then he peered into it, clutching a stick in his hand, which hung below the knee, with a large stone tied to it at the end. Он был почти голый — только на спине болталась шкура, рваная и покоробленная огнем. He was almost naked - only a skin dangled on his back, torn and warped by fire. Но тело его было покрыто волосами, и на груди и плечах, на тыльной стороне рук и на ляжках волосы были густые, как мех. But his body was covered with hair, and on his chest and shoulders, on the back of his arms and on his thighs, the hair was thick as fur. Человек стоял не прямо, а наклонив туловище вперед и согнув ноги в коленях. The man did not stand straight, but tilted his torso forward and bent his knees. И в теле его чувствовалась какая-то удивительная упругость, почти кошачья гибкость и напряженность, как у тех, кто живет в постоянном страхе перед видимыми и невидимыми опасностями. And in his body was felt some kind of amazing elasticity, almost a cat's flexibility and tension, like those who live in constant fear of visible and invisible dangers.

Иногда этот волосатый человек сидел у костра на корточках и дремал, низко свесив голову. Sometimes this hairy man would squat by the fire and doze with his head hanging low. Локти он тогда упирал в колени, руками закрывал голову, как от дождя. He then rested his elbows on his knees, covered his head with his hands, as if from the rain. А за костром, в темноте, светилось множество раскаленных угольков, и всегда парами, всегда по два: Бэк знал, что это глаза хищных зверей. And behind the fire, in the darkness, a multitude of hot coals glowed, always in pairs, always in two: Buck knew they were the eyes of beasts of prey. Он слышал, как трещали кусты, сквозь которые они продирались, слышал все звуки, возвещавшие их приближение. He heard the bushes crackling through which they were making their way, he heard all the sounds announcing their approach.

И когда Бэк лежал на берегу Юкона и грезил, лениво глядя в огонь, эти звуки и видения другого мира тревожили его так, что шерсть у него вставала дыбом и он начинал тихо повизгивать или глухо ворчать. And when Buck lay on the banks of the Yukon and dreamed, lazily looking into the fire, these sounds and visions of another world disturbed him so that his fur stood on end and he began to squeal or grumble softly. Тогда повар-метис кричал: «Эй, Бэк, проснись!» — и видения куда-то исчезали, перед глазами снова вставал реальный мир, и Бэк поднимался, зевая и потягиваясь, словно он на самом деле только что проснулся. Then the mestizo cook shouted: "Hey, Beck, wake up!" - and the visions disappeared somewhere, the real world rose in front of his eyes again, and Buck stood up, yawning and stretching, as if he had actually just woken up.

Дорога была трудная, груз тяжелый, работа изматывала собак. The road was difficult, the load was heavy, the work exhausted the dogs. Они отощали и были в самом жалком состоянии, когда добрались наконец до Доусона. They were emaciated and in the most pitiable condition when they finally got to Dawson. Им следовало бы отдохнуть дней десять или хотя бы неделю. They should have rest for ten days or at least a week. Но два дня спустя они уже спускались от Казарм вниз, на лед Юкона, с грузом писем. But two days later they were already descending from the Barracks down to the ice of the Yukon, loaded with letters. Собаки были утомлены, погонщики ворчали, и в довершение всего каждый божий день шел снег. The dogs were tired, the drivers grumbled, and to top it all off it was snowing every single day. По этому мягкому, неутоптанному настилу идти было трудно, больше терлись полозья и тяжелее было собакам тащить нарты. It was difficult to walk on this soft, un-trodden flooring, the runners rubbed more and it was harder for the dogs to drag the sledges. Но люди хорошо справлялись со всеми трудностями и усердно заботились о собаках. But the humans coped well with all the difficulties and diligently took care of the dogs.

Каждый вечер, разбив лагерь, погонщики первым делом занимались собаками. Every evening, after setting up camp, the first thing the drivers did was deal with the dogs. Собаки получали ужин раньше, чем люди, и никто из погонщиков не залезал в спальный мешок, пока не осмотрит лапы своих собак. The dogs got their supper earlier than humans, and none of the drivers got into the sleeping bag until they examined their dogs' paws. Все-таки силы собак таяли. All the same, the strength of the dogs was fading. За эту зиму они уже прошли тысячу восемьсот миль, весь утомительный путь таща за собой тяжело нагруженные нарты. They had traveled 1,800 miles this winter, dragging the heavily laden sledges along the tedious journey. А тысяча восемьсот миль подкосят и самую крепкую, выносливую собаку. And one thousand eight hundred miles will knock down the strongest, hardiest dog. Бэк пока не сдавался, заставлял работать других и поддерживал дисциплину в своей упряжке, но и он тоже был сильно переутомлен. Buck did not give up yet, forced others to work and maintained discipline in his team, but he, too, was greatly overworked. Билли все ночи напролет скулил и стонал во сне, Джо был мрачнее мрачного, а к Соллексу просто опасно было подходить не только со стороны слепого, но и со стороны зрячего глаза. Billy whined and moaned all night long in his sleep, Joe was gloomier than gloomy, and it was simply dangerous to approach Sollex not only from the side of the blind, but also from the side of the seeing eye.

Но больше всех измучился Дэйв. But Dave was the most worn out. С ним творилось что-то неладное. Something was wrong with him. Он стал раздражителен и угрюм; как только располагались на ночлег, он сразу отрывал себе ямку и забирался в нее — туда погонщик и приносил ему еду. He became irritable and sullen; as soon as they settled down for the night, he immediately tore off a hole for himself and climbed into it - there the driver would bring him food. С той минуты, как его распрягали, и до утра, когда опять нужно было впрягаться, Дэйв лежал пластом. From the minute they unharnessed him, and until the morning, when he had to harness again, Dave lay in a layer. Иногда в пути, дернувшись от сильного толчка внезапно остановившихся нарт или напрягаясь, чтобы сдвинуть их с места, он жалобно стонал. Sometimes on the way, twitching from a strong jolt from a suddenly stopped sled or straining to move them from their place, he moaned piteously.

Погонщик не раз осматривал его, но не мог понять, что с ним. The driver examined him more than once, but could not understand what was wrong with him. Наконец этим заинтересовались все остальные погонщики. Finally, all the other drivers became interested in this. Они обсуждали вопрос и за едой и перед сном, выкуривая последнюю трубку, а однажды вечером устроили настоящий консилиум. They discussed the issue both at meals and before bedtime, smoking the last pipe, and one evening they had a real consultation. Дэйва привели к костру и ощупывали и мяли так усердно, что он несколько раз взвыл от боли. Dave was brought to the fire and was groped and crushed so hard that he howled in pain several times. Сломанных костей не обнаружили и так ничего не выяснили. No broken bones were found and nothing was found out. Должно быть, у него что-то болело внутри. Something must have hurt inside him.

К тому времени, как они добрались до Кассьярской отмели, Дэйв уже так ослабел, что то и дело падал. By the time they got to the Kassyarskaya Shallows, Dave was already so weak that he kept falling. Шотландец дал сигнал остановиться и выпряг его, а на место коренника поставил ближайшую собаку, Соллекса. The Scotsman signaled to stop and unharnessed him, and in place of the wheel he put the nearest dog, Sollex. Он хотел дать Дэйву роздых, позволить ему бежать на свободе, без упряжки, за нартами. He wanted to give Dave some rest, let him run free, without a team, behind the sledges. Но Дэйв, как ни был он болен и слаб, не хотел мириться с тем, что его отстранили от работы. But Dave, no matter how sick and weak he was, did not want to put up with the fact that he was suspended from work. Когда снимали с него постромки, он ворчал и рычал, а увидев Соллекса на своем месте, которое он занимал так долго, горестно завыл. When the stripes were removed from him, he grumbled and growled, and when he saw Sollex in his place, which he had occupied for so long, he howled mournfully. Гордость его возмутилась, и смертельно больной Дэйв всячески протестовал против того, что его заменили другим. His pride was outraged, and the terminally ill Dave protested in every possible way against the fact that he was replaced by another.

Когда нарты тронулись, он побежал сбоку, ныряя в рыхлом снегу, и все время старался цапнуть Соллекса или бросался на него и пробовал повалить в снег по другую сторону тропы; он делал попытки втиснуться в упряжку между Соллексом и нартами и все время скулил, визжал и лаял от боли и досады. When the sledges started to move, he ran from the side, diving in the loose snow, and all the time tried to grab Sollex, or rushed at him and tried to throw him into the snow on the other side of the path; he tried to squeeze himself into the team between Sollex and the sledges and all the time whined, squealed and barked in pain and annoyance. Шотландец пробовал отгонять его бичом, но Дэйв не обращал внимания на обжигавшие кожу удары, а у погонщика совести не хватило хлестать его сильнее. The Scotsman tried to drive him away with a whip, but Dave did not pay attention to the blows that burned his skin, and the driver did not have enough conscience to whip him harder. Пес не желал спокойно бежать за нартами по наезженной дороге, где бежать было легко, и продолжал упорно нырять в мягком снегу. The dog did not want to calmly run after the sledges along the well-worn road, where it was easy to run, and continued to stubbornly dive in the soft snow. Скоро он совсем выбился из сил и упал. Soon he was completely exhausted and fell. Лежа там, где свалился, он тоскливым воем провожал длинную вереницу нарт, мчавшихся мимо него. Lying where he had fallen, he with a melancholy howl accompanied the long line of sleds rushing past him.

Потом, собрав остаток сил, Дэйв кое-как тащился вслед, пока обоз не сделал остановки. Then, having gathered the rest of his strength, Dave somehow trudged after him until the train stopped. Тут Дэйв добрел до своего прежнего места и стал сбоку около Соллекса. Then Dave got to his former place and stood on the side beside Sollex. Его погонщик отошел к другим нартам — прикурить от трубки соседа. His driver went to the other sledges to light a cigarette from a neighbor's pipe. Через минуту он вернулся и дал сигнал к отправке. A minute later he returned and gave the signal to send. Собаки двинулись как-то удивительно легко, без всякого усилия — и вдруг все с беспокойством повернули головы и остановились. The dogs moved with some surprising ease, without any effort - and suddenly everyone turned their heads with concern and stopped. Погонщик тоже удивился: нарты не двигались с места. The driver was also surprised: the sledges did not move. Он кликнул товарищей взглянуть на это диво. He called his comrades to look at this wonder. Оказалось, что Дэйв перегрыз обе постромки Соллекса и уже стоял прямо перед нартами, на своем старом месте. It turned out that Dave had gnawed through both of Sollex's strings and was already standing right in front of the sledges, in his old place.

Он молил взглядом, чтобы ею не гнали. He begged with his eyes not to be persecuted. Погонщик был озадачен. The driver was puzzled. Товарищи его стали толковать о том, как собакам обидно, когда их изгоняют из упряжки, хотя эта работа их убивает. His comrades began to talk about how it hurt the dogs when they are driven out of the harness, although this work kills them. Вспоминали всякие случаи, когда собаки, которые по старости или болезни уже не могли работать, издыхали от тоски, если их выпрягали. We recalled all sorts of cases when dogs, which due to old age or illness could no longer work, died of melancholy if they were unharnessed. Общее мнение было таково, что раз уж Дэйву все равно издыхать, надо пожалеть его и дать ему умереть со спокойной душой на своем месте у нарт. The general opinion was that since Dave was going to die anyway, he had to take pity on him and let him die with peace of mind in his place by the sledges.

Дэйва снова впрягли в нарты, и он гордо потащил их, как прежде, хотя временами невольно стонал от приступов какой-то боли внутри. Dave was again harnessed to the sleds, and he proudly pulled them, as before, although at times he involuntarily groaned from fits of some pain inside. Несколько раз он падал, и другие собаки волокли его дальше в постромках. Several times he fell, and other dogs dragged him further in the strings. А однажды нарты наехали на него, и после этого Дэйв хромал на заднюю ногу. And once the sleds ran over him, and after that Dave limped on his hind leg.

Все-таки он крепился, пока не дошли до стоянки. All the same, it was fastened until we reached the parking lot. Погонщик отвел ему место у костра. The driver gave him a place by the fire. К утру Дэйв так ослабел, что идти дальше уже не мог. By the morning Dave was so weak that he could not go further. Когда пришло время запрягать, он с трудом подполз к своему погонщику, судорожным усилием встал на ноги, но пошатнулся и упал. When it came time to harness, he crawled with difficulty to his driver, with a convulsive effort got to his feet, but staggered and fell. Потом медленно пополз на животе к тому месту, где на его товарищей надевали постромки. Then he slowly crawled on his stomach to the place where his comrades were putting on the string. Он вытягивал передние лапы и толчком подвигал свое тело вперед на дюйм-два, потом опять и опять проделывал то же самое. He stretched out his front legs and jerked his body forward an inch or two, then again and again he did the same. Но силы скоро ему изменили, и, уходя, собаки видели, как Дэйв лежал на снегу, тяжело дыша и с тоской глядя им вслед. But his strength soon changed, and, leaving, the dogs saw Dave lying in the snow, breathing heavily and looking after them longingly. А его унылый вой долетал до них, пока они не скрылись за прибрежным лесом. And his dismal howl reached them until they disappeared behind the coastal forest.

За лесом обоз остановился. The convoy stopped behind the forest. Шотландец медленно зашагал обратно, к только что покинутой стоянке. The Scotsman walked slowly back to the parking lot he had just abandoned. Люди все примолкли. The people all fell silent. Скоро издали донесся пистолетный выстрел. Soon a pistol shot rang out from afar. Шотландец поспешно возвратился к саням, защелкали бичи, весело залились колокольчики, и нарты помчались дальше. The Scotsman hurriedly returned to the sleigh, the whips snapped, the bells sounded merrily, and the sleds rushed on. Но Бэк знал, и все собаки знали, что произошло там, за прибрежным лесом. But Buck knew, and all the dogs knew what happened there, beyond the coastal forest.

V. ТРУДЫ И ТЯГОТЫ ПУТИ V. LABOR AND TRAVEL OF THE WAY

Через тридцать дней после отъезда из Доусона почтовый обоз во главе с упряжкой Бэка прибыл в Скагуэй. Thirty days after leaving Dawson, a mail train, led by Beck's team, arrived at Skagway. Собаки были изнурены и измучены вконец. The dogs were exhausted and exhausted. Бэк весил уже не сто сорок, а сто пятнадцать фунтов. Buck no longer weighed one hundred and forty, but one hundred and fifteen pounds. Собаки меньшего веса похудели еще больше, чем он. The smaller dogs lost even more weight than he did. Симулянт Пайк, всю жизнь ловко надувавший погонщиков, теперь хромал уже не притворно, а по-настоящему. The simulator Pike, who had deftly cheated on the drivers all his life, was now limping, not feignedly, but in reality. Захромал и Соллекс, а у Даба была вывихнута лопатка, и он сильно страдал. Sollex also limped, and Dub had a dislocated shoulder blade and was in a lot of pain.

Лапы у всех были ужасно стерты, утратили всю свою подвижность и упругость и ступали так тяжело, что тело сотрясалось и собаки уставали вдвойне. Everyone's paws were terribly worn out, lost all their mobility and elasticity, and they walked so hard that the body shook and the dogs were doubly tired. Все дело было в этой смертельной усталости. It was all about this deadly fatigue. Когда устаешь от короткого чрезмерного усилия, утомление проходит через какие-нибудь два-три часа. When you get tired of a short, overwhelming effort, the fatigue goes away in about two to three hours.