×

Χρησιμοποιούμε cookies για να βελτιώσουμε τη λειτουργία του LingQ. Επισκέπτοντας τον ιστότοπο, συμφωνείς στην πολιτική για τα cookies.


image

Кладбищенские истории, Хэппи-энд

Хэппи-энд

Кладбищенские истории - Акунин Борис

— Послушай-ка, что пишут в «Научном вестнике», — сказал Очень Старый Писатель. Давно уже Жена Очень Старого Писателя не видела его таким оживленным. С тех пор, как он закончил свою последнюю, сто пятидесятую книгу и объявил, что больше писать не будет — мол, «чернила внутри закончились». — Нет, ты только послушай! Японцы завершили исследование психофизиологических аспектов синдзю — ну, ты знаешь, двойного самоубийства влюбленных. Проанализировали письменные свидетельства и хроники, вскрыли старые захоронения…

— Какие еще захоронения? — перебила она, уже догадавшись, куда он клонит. За сто два года совместной жизни, слава Богу, научилась понимать мужа с полуслова и даже вообще без слов, и потом в последнее время Очень Старый Писатель говорил только об одном. — Какие у японцев могут быть захоронения, если они буддисты и всегда сжигали своих покойников?

— Ты поучи меня насчет Японии, энциклопедиста, — оборвал ее он. — Вплоть до двадцатого века там кремировали лишь священнослужителей и мертвецов из состоятельных семей, всех прочих закапывали в землю. В конце периода Мэйдзи, если мне не изменяет память, доля кремаций составляла всего 29, 8 процента.

Память Очень Старому Писателю, разумеется, не изменяла — после курса ноорегенерации работала лучше, чем в молодости. Лечение он прошел четырнадцать лет назад, но всё не мог привыкнуть, без конца щеголял цифрами и всякими датами-цитатами. То же самое было полвека назад, когда ему имплантировали белоснежные зубы — на радостях так разулыбался, что вмиг обзавелся двумя глубочайшими носогубными морщинами, стал похож на орангутанга. Пришлось эти некрасивые складки убирать.

— Ты, слушай, не перебивай. Хроники и эксгумации — это ладно. Тут главное в другом: японцы тщательно изучили показания и психограммы несостоявшихся суицидентов — тех, которые, пройдя стадию клинической смерти, были возвращены к жизни. Все эти данные хранились с начала века, когда ученые впервые всерьез заинтересовались метаморфозами сознания за пределом биологического конца жизни. Ты помнишь, в двадцатые это считалось самым модным направлением науки?

— Нет, в двадцатые все спорили из-за законов по клонированию, чуть не переубивали друг друга. — Жена Очень Старого Писателя поправила перед зеркалом локоны, скосила глаза в левую половинку трюмо — не висит ли подбородок. Нет, ни капельки. Вот что значит хорошая клиника. — Ты помнишь этих оголтелых? Они тебя чуть не разорвали. Господи, как это было ужасно!

— Как это было чудесно, — вздохнул муж. — Подумать только — было время, когда люди враждовали из-за различий во взглядах. Но ты опять меня перебиваешь. Я ведь не про политику говорил, а про медицину. В двадцатые все вдруг возжаждали не религиозных, а научных сведений о посмертном существовании. Помнишь, сколько было статей, книг, фильмов!

— Да помню, помню. А потом уперлись в этот самый туннель, в сияющий за ним свет — и дальше ни шагу.

Регенерация регенерацией, но от старости никуда не денешься, подумалось ей. Всё время повторяем одно и то же, рассказываем друг другу вещи, отлично известные нам обоим. Он прав: всё уже было.

— Да, да, — возбужденно ходил по комнате Очень Старый Писатель. — Достоверность на этом закончилась, пошли одни гипотезы, так что пришлось отступиться. И у науки есть свои пределы. Но знаешь, что выявил профессор Синигами, изучая материалы двадцатых годов? Оказывается, во время синдзю душа поднималась по черному туннелю не одна. Вдвоем! Ты понимаешь — вдвоем! Историки утверждают, что средневековые японцы об этом знали. Потому-то и практиковали двойные самоубийства. Они верили, что при одновременной смерти двух очень близких людей, «слитых душ», те окажутся вместе и после перерождения. Вот в чем был смысл всех этих самоубийств в Сонэдзаки и на Острове Небесных Сетей, а вовсе не в бегстве от житейской безысходности! Ученые двадцатых годов не занимались двойными самоубийствами специально, их интересовал посмертный опыт вообще. Показаниям участников синдзю, где упоминался «совместный полет», они не придали значения, списали на галлюциногенные аберрации. А профессор Синигами выделил одни только синдзю, сопоставил данные, проанализировал. Опыт посмертного соощущения наблюдался в 37 процентах случаев!

Жена Очень Старого Писателя взяла лейку, стала поливать цветы, сделав вид, что его слова ее нисколько не впечатлили.

— Ну и зачем ты мне это рассказываешь? Какая разница, что там соощущали твои полоумные японцы?

Хотя сама знала, что разница есть. Совместный полет?

— И потом, что такое 37 процентов? — сухо сказала она. — Всего одна треть. А мы с тобой возьмем и не соощутимся, попадем в остальные две трети. Это ведь тебе не рулетка — поставил не на ту ячейку, и черт с ним!

Очень Старый Писатель заговорил вкрадчиво, бархатно:

— Да ты учти, в начале века влюбленные самоубийцы были людьми молодыми, максимум на седьмом десятке. Что это за возраст? И потом, страсть — это тебе не любовь. И уж тем более не сто два года совместной жизни. Мы с тобой давным-давно превратились в сиамских близнецов, нас никакой туннель не разделит… Ну ты же мне обещала, слово давала! На Новый Год, помнишь?

— Мало ли что я обещала, — отвернулась она, придирчиво разглядывая листочки традесканции — кажется, начали сохнуть. — Напоил старую женщину шампанским, замурлыкал в ухо. Да и не помню я, чтоб слово давала.

— Ну как же! Ты говорила: «Только дождемся, когда в саду расцветут ирисы, и тогда уже можно». Отцвели твои ирисы. Не очень-то ты им и обрадовалась. Сказала: «Развести вместо них, что ли, орхидеи?» А потом вспомнила, что орхидеи у тебя уже были, еще до эпохи кактусов. Всё уже было, девочка. Всё. Ей-богу, стыдно жить на свете, когда всё по десятому разу. А там, на той стороне, свет. Он нас заждался, я это чувствую, ах, как я это чувствую! Мы полетим туда вместе, и вдвоем нам не будет страшно.

— Но ведь наука так и не установила, что это за свет на той стороне туннеля. Вдруг там что-нибудь ужасное? — сказала Жена Очень Старого Писателя, начиная поддаваться, потому что всегда поддавалась, когда он говорил с ней этим голосом — так за сто два года ничему и не научилась, старая дура.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

— Что может быть ужасного в лучезарном свете? Ты ведь помнишь, как очевидцы — люди, которые оттуда вернулись, — описывают восторг, охвативший всё их существо? Да и потом, — в выцветших глазах Очень Старого Писателя сверкнули искорки, чего она не видела уже много-много лет. — Ужасное — это так интересно! С тобой и со мной столько лет не происходило ничего ужасного! Представляешь, попадаем мы с тобой в сияющий чертог, а грозный глас как возопит: «Ага, голубчики, сейчас вы мне за всё ответите!»

Задребезжал своим кашляющим смехом — и всё испортил.

— Ну тебя с твоими дурацкими разговорами, — отрезала она. — Лучше бы щенков покормил. Расплодил живности, а теперь отлыниваешь.

И Очень Старый Писатель отправился на псарню — с явной неохотой. А ведь когда-то мог возиться с собаками по несколько часов кряду, не дозовешься. Сколько было радости, когда рождались новые щенки…

Она вышла на веранду с книжкой. Половина четвертого, еще только половина четвертого. Дни стали бесконечно длинными, потому что для сна ей теперь хватало трех часов, а дел в общем-то никаких, кроме тех необязательных, какие выдумаешь себе сама. Все дела давно сделаны, все цели достигнуты. Дети? Смешно сказать — «дети». Им перевалило за сто. Для нее когда-то это был тяжелейший психологический рубеж, но они из другого поколения, им все нипочем. Вот внуки — те больше похожи на нее и мужа. Не странно ли, что с внуками возишься куда больше, чем когда-то с собственными детьми? На правнуков заряда уже не хватает. Тем более на праправнуков. А уж что касается прапрапра… Тут Жена Очень Старого Писателя сбилась, запутавшись в приставках. Или «пра» — это не приставка? Ах, какая разница.

Открыла книгу, «Николаса Никльби». Наверное, в тысячный раз. Давным-давно не читала новой литературы, только перечитывала старую. Не для того, чтобы погрузиться в жизнь хорошо знакомых героев, а чтобы воскресить прежние ощущения. Но и это удовольствие приелось, иссякло, хотя книги теперь научились издавать совсем, как во времена детства: с коленкоровым корешком, а дисплей на вид и даже на ощупь совсем как бумажная страница.

Кап, кап!

Донесся звонкий, прозрачный звук.

Она рассеянно подняла голову. Под водосточной трубой стояла широкая медная ваза, в ней плавали лепестки. Однажды, уже не вспомнить сколько лет назад, она увидела такое в одном японском храме: садовники там не выметали опавшие лепестки сакуры, а собирали их и ссыпали в чаны, наполненные водой. У себя в саду она делала то же самое. Раньше — потому что это казалось красивым; в последние годы просто по привычке. Ну вода, ну в ней разноцветные лоскутки.

Сделала шрифт покрупней, щелкнула кнопкой, перелистнув страницу.

Кап!

Ночью был дождик, из водостока время от времени скатывались припозднившиеся капли. Ваза наполнилась до самых краев, но вода не переливалась — набухла, выпятилась посверкивающим куполом, но не стекала. Точно так же выгибался на горизонте океан, когда они в первый раз плыли вокруг света. А звук капели — тоже что-то очень знакомое. Ах да, прятались от дождя в заброшенной церкви, под Псковом. Кончился бензин, вышли пройтись, и вдруг короткий ливень. Смешное, забытое слово — «бензин»… Да нет же, нет, это было в Венеции, в девяносто втором. Тек кран в ванной, но это не раздражало, потому что молодые, потому что первый раз в Венеции. Она просыпалась всякий раз, когда из ванной доносился тихий звон капели, и снова засыпала счастливая.

Кап!

С края вазы сорвался тонкий ручеек, запетлял по неровной красноватой поверхности.

И как-то спокойно, вяло подумалось: что ж, пожалуй, и вправду пора.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

1999–2004

Хэппи-энд Happy ending Final feliz

Кладбищенские истории - Акунин Борис Cemetery Stories - Boris Akunin Histórias de cemitério - Boris Akunin

— Послушай-ка, что пишут в «Научном вестнике», — сказал Очень Старый Писатель. - Listen to what they say in the Scientific Gazette," said the Very Old Writer. - Ouve o que dizem no Boletim Científico", disse o Escritor Muito Velho. Давно уже Жена Очень Старого Писателя не видела его таким оживленным. It had been a long time since the Very Old Writer's Wife had seen him so animated. Há muito tempo que a mulher do escritor muito velho não o via tão animado. С тех пор, как он закончил свою последнюю, сто пятидесятую книгу и объявил, что больше писать не будет — мол, «чернила внутри закончились». Ever since he finished his last one hundred and fiftieth book and announced that he would no longer write, "the ink inside has run out. Desde que terminou o seu último livro, o centésimo quinquagésimo, e anunciou que não escreveria mais - "a tinta interior tinha-se esgotado". — Нет, ты только послушай! - No, listen to this! - Não, ouçam isto! Японцы завершили исследование психофизиологических аспектов синдзю — ну, ты знаешь, двойного самоубийства влюбленных. The Japanese have completed a study on the psychophysiological aspects of shinju - you know, the double suicide of lovers. Os japoneses concluíram um estudo sobre os aspectos psicofisiológicos do shinju - o duplo suicídio dos amantes. Проанализировали письменные свидетельства и хроники, вскрыли старые захоронения… We analyzed written evidence and chronicles, opened old graves ... Analisámos provas escritas e crónicas, descobrimos enterros antigos...

— Какие еще захоронения? - What other burials? - Que outros enterros? — перебила она, уже догадавшись, куда он клонит. - She interrupted, having already guessed where he was going with this. - Ela interrompeu, já adivinhando o que ele queria dizer com isto. За сто два года совместной жизни, слава Богу, научилась понимать мужа с полуслова и даже вообще без слов, и потом в последнее время Очень Старый Писатель говорил только об одном. In one hundred and two years of life together, thank God, she learned to understand her husband with half a word or even without words at all, and then lately the Very Old Writer had only one thing to say. Em cento e dois anos de vida em comum, graças a Deus, ela tinha aprendido a compreender o marido sem convicção e até mesmo sem palavras, e ultimamente o Muito Velho Escritor só falava de uma coisa. — Какие у японцев могут быть захоронения, если они буддисты и всегда сжигали своих покойников? - How could the Japanese have burials if they were Buddhists and always burned their dead? - Que tipo de enterros poderiam ter os japoneses se são budistas e sempre queimaram os seus mortos?

— Ты поучи меня насчет Японии, энциклопедиста, — оборвал ее он. - You teach me about Japan, encyclopedist," he cut her off. - Ensina-me sobre o Japão, enciclopedista", interrompeu-a. — Вплоть до двадцатого века там кремировали лишь священнослужителей и мертвецов из состоятельных семей, всех прочих закапывали в землю. - Until the twentieth century, only clergymen and the dead of wealthy families were cremated there; all others were buried in the ground. - Até ao século XX, apenas os clérigos e os mortos de famílias abastadas eram cremados no local, todos os outros eram enterrados no solo. В конце периода Мэйдзи, если мне не изменяет память, доля кремаций составляла всего 29, 8 процента. At the end of the Meiji period, if my memory serves me correctly, the cremation rate was only 29.8 percent. No final do período Meiji, se não me falha a memória, a taxa de cremação era de apenas 29,8%.

Память Очень Старому Писателю, разумеется, не изменяла — после курса ноорегенерации работала лучше, чем в молодости. The memory of the Very Old Writer, of course, did not change - after a course of nooregeneration worked better than in his youth. A memória do Very Old Writer, claro, não mudou - depois de um curso de nooregeneração, funcionou melhor do que na sua juventude. Лечение он прошел четырнадцать лет назад, но всё не мог привыкнуть, без конца щеголял цифрами и всякими датами-цитатами. He had undergone treatment fourteen years ago, but he still couldn't get used to it, flaunting numbers and all sorts of dates and quotes all the time. Tinha sido submetido ao tratamento há catorze anos, mas não se habituava, continuava a exibir números e todo o tipo de datas e citações. То же самое было полвека назад, когда ему имплантировали белоснежные зубы — на радостях так разулыбался, что вмиг обзавелся двумя глубочайшими носогубными морщинами, стал похож на орангутанга. It was the same half-century ago, when he got snow-white teeth implanted - he smiled so much for joy that he instantly got two deepest nasolabial wrinkles, he looked like an orangutan. Foi o mesmo há meio século atrás, quando lhe foram implantados dentes brancos como a neve - ficou tão feliz que ficou imediatamente com duas rugas nasolabiais mais profundas e parecia um orangotango. Пришлось эти некрасивые складки убирать. I had to remove those ugly folds. Tinha de tirar aqueles vincos inestéticos.

— Ты, слушай, не перебивай. - You, listen, don't interrupt. - Tu, ouve, não interrompas. Хроники и эксгумации — это ладно. As crónicas e as exumações estão bem. Тут главное в другом: японцы тщательно изучили показания и психограммы несостоявшихся суицидентов — тех, которые, пройдя стадию клинической смерти, были возвращены к жизни. The main thing here is something else: the Japanese have carefully studied the testimonies and psychograms of failed suicides - those who, having passed the stage of clinical death, were brought back to life. Aqui, o principal é diferente: os japoneses estudaram cuidadosamente os testemunhos e psicogramas de suicidas falhados - aqueles que, tendo passado a fase de morte clínica, foram trazidos de volta à vida. Все эти данные хранились с начала века, когда ученые впервые всерьез заинтересовались метаморфозами сознания за пределом биологического конца жизни. All these data have been stored since the turn of the century, when scientists first became seriously interested in the metamorphosis of consciousness beyond the biological end of life. Todos estes dados são conservados desde o início do século, quando os cientistas começaram a interessar-se seriamente pela metamorfose da consciência para além do fim biológico da vida. Ты помнишь, в двадцатые это считалось самым модным направлением науки? Do you remember in the twenties it was considered the most fashionable area of science? Lembra-se que, nos anos 20, era considerado o ramo da ciência mais na moda?

— Нет, в двадцатые все спорили из-за законов по клонированию, чуть не переубивали друг друга. - No, in the twenties everyone argued over cloning laws, almost killing each other. - Não, nos anos 20, toda a gente discutia sobre leis de clonagem, quase se matavam uns aos outros. — Жена Очень Старого Писателя поправила перед зеркалом локоны, скосила глаза в левую половинку трюмо — не висит ли подбородок. - The Very Old Writer's wife fixed her curls in front of the mirror and squinted her eyes at the left side of the mirror to see if her chin was hanging down. - A Mulher do Escritor Muito Velho ajeitou os caracóis em frente ao espelho, espreitou para a metade esquerda da cómoda para ver se tinha o queixo caído. Нет, ни капельки. No, not even a little bit. Não, nem um bocadinho. Вот что значит хорошая клиника. That's what a good clinic means. É para isso que serve uma boa clínica. — Ты помнишь этих оголтелых? - Do you remember those rabble-rousers? - Lembram-se daqueles malucos? Они тебя чуть не разорвали. They almost tore you up. Eles quase vos destruíram. Господи, как это было ужасно! Deus, isso foi horrível!

— Как это было чудесно, — вздохнул муж. - Que maravilha!", suspirou o marido. — Подумать только — было время, когда люди враждовали из-за различий во взглядах. - Come to think of it, there was a time when people fought over differences of opinion. - Pensar - houve uma altura em que as pessoas se zangavam por causa de diferenças de opinião. Но ты опять меня перебиваешь. But you're interrupting me again. Mas está a interromper-me outra vez. Я ведь не про политику говорил, а про медицину. I wasn't talking about politics, I was talking about medicine. Eu não estava a falar de política, estava a falar de medicina. В двадцатые все вдруг возжаждали не религиозных, а научных сведений о посмертном существовании. In the twenties everyone suddenly craved not religious but scientific information about postmortem existence. Nos anos vinte, toda a gente ansiava subitamente por informações não religiosas mas científicas sobre a existência após a morte. Помнишь, сколько было статей, книг, фильмов! Remember how many articles, books, and movies there were! Lembrem-se de quantos artigos, livros, filmes havia!

— Да помню, помню. - Sim, eu lembro-me, eu lembro-me. А потом уперлись в этот самый туннель, в сияющий за ним свет — и дальше ни шагу. And then we came to this very tunnel, to the light shining behind it, and not a single step further. E depois chegámos a este mesmo túnel, à luz que brilhava atrás dele, e não podíamos ir mais longe.

Регенерация регенерацией, но от старости никуда не денешься, подумалось ей. Regeneration is regeneration, but there's no escaping old age, she thought. Regeneração é regeneração, mas não há como escapar à velhice, pensou ela. Всё время повторяем одно и то же, рассказываем друг другу вещи, отлично известные нам обоим. We keep repeating the same things, telling each other things we both know perfectly well. Estamos sempre a repetir as mesmas coisas, a dizer um ao outro coisas que ambos sabemos muito bem. Он прав: всё уже было. Ele tem razão: já aconteceu.

— Да, да, — возбужденно ходил по комнате Очень Старый Писатель. - Yes, yes," the Very Old Writer paced the room excitedly. - Sim, sim", o escritor muito velho andava animadamente pela sala. — Достоверность на этом закончилась, пошли одни гипотезы, так что пришлось отступиться. - The credibility ended there, there were only hypotheses, so I had to give up. - A credibilidade acabou aí, era tudo hipótese, por isso tive de desistir. И у науки есть свои пределы. And science has its limits. E a ciência tem os seus limites. Но знаешь, что выявил профессор Синигами, изучая материалы двадцатых годов? But do you know what Professor Shinigami found when he studied the materials of the twenties? Mas sabes o que o Professor Shinigami revelou quando estudou os materiais dos anos vinte? Оказывается, во время синдзю душа поднималась по черному туннелю не одна. It turned out that the soul was not climbing the black tunnel alone during the shinju. Acontece que, durante o shinju, a alma não subiu sozinha pelo túnel negro. Вдвоем! Nós os dois! Ты понимаешь — вдвоем! You understand - the two of us! Percebem - nós os dois! Историки утверждают, что средневековые японцы об этом знали. Historians claim that the medieval Japanese knew this. Os historiadores afirmam que os japoneses medievais tinham consciência deste facto. Потому-то и практиковали двойные самоубийства. That's why double suicides were practiced. É por isso que praticavam duplos suicídios. Они верили, что при одновременной смерти двух очень близких людей, «слитых душ», те окажутся вместе и после перерождения. They believed that when two very close people, "merged souls," died at the same time, they would be together even after rebirth. Acreditavam que quando duas pessoas muito próximas morriam ao mesmo tempo, "almas fundidas", ficavam juntas após o renascimento. Вот в чем был смысл всех этих самоубийств в Сонэдзаки и на Острове Небесных Сетей, а вовсе не в бегстве от житейской безысходности! That was the point of all those suicides in Sonezaki and on Heavenly Grid Island, and not at all to escape from the hopelessness of life! Era esse o objetivo de todos aqueles suicídios em Sonezaki e na Ilha da Rede Celestial, não escapar à desesperança da vida! Ученые двадцатых годов не занимались двойными самоубийствами специально, их интересовал посмертный опыт вообще. Scholars of the twenties were not specifically concerned with double suicides; they were interested in postmortem experience in general. Os estudiosos dos anos vinte não se preocupavam especificamente com os duplos suicídios; interessavam-se pela experiência post-mortem em geral. Показаниям участников синдзю, где упоминался «совместный полет», они не придали значения, списали на галлюциногенные аберрации. They didn't pay much attention to the testimony of the participants of the shinju, which mentioned the "joint flight," and attributed it to hallucinogenic aberrations. Os testemunhos dos participantes da shinju, que mencionavam "voar juntos", não foram tidos em conta, sendo considerados como aberrações alucinogénias. А профессор Синигами выделил одни только синдзю, сопоставил данные, проанализировал. And Professor Shinigami singled out shinjou alone, collated the data, and analyzed it. E o Professor Shinigami isolou os shinjus sozinho, reuniu os dados, analisou-os. Опыт посмертного соощущения наблюдался в 37 процентах случаев! Postmortem experience was observed in 37 percent of cases! A co-experiência post-mortem foi observada em 37 por cento dos casos!

Жена Очень Старого Писателя взяла лейку, стала поливать цветы, сделав вид, что его слова ее нисколько не впечатлили. The Very Old Writer's wife took the watering can and began to water the flowers, pretending that she was not at all impressed by his words. A mulher do escritor muito velho pegou num regador e começou a regar as flores, fingindo que não estava nada impressionada com as suas palavras.

— Ну и зачем ты мне это рассказываешь? - So why are you telling me this? - Porque é que me está a dizer isto? Какая разница, что там соощущали твои полоумные японцы? What difference does it make what your crazy Japanese were saying? O que é que interessa o que os japoneses malucos dizem?

Хотя сама знала, что разница есть. Even though I knew there was a difference myself. Embora eu soubesse que havia uma diferença. Совместный полет? Co-flight? Co-voo?

— И потом, что такое 37 процентов? - And then, what is 37 percent? - E depois, o que é 37 por cento? — сухо сказала она. — Всего одна треть. - Only one-third. - Apenas um terço. А мы с тобой возьмем и не соощутимся, попадем в остальные две трети. And you and I will not get into the other two-thirds. E tu e eu, estaremos nos outros dois terços. Это ведь тебе не рулетка — поставил не на ту ячейку, и черт с ним! It's not like roulette - you bet on the wrong box, and the hell with it! Não é como a roleta - aposta-se na casa errada e não se faz nada!

Очень Старый Писатель заговорил вкрадчиво, бархатно: The Very Old Writer spoke softly, velvety: O escritor muito velho falou com uma voz insinuante e aveludada:

— Да ты учти, в начале века влюбленные самоубийцы были людьми молодыми, максимум на седьмом десятке. - You know, at the beginning of the century, suicidal people in love were young, in their seventh decade at the most. - Repare-se que, no início do século, os amantes suicidas eram jovens, no máximo na sétima década. Что это за возраст? What kind of age is that? Que idade é que isso tem? И потом, страсть — это тебе не любовь. And then, passion is not love. E depois, a paixão não é amor. И уж тем более не сто два года совместной жизни. And certainly not one hundred and two years of life together. E muito menos cento e dois anos juntos. Мы с тобой давным-давно превратились в сиамских близнецов, нас никакой туннель не разделит… Ну ты же мне обещала, слово давала! You and I became Siamese twins a long time ago, no tunnel can separate us... Well, you promised me, you gave me your word! Tu e eu tornámo-nos gémeos siameses há muito tempo, nenhum túnel nos pode separar... Bem, tu prometeste-me, deste-me a tua palavra! На Новый Год, помнишь? Véspera de Ano Novo, lembras-te?

— Мало ли что я обещала, — отвернулась она, придирчиво разглядывая листочки традесканции — кажется, начали сохнуть. - I don't know what I promised," she turned away, eyeing the leaves of the trudescantia, which seemed to be starting to wither. - Não sei o que prometi", vira-se para trás, olhando para as folhas da traedescantia - pareciam estar a começar a secar. — Напоил старую женщину шампанским, замурлыкал в ухо. - He got the old woman drunk with champagne and purred in her ear. - Embebedou a velhota com champanhe, murmurou-lhe ao ouvido. Да и не помню я, чтоб слово давала. And I don't remember giving my word. E não me lembro de ter dado a minha palavra.

— Ну как же! - Oh, come on! - Oh, vamos lá! Ты говорила: «Только дождемся, когда в саду расцветут ирисы, и тогда уже можно». You said: "Let's just wait until the irises bloom in the garden, and then we can do it. Costumavas dizer: "Vamos esperar que as íris floresçam no jardim, e depois podemos fazê-lo". Отцвели твои ирисы. Your irises have bloomed. As tuas íris floresceram. Не очень-то ты им и обрадовалась. You didn't get very excited about them. Não parecias muito contente com elas. Сказала: «Развести вместо них, что ли, орхидеи?» А потом вспомнила, что орхидеи у тебя уже были, еще до эпохи кактусов. She said: "Should I grow orchids instead?" And then I remembered that you already had orchids, even before the age of cacti. Ela disse: "Devo comprar orquídeas em vez disso?" E então lembrei-me que já tinha orquídeas antes da era dos cactos. Всё уже было, девочка. Já foi feito, rapariga. Всё. É isso mesmo. Ей-богу, стыдно жить на свете, когда всё по десятому разу. By golly, it's a shame to live in the world when you do everything ten times over. É uma pena viver num mundo onde já se fez tudo pela décima vez. А там, на той стороне, свет. And there, on the other side, is light. E há uma luz do outro lado. Он нас заждался, я это чувствую, ах, как я это чувствую! He's waiting for us, I can feel it, oh, how I can feel it! Ele tem estado à nossa espera, eu sinto-o, ah, como eu o sinto! Мы полетим туда вместе, и вдвоем нам не будет страшно. We'll fly there together, and both of us won't be afraid. Vamos voar juntos e não vamos ter medo.

— Но ведь наука так и не установила, что это за свет на той стороне туннеля. - But science has never established what that light is on the other side of the tunnel. - Mas a ciência nunca estabeleceu o que é essa luz do outro lado do túnel. Вдруг там что-нибудь ужасное? What if there's something awful out there? E se houver algo terrível lá dentro? — сказала Жена Очень Старого Писателя, начиная поддаваться, потому что всегда поддавалась, когда он говорил с ней этим голосом — так за сто два года ничему и не научилась, старая дура. - said the Very Old Writer's Wife, beginning to give in, because she always gave in when he spoke to her in that voice - never learned anything in a hundred and two years, the old fool. - disse a Mulher do Escritor Muito Velho, começando a ceder, porque cedia sempre que ele lhe falava com aquela voz - nunca tinha aprendido nada em cento e dois anos, a velha tonta.

Кладбищенские истории - Акунин Борис Histórias de cemitério - Boris Akunin

— Что может быть ужасного в лучезарном свете? - What could be so terrible about radiant light? - O que é que pode haver de tão terrível numa luz radiante? Ты ведь помнишь, как очевидцы — люди, которые оттуда вернулись, — описывают восторг, охвативший всё их существо? You remember how the eyewitnesses-the people who came back from there-describe the rapture that swept over their whole being, don't you? Lembra-se de como as testemunhas oculares - pessoas que regressaram de lá - descrevem a euforia que tomou conta de todo o seu ser, não se lembra? Да и потом, — в выцветших глазах Очень Старого Писателя сверкнули искорки, чего она не видела уже много-много лет. And then," the Very Old Writer's faded eyes flashed a sparkle she hadn't seen in many, many years. E depois," um brilho brilhou nos olhos desbotados do escritor muito velho, algo que ela não via há muitos, muitos anos. — Ужасное — это так интересно! - Terrível é tão interessante! С тобой и со мной столько лет не происходило ничего ужасного! Nothing horrible has happened to you and to me in so many years! Há muitos anos que não nos acontece nada de terrível! Представляешь, попадаем мы с тобой в сияющий чертог, а грозный глас как возопит: «Ага, голубчики, сейчас вы мне за всё ответите!» Can you imagine, when you and I get to the shining hall, the menacing voice cries out, "Aha, my dears, now you will answer to me for everything! Já imaginaste se eu e tu entrássemos num palácio resplandecente e uma voz ameaçadora gritasse: "Ah, meus pombinhos, agora vão responder por tudo!"

Задребезжал своим кашляющим смехом — и всё испортил. He rattled his coughing laugh and ruined everything. Ele soltou o seu riso tossido e estragou tudo.

— Ну тебя с твоими дурацкими разговорами, — отрезала она. - You and your stupid talk," she cut him off. - Tu e a tua conversa tola", interrompe-o ela. — Лучше бы щенков покормил. - I'd rather feed the puppies. - Prefiro alimentar os cachorros. Расплодил живности, а теперь отлыниваешь. You've got the animals, and now you're slacking off. Tem muitos animais e agora está a desleixar-se.

И Очень Старый Писатель отправился на псарню — с явной неохотой. And the Very Old Writer went to the kennel - with evident reluctance. E o Very Old Writer foi para o canil - com óbvia relutância. А ведь когда-то мог возиться с собаками по несколько часов кряду, не дозовешься. I used to be able to take care of dogs for hours at a time and not be called out. Ele costumava passar horas a fio com os cães. Сколько было радости, когда рождались новые щенки… How much joy there was when new puppies were born... Quanta alegria havia quando nasciam novos cachorrinhos.....

Она вышла на веранду с книжкой. She went out on the veranda with a book. Ela foi para a varanda com um livro. Половина четвертого, еще только половина четвертого. Half past four, it's still only half past four. Quatro e meia, ainda só são quatro e meia. Дни стали бесконечно длинными, потому что для сна ей теперь хватало трех часов, а дел в общем-то никаких, кроме тех необязательных, какие выдумаешь себе сама. The days became endlessly long, because she now had only three hours to sleep, and nothing to do but the optional things you make up for yourself. Os dias tornaram-se interminavelmente longos, porque agora tinha três horas de sono e nada para fazer, exceto aquelas coisas opcionais que inventamos para nós próprios. Все дела давно сделаны, все цели достигнуты. All business has long been done, all goals have been achieved. Todas as acções estão há muito feitas, todos os objectivos foram alcançados. Дети? Crianças? Смешно сказать — «дети». It's funny to say "children. É engraçado dizer "crianças". Им перевалило за сто. They were over a hundred. São mais de cem. Для нее когда-то это был тяжелейший психологический рубеж, но они из другого поколения, им все нипочем. For her it was once the hardest psychological frontier, but they are from another generation, they do not care about anything. Já foi o marco psicológico mais difícil para ela, mas eles são de uma geração diferente, não conseguem lidar com nada. Вот внуки — те больше похожи на нее и мужа. Her grandchildren are more like her and her husband. Os netos são mais parecidos com ela e com o marido. Не странно ли, что с внуками возишься куда больше, чем когда-то с собственными детьми? Isn't it strange that you spend more time with your grandchildren than you did with your own children? Não é estranho que esteja muito mais envolvido com os seus netos do que esteve com os seus próprios filhos? На правнуков заряда уже не хватает. I don't have enough charge for my great-grandchildren anymore. Não há carga suficiente para os bisnetos. Тем более на праправнуков. Muito menos bisnetos. А уж что касается прапрапра… Тут Жена Очень Старого Писателя сбилась, запутавшись в приставках. And as for the great-great-great-grandfather... Here the Very Old Writer's Wife went astray, confused by the prefixes. E quanto ao tetra... É aqui que a Mulher do Escritor Muito Velho se perde, confusa com os prefixos. Или «пра» — это не приставка? Or is "right" not a prefix? Ou "pra" não é um prefixo? Ах, какая разница. Ah, o que é que isso interessa?

Открыла книгу, «Николаса Никльби». Abriu o livro, "Nicholas Nickleby". Наверное, в тысячный раз. Provavelmente pela milésima vez. Давным-давно не читала новой литературы, только перечитывала старую. I haven't read new literature in a long time, only reread old literature. Já há muito tempo que não leio literatura nova, apenas releio literatura antiga. Не для того, чтобы погрузиться в жизнь хорошо знакомых героев, а чтобы воскресить прежние ощущения. Not to delve into the lives of familiar characters, but to resurrect old feelings. Não para mergulhar na vida de personagens que conhecemos bem, mas para ressuscitar experiências anteriores. Но и это удовольствие приелось, иссякло, хотя книги теперь научились издавать совсем, как во времена детства: с коленкоровым корешком, а дисплей на вид и даже на ощупь совсем как бумажная страница. But even this pleasure has become boring, dried up, although books now learned to publish quite like in my childhood days: with a linen cover, and the display looks and even feels just like a paper page. Mas até este prazer se tornou aborrecido, seco, embora agora tenham aprendido a editar livros como nos meus tempos de criança: com lombada kolencor, e o ecrã tem o aspeto e até a sensação de uma página de papel.

Кап, кап! Drop, drop! Kap, kap!

Донесся звонкий, прозрачный звук. There was a ringing, transparent sound. Ouviu-se um som transparente e sonoro.

Она рассеянно подняла голову. She raised her head absent-mindedly. Ela levantou a cabeça distraidamente. Под водосточной трубой стояла широкая медная ваза, в ней плавали лепестки. A wide copper vase stood under the drainpipe, petals floating in it. Um vaso largo de cobre estava debaixo do cano de esgoto, com pétalas a flutuar nele. Однажды, уже не вспомнить сколько лет назад, она увидела такое в одном японском храме: садовники там не выметали опавшие лепестки сакуры, а собирали их и ссыпали в чаны, наполненные водой. Once, I don't remember how many years ago, she saw something like this in a Japanese temple: the gardeners there didn't sweep up the fallen cherry petals, but collected them and poured them into vats filled with water. Tinha-o visto uma vez, há muitos anos, num templo japonês: os jardineiros não varriam as pétalas de cerejeira caídas, mas recolhiam-nas e deitavam-nas em tanques cheios de água. У себя в саду она делала то же самое. She did the same thing in her garden. No seu jardim, estava a fazer a mesma coisa. Раньше — потому что это казалось красивым; в последние годы просто по привычке. Before, because it seemed beautiful; in recent years, just out of habit. Antes, porque parecia bonito; nos últimos anos, apenas por hábito. Ну вода, ну в ней разноцветные лоскутки. So the water, so there are multicolored rags in it. Então, a água, para que haja restos de cor nela.

Сделала шрифт покрупней, щелкнула кнопкой, перелистнув страницу. I made the font larger, clicked the button, flipped the page. Aumentei o tamanho da letra e carreguei no botão, virando a página.

Кап! Kap!

Ночью был дождик, из водостока время от времени скатывались припозднившиеся капли. It had rained during the night, with the occasional late-onset drop rolling in from the gutter. Tinha chovido durante a noite, com gotas tardias a cair da sarjeta de vez em quando. Ваза наполнилась до самых краев, но вода не переливалась — набухла, выпятилась посверкивающим куполом, но не стекала. The vase was filled to the brim, but the water didn't overflow - it swelled, bulging with a sparkling dome, but it didn't flow. O vaso estava cheio até à borda, mas a água não transbordava - inchava, inchava com uma cúpula cintilante, mas não fluía. Точно так же выгибался на горизонте океан, когда они в первый раз плыли вокруг света. It was the same way the ocean curved on the horizon the first time they sailed around the world. Da mesma forma que o oceano se curvava no horizonte quando eles deram a primeira volta ao mundo. А звук капели — тоже что-то очень знакомое. And the sound of the drip is also something very familiar. E o som do pingar é também algo muito familiar. Ах да, прятались от дождя в заброшенной церкви, под Псковом. Oh yes, we hid from the rain in an abandoned church near Pskov. Ah, sim, escondemo-nos da chuva numa igreja abandonada perto de Pskov. Кончился бензин, вышли пройтись, и вдруг короткий ливень. We ran out of gas, went for a walk, and all of a sudden it rained heavily. Ficámos sem gasolina, saímos para dar um passeio e, de repente, caiu uma pequena chuva. Смешное, забытое слово — «бензин»… Да нет же, нет, это было в Венеции, в девяносто втором. Funny, forgotten word - "gasoline" ... No, no, it was in Venice, in the ninety-second. Engraçado, palavra esquecida - "gasolina"... Não, não, não, foi em Veneza, em noventa e dois. Тек кран в ванной, но это не раздражало, потому что молодые, потому что первый раз в Венеции. The faucet in the bathroom leaked, but it was not annoying because it was young, because it was the first time in Venice. Torneira a pingar na casa de banho, mas não foi incómodo porque jovem, porque primeira vez em Veneza. Она просыпалась всякий раз, когда из ванной доносился тихий звон капели, и снова засыпала счастливая. She woke up every time there was a quiet trickle from the bathroom and went back to sleep happy. Acordava sempre que o tilintar suave do gotejamento vinha da casa de banho e voltava a dormir feliz.

Кап!

С края вазы сорвался тонкий ручеек, запетлял по неровной красноватой поверхности. A thin stream of water ran off the edge of the vase and wound its way over the uneven, reddish surface. Um fino riacho corria da borda do vaso, serpenteando pela superfície avermelhada irregular.

И как-то спокойно, вяло подумалось: что ж, пожалуй, и вправду пора. And somehow calmly, sluggishly thought: well, perhaps it's really time. E, de alguma forma, calmamente, lentamente, pensei: bem, talvez esteja na altura.

Кладбищенские истории - Акунин Борис Histórias de cemitério - Boris Akunin

1999–2004