Часть первая Erster Teil Part one Prima parte Primeira parte

Ледники, мамонты, пустыни. Glaciers, mammoths, deserts.

Ночные, черные, чем-то похожие на дома, скалы; в скалах пещеры. И неизвестно, кто трубит ночью на каменной тропинке между скал и, вынюхивая тропинку, раздувает белую снежную пыль; может, серохоботый мамонт; может быть, ветер; а может быть - ветер и есть ледяной рев какого-то мамонтейшего мамонта. And it is unknown who is trumpeting at night on the stone path between the rocks and, sniffing out the path, blowing white snow dust; maybe a gray-horned mammoth; maybe the wind; or maybe the wind is the icy roar of some mammoth mammoth. Одно ясно: зима. И надо покрепче стиснуть зубы, чтобы не стучали; и надо щепать дерево каменным топором; и надо всякую ночь переносить свой костер из пещеры в пещеру, все глубже, и надо все больше навертывать на себя косматых звериных шкур. Между скал, где века назад был Петербург, ночами бродил серохоботый мамонт. И, завернутые в шкуры, в пальто, в одеяла, в лохмотья, - пещерные люди отступали из пещеры в пещеру.

На Покров Мартин Мартиныч и Маша заколотили кабинет; на Казанскую выбрались из столовой и забились в спальне.

Дальше отступать было некуда; тут надо было выдержать осаду - или умереть. В пещерной петербургской спальне было так же, как недавно в Ноевом ковчеге: потопно перепутанные чистые и нечистые твари. Красного дерева письменный стол; книги; каменновековые, гончарного вида лепешки; Скрябин опус 74; утюг; пять любовно, добела вымытых картошек; никелированные решетки кроватей; топор; шифоньер; дрова. И в центре всей это вселенной - бог, коротконогий, ржаво-рыжий, приземистый, жадный пещерный бог: чугунная печка. Бог могуче гудел.

В темной пещере - великое огненное чудо.

Люди - Мартин Мартиныч и Маша - благоговейно, молча, благодарно простирали к нему руки. People - Martin Martinich and Masha - reverently, silently, gratefully stretched out their hands to him. И на один час - в пещере весна; на один час - скидывались звериные шкуры, когти, клыки, и сквозь обледеневшую мозговую корку пробивались зеленые стебельки - мысли. And for one hour - spring is in the cave; for one hour - animal skins, claws, fangs were thrown off, and green stalks - thoughts - made their way through the icy cerebral cortex.

- Март, а ты забыл, что ведь завтра... Ну, уж я вижу: забыл! - Mart, and you forgot that tomorrow ... Well, I can see: I forgot!

В октябре, когда листья уже пожолкли, пожухли, сникли - бывают синеглазые дни; запрокинуть голову в такой день, чтобы не видеть земли, - и можно поверить: еще радость, еще лето. In October, when the leaves are already shriveled, withered, wilted - there are blue-eyed days; throw your head back on such a day so as not to see the earth - and you can believe: still joy, still summer.

Так и с Машей: если вот закрыть глаза и только слушать ее - можно поверить, что она прежняя, и сейчас засмеется, встанет с постели, обнимет, и час тому назад ножом по стеклу - это не ее голос, совсем не она... So it is with Masha: if you close your eyes and just listen to her, you can believe that she is the same, and now she will laugh, get out of bed, embrace, and an hour ago with a knife on the glass - this is not her voice, not at all she ...

- Ай, Март, Март!

Как все... Раньше ты не забывал. Двадцать девятое: Марии, мой праздник... Twenty-ninth: Mary, my holiday ...

Чугунный бог еще гудел. The cast iron god was still humming.

Света, как всегда, не было: будет только в десять. There was no light, as always: there will be only ten. Колыхались лохматые, темные своды пещеры. The shaggy, dark vaults of the cave swayed. Мартин Мартиныч - на корточках, узлом - туже! Martin Martinitch - squatting, knotted - tighter! еще туже!

- запрокинув голову, все еще смотрит в октябрьское небо, чтобы не видеть пожолклые, сникшие губы. - Throwing back his head, he is still looking into the October sky, so as not to see the old, shriveled lips. А Маша:

- Понимаешь, Март, - если бы завтра затопить с самого утра, чтобы весь день было как сейчас! - You see, Mart, - if it were to flood tomorrow in the morning, so that the whole day would be like now!

А? Ну, сколько у нас? Ну с полсажени еще есть в кабинете? Well, from half a day is there still in the office?

До полярного кабинета Маша давным-давно не могла добраться и не знала, что там уже... Туже узел, еще туже! For a long time, Masha could not get to the polar office and did not know that there was already ... Tighter knot, tighter!

- Полсажени? - Half a day?

Больше! Я думаю, там...

Вдруг - свет: ровно десять.

И, не кончив, зажмурился Мартин Мартиныч, отвернулся: при свете - труднее, чем в темноте. And, without finishing, Martin Martinych closed his eyes and turned away: in the light it is more difficult than in the dark. И при свете ясно видно: лицо у него скомканное, глиняное, теперь у многих глиняные лица - назад к Адаму! And in the light you can clearly see: his face is crumpled, clay, now many have clay faces - back to Adam! А Маша:

- И знаешь, Март, я бы попробовала - может, я встану... если ты затопишь с утра. - And you know, Mart, I would try - maybe I'll get up ... if you flood in the morning.

- Ну, Маша, конечно же... Такой день... Ну, конечно - с утра.

Пещерный бог затихал, съеживался, затих, чуть потрескивает. The cave god quieted down, shrank, quieted down, crackled slightly.

Слышно: внизу, у Обертышевых, каменным топором щепают коряги от барки - каменным топором колют Мартина Мартиныча на куски. It is audible: below, at the Obertyshevs, snags from the bark are being splintered with a stone ax - they are stabbing Martin Martinych into pieces with a stone ax. Кусок Мартина Мартиныча глиняно улыбался Маше и молол на кофейной мельнице сушеную картофельную шелуху для лепешек - и кусок Мартина Мартиныча, как с воли залетевшая в комнату птица, бестолково, слепо тукался в погодок, в стекла, в стены: "Где бы дров - где бы дров - где бы дров". A piece of Martin Martinych smiled like clay at Masha and ground dried potato husks for flat cakes in a coffee mill - and a piece of Martin Martynich, like a bird that had flown into the room from the will, blindly pounded into the weather, into the windows, into the walls: "Wherever there is firewood - wherever firewood - wherever firewood. "