×

Χρησιμοποιούμε cookies για να βελτιώσουμε τη λειτουργία του LingQ. Επισκέπτοντας τον ιστότοπο, συμφωνείς στην πολιτική για τα cookies.

image

"Записки из подполья" Фёдор Достоевский, II

II

Мне теперь хочется рассказать вам, господа, желается иль не желается вам это слышать, почему я даже и насекомым не сумел сделаться. Скажу вам торжественно, что я много раз хотел сделаться насекомым. Но даже и этого не удостоился. Клянусь вам, господа, что слишком сознавать — это болезнь, настоящая, полная болезнь. Для человеческого обихода слишком было бы достаточно обыкновенного человеческого сознания, то есть в половину, в четверть меньше той порции, которая достается на долю развитого человека нашего несчастного девятнадцатого столетия и, сверх того, имеющего сугубое несчастье обитать в Петербурге, самом отвлеченном и умышленном городе на всем земном шаре. (Города бывают умышленные и неумышленные). Совершенно было бы довольно, например, такого сознания, которым живут все так называемые непосредственные люди и деятели. Бьюсь об заклад, вы думаете, что я пишу все это из форсу, чтоб поострить насчет деятелей, да еще из форсу дурного тона гремлю саблей, как мой офицер. Но, господа, кто же может своими же болезнями тщеславиться, да еще ими форсить?

Впрочем, что ж я? — все это делают; болезнями-то и тщеславятся, а я, пожалуй, и больше всех. Не будем спорить; мое возражение нелепо. Но все-таки я крепко убежден, что не только очень много сознания, но даже и всякое сознание болезнь. Я стою на том. Оставим и это на минуту. Скажите мне вот что: отчего так бывало, что, как нарочно, в те самые, да, в те же самые минуты, в которые я наиболее способен был сознавать все тонкости «всего прекрасного и высокого»,{2} как говорили у нас когда-то, мне случалось уже не сознавать, а делать такие неприглядные деянья, такие, которые… ну да, одним словом, которые хоть и все, пожалуй, делают, но которые, как нарочно, приходились у меня именно тогда, когда я наиболее сознавал, что их совсем бы не надо делать? Чем больше я сознавал о добре и о всем этом «прекрасном и высоком», тем глубже я и опускался в мою тину и тем способнее был совершенно завязнуть в ней. Но главная черта была в том, что все это как будто не случайно во мне было, а как будто ему и следовало так быть. Как будто это было мое самое нормальное состояние, а отнюдь не болезнь и не порча, так что, наконец, у меня и охота прошла бороться с этой порчей. Кончилось тем, что я чуть не поверил (а может, и в самом деле поверил), что это, пожалуй, и есть нормальное мое состояние. А сперва-то, вначале-то, сколько я муки вытерпел в этой борьбе! Я не верил, чтоб так бывало с другими, и потому всю жизнь таил это про себя как секрет.

Я стыдился (даже, может быть, и теперь стыжусь); до того доходил, что ощущал какое-то тайное, ненормальное, подленькое наслажденьице возвращаться, бывало, в иную гадчайшую петербургскую ночь к себе в угол и усиленно сознавать, что вот и сегодня сделал опять гадость, что сделанного опять-таки никак не воротишь, и внутренно, тайно, грызть, грызть себя за это зубами, пилить и сосать себя до того, что горечь обращалась наконец в какую-то позорную, проклятую сладость и наконец — в решительное, серьезное наслаждение! Да, в наслаждение, в наслаждение! Я стою на том. Я потому и заговорил, что мне все хочется наверно узнать: бывают ли у других такие наслаждения? Я вам объясню: наслаждение было тут именно от слишком яркого сознания своего унижения; оттого, что уж сам чувствуешь, что до последней стены дошел; что и скверно это, но что и нельзя тому иначе быть; что уж нет тебе выхода, что уж никогда не сделаешься другим человеком; что если б даже и оставалось еще время и вера, чтоб переделаться во что-нибудь другое, то, наверно, сам бы не захотел переделываться; а захотел бы, так и тут бы ничего не сделал, потому что на самом-то деле и переделываться-то, может быть, не во что. А главное и конец концов, что все это происходит по нормальным и основным законам усиленного сознания и по инерции, прямо вытекающей из этих законов, а следственно, тут не только не переделаешься, да и просто ничего не поделаешь. Выходит, например, вследствие усиленного сознания: прав, что подлец, как будто это подлецу утешение, коль он уже сам ощущает, что он действительно подлец. Но довольно… Эх, нагородил-то, а что объяснил?.. Чем объясняется тут наслаждение? Но я объяснюсь! Я-таки доведу до конца! Я и перо затем в руки взял…

Я, например, ужасно самолюбив. Я мнителен и обидчив, как горбун или карлик, но, право, бывали со мною такие минуты, что если б случилось, что мне бы дали пощечину, то, может быть, я был бы даже и этому рад. Говорю серьезно: наверно, я бы сумел отыскать и тут своего рода наслаждение, разумеется, наслаждение отчаяния, но в отчаянии-то и бывают самые жгучие наслаждения, особенно когда уж очень сильно сознаешь безвыходность своего положения. А тут при пощечине-то — да тут так и придавит сознание о том, в какую мазь тебя растерли. Главное же, как ни раскидывай, а все-таки выходит, что всегда я первый во всем виноват выхожу и, что всего обиднее, без вины виноват и, так сказать, по законам природы. Потому, во-первых, виноват, что я умнее всех, которые меня окружают. (Я постоянно считал себя умнее всех, которые меня окружают, и иногда, поверите ли, даже этого совестился. По крайней мере, я всю жизнь смотрел как-то в сторону и никогда не мог смотреть людям прямо в глаза). Потому, наконец, виноват, что если б и было во мне великодушие, то было бы только мне же муки больше от сознания всей его бесполезности.

Я ведь, наверно, ничего бы не сумел сделать из моего великодушия: ни простить, потому что обидчик, может, ударил меня по законам природы, а законов природы нельзя прощать; ни забыть, потому что хоть и законы природы, а все-таки обидно. Наконец, если б даже я захотел быть вовсе невеликодушным, а напротив, пожелал бы отмстить обидчику, то я и отмстить ни в чем никому бы не мог, потому что, наверно, не решился бы что-нибудь сделать, если б даже и мог. Отчего не решился бы? Об этом мне хочется сказать два слова особо.

Learn languages from TV shows, movies, news, articles and more! Try LingQ for FREE

II II II

Мне теперь хочется рассказать вам, господа, желается иль не желается вам это слышать, почему я даже и насекомым не сумел сделаться. ||||||whether (with 'иль не')|||want||||why||||||| Now I would like to tell you, gentlemen, whether you wish or did not wish to hear this, why I did not even manage to become an insect. Teraz chciałbym wam powiedzieć, panowie, czy chcecie, czy nie chcieli tego słuchać, dlaczego nawet nie udało mi się zostać owadem. Скажу вам торжественно, что я много раз хотел сделаться насекомым. I will solemnly tell you that I have wanted to become an insect many times. Powiem wam uroczyście, że wiele razy chciałem zostać owadem. Но даже и этого не удостоился. |||||received But even that was not meritorious. Ale nawet to nie było zasługą. Клянусь вам, господа, что слишком сознавать — это болезнь, настоящая, полная болезнь. |||||realize|||||disease I swear to you, gentlemen, that being too aware is a disease, a real, complete disease. Przysięgam wam, panowie, że zbytnia świadomość to choroba, prawdziwa, kompletna choroba. Для человеческого обихода слишком было бы достаточно обыкновенного человеческого сознания, то есть в половину, в четверть меньше той порции, которая достается на долю развитого человека нашего несчастного девятнадцатого столетия и, сверх того, имеющего сугубое несчастье обитать в Петербурге, самом отвлеченном и умышленном городе на всем земном шаре. |||||||ordinary||||||||||||||||developed|||||||||having|extreme||inhabit||||distracted||intentional|||||sphere For human use, ordinary human consciousness would be too sufficient, that is, half, one quarter less than the portion that goes to the lot of the developed man of our unfortunate nineteenth century and, moreover, who has the grave misfortune of dwelling in Petersburg, the most abstract and deliberate city all over the globe. Do użytku ludzkiego wystarczyłaby zwykła ludzka świadomość, to znaczy o połowę, o jedną czwartą mniej niż część, która przypada na rozwiniętego człowieka naszego nieszczęsnego dziewiętnastego wieku, a ponadto, który ma poważne nieszczęście zamieszkiwania w Petersburgu. , najbardziej abstrakcyjne i przemyślane miasto na całym świecie. (Города бывают умышленные и неумышленные). ||intentional||unintentional (Cities can be intentional and unintentional). (Miasta mogą być zamierzone i niezamierzone). Совершенно было бы довольно, например, такого сознания, которым живут все так называемые непосредственные люди и деятели. ||||||||||||immediate||| It would be quite enough, for example, to have such a consciousness on which all the so-called direct people and figures live. Wystarczyłaby na przykład taka świadomość, że wszyscy tzw. Bezpośredni ludzie i postacie żyją. Бьюсь об заклад, вы думаете, что я пишу все это из форсу, чтоб поострить насчет деятелей, да еще из форсу дурного тона гремлю саблей, как мой офицер. bet||bet|||||||||||sharpen||figures|||||||clang|||| I bet you think that I am writing all this from the force, to sharpen things about the leaders, and even from the force of bad taste I rattle my saber, like my officer. Założę się, że myślisz, że piszę to wszystko z mocy, aby wyostrzyć rzeczy o przywódcach, a nawet z siły złego smaku grzechotam szablą, jak mój oficer. Но, господа, кто же может своими же болезнями тщеславиться, да еще ими форсить? ||||||||boast||||exaggerate But, gentlemen, who can be proud of their own illnesses, and even force them to do so?

Впрочем, что ж я? However, what am I? — все это делают; болезнями-то и тщеславятся, а я, пожалуй, и больше всех. |||diseases|||boast|||||| - everyone does it; they are proud of diseases, and I, perhaps, and most of all. Не будем спорить; мое возражение нелепо. |||||absurd Let's not argue; my objection is ridiculous. Но все-таки я крепко убежден, что не только очень много сознания, но даже и всякое сознание болезнь. But still I am firmly convinced that not only is there a lot of consciousness, but even all consciousness is a disease. Я стою на том. I stand on that. Оставим и это на минуту. Let's leave this for a minute. Скажите мне вот что: отчего так бывало, что, как нарочно, в те самые, да, в те же самые минуты, в которые я наиболее способен был сознавать все тонкости «всего прекрасного и высокого»,{2} как говорили у нас когда-то, мне случалось уже не сознавать, а делать такие неприглядные деянья, такие, которые… ну да, одним словом, которые хоть и все, пожалуй, делают, но которые, как нарочно, приходились у меня именно тогда, когда я наиболее сознавал, что их совсем бы не надо делать? ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||unattractive|deeds|||||||||||||||||happened||||||||||||||| Tell me this: why did it happen that, as if on purpose, in those very, yes, in the very moments in which I was most capable of being aware of all the subtleties of "everything beautiful and high", {2} as we said when -that, it happened to me no longer to be aware, but to do such unsightly deeds, such that ... well, yes, in a word, which, although everyone, perhaps, does, but which, as if on purpose, happened to me precisely when I was most conscious that they shouldn't be done at all? Чем больше я сознавал о добре и о всем этом «прекрасном и высоком», тем глубже я и опускался в мою тину и тем способнее был совершенно завязнуть в ней. ||||||||||||||||||||mire|||capable|||get stuck|| The more I was aware of goodness and all this "beautiful and lofty", the deeper I sank into my mud and the more capable I was to completely get stuck in it. Но главная черта была в том, что все это как будто не случайно во мне было, а как будто ему и следовало так быть. But the main feature was that all this seemed to be not accidental in me, but as if he should have been so. Как будто это было мое самое нормальное состояние, а отнюдь не болезнь и не порча, так что, наконец, у меня и охота прошла бороться с этой порчей. ||||||||||||||||||||||||||curse As if it was my most normal state, and by no means a disease or damage, so, finally, I had a desire to fight this damage. Кончилось тем, что я чуть не поверил (а может, и в самом деле поверил), что это, пожалуй, и есть нормальное мое состояние. The upshot was that I almost believed (or maybe I really did) that this is, perhaps, my normal state. А сперва-то, вначале-то, сколько я муки вытерпел в этой борьбе! ||||||||endured||| And first, first, how much pain I endured in this struggle! Я не верил, чтоб так бывало с другими, и потому всю жизнь таил это про себя как секрет. ||||||||||||kept||||| I did not believe that this would happen to others, and therefore all my life I hid it to myself as a secret.

Я стыдился (даже, может быть, и теперь стыжусь); до того доходил, что ощущал какое-то тайное, ненормальное, подленькое наслажденьице возвращаться, бывало, в иную гадчайшую петербургскую ночь к себе в угол и усиленно сознавать, что вот и сегодня сделал опять гадость, что сделанного опять-таки никак не воротишь, и внутренно, тайно, грызть, грызть себя за это зубами, пилить и сосать себя до того, что горечь обращалась наконец в какую-то позорную, проклятую сладость и наконец — в решительное, серьезное наслаждение! |||||||am ashamed|||||felt|||secret|abnormal|sneaky|enjoyment||||into|most vile|Petersburg|||||||intensely||||||||||done|||||can't bring back||internally|secretly|||||||||suck|||||bitterness||||||shameful|cursed|sweetness||||decisive|| I was ashamed (even, perhaps, I am ashamed now); to the point where he felt some kind of secret, abnormal, despicable pleasure to return to his corner on another disgusting Petersburg night and intensely realize that today he has done something nasty again, that what has been done again cannot be undone, and inwardly, secretly, gnaw, gnaw yourself with your teeth, saw and suck yourself to the point that bitterness turned at last into some shameful, damned sweetness and finally into a decisive, serious pleasure! Да, в наслаждение, в наслаждение! Yes, for pleasure, for pleasure! Я стою на том. I stand on that. Я потому и заговорил, что мне все хочется наверно узнать: бывают ли у других такие наслаждения? That's why I started talking because I want to know everything for certain: do others have such pleasures? Я вам объясню: наслаждение было тут именно от слишком яркого сознания своего унижения; оттого, что уж сам чувствуешь, что до последней стены дошел; что и скверно это, но что и нельзя тому иначе быть; что уж нет тебе выхода, что уж никогда не сделаешься другим человеком; что если б даже и оставалось еще время и вера, чтоб переделаться во что-нибудь другое, то, наверно, сам бы не захотел переделываться; а захотел бы, так и тут бы ничего не сделал, потому что на самом-то деле и переделываться-то, может быть, не во что. |||||||||||||because||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||transform|||||||||||transform|||||||||||||||||||||||| I'll explain to you: the pleasure here was precisely from the too vivid consciousness of my humiliation; because you yourself feel that you have reached the last wall; that this is bad, but that it cannot be otherwise; that there is no way out for you, that you will never become another person; that even if there were still time and faith left to change into something else, then, probably, he himself would not want to change; but if I wanted to, I would not have done anything here, because in fact, there may be nothing to change into. А главное и конец концов, что все это происходит по нормальным и основным законам усиленного сознания и по инерции, прямо вытекающей из этих законов, а следственно, тут не только не переделаешься, да и просто ничего не поделаешь. ||||||||||||||||||inertia||resulting|||||consequently|||||change|||||| And the main thing and the end of the end is that all this happens according to the normal and basic laws of heightened consciousness and by inertia that directly follows from these laws, and consequently, there is not only nothing to change here, and simply nothing to be done. Выходит, например, вследствие усиленного сознания: прав, что подлец, как будто это подлецу утешение, коль он уже сам ощущает, что он действительно подлец. |||||||scoundrel||||scoundrel||||||||||scoundrel It turns out, for example, as a result of heightened consciousness: it is right that the scoundrel, as if this is a consolation for the scoundrel, since he himself already feels that he is really a scoundrel. Но довольно… Эх, нагородил-то, а что объяснил?.. |||talk|||| But enough ... Eh, he piled it up, but what did he explain? .. Чем объясняется тут наслаждение? |is explained|| What explains the pleasure here? Но я объяснюсь! ||explain But I'll explain myself! Я-таки доведу до конца! ||bring|| I'll see it through to the end! Я и перо затем в руки взял… Then I took the pen in my hands ...

Я, например, ужасно самолюбив. |||vain For example, I am terribly proud of myself. Я мнителен и обидчив, как горбун или карлик, но, право, бывали со мною такие минуты, что если б случилось, что мне бы дали пощечину, то, может быть, я был бы даже и этому рад. |suspicious||sensitive||hunchback||dwarf|||||||||||||||||||||||||| I am suspicious and touchy, like a hunchback or a dwarf, but, really, there were such moments with me that if it happened that they would give me a slap in the face, then perhaps I would even be glad of that. Говорю серьезно: наверно, я бы сумел отыскать и тут своего рода наслаждение, разумеется, наслаждение отчаяния, но в отчаянии-то и бывают самые жгучие наслаждения, особенно когда уж очень сильно сознаешь безвыходность своего положения. ||||||||||||||||||||||burning|||||||realize|hopelessness|| I say seriously: I would probably be able to find here a kind of pleasure, of course, the pleasure of despair, but in despair there are the most burning pleasures, especially when you are already very strongly aware of the hopelessness of your situation. А тут при пощечине-то — да тут так и придавит сознание о том, в какую мазь тебя растерли. |||slap||||||crush||||||ointment||rubbed And here, with a slap in the face - yes, here it will crush the consciousness of what ointment you were rubbed into. Главное же, как ни раскидывай, а все-таки выходит, что всегда я первый во всем виноват выхожу и, что всего обиднее, без вины виноват и, так сказать, по законам природы. ||||spread||||||||||||||||most hurtful||||||||| The main thing is, no matter how you spread it, it still turns out that I am always the first to blame for everything and, what is most offensive, I am guilty without guilt and, so to speak, according to the laws of nature. Потому, во-первых, виноват, что я умнее всех, которые меня окружают. Because, firstly, it is my fault that I am smarter than everyone around me. (Я постоянно считал себя умнее всех, которые меня окружают, и иногда, поверите ли, даже этого совестился. |||||||||||||||felt ashamed (I constantly considered myself smarter than everyone around me, and sometimes, believe me, I was even ashamed of that. По крайней мере, я всю жизнь смотрел как-то в сторону и никогда не мог смотреть людям прямо в глаза). At least all my life I looked somehow to the side and could never look people directly in the eyes). Потому, наконец, виноват, что если б и было во мне великодушие, то было бы только мне же муки больше от сознания всей его бесполезности. ||||||||||magnanimity|||||||||||||futility Because, finally, it is my fault that if there were generosity in me, it would only have been more torment for me from the consciousness of all its uselessness.

Я ведь, наверно, ничего бы не сумел сделать из моего великодушия: ни простить, потому что обидчик, может, ударил меня по законам природы, а законов природы нельзя прощать; ни забыть, потому что хоть и законы природы, а все-таки обидно. ||||||||||magnanimity|||||offender||||||||||||||||||||||| After all, I probably would not have been able to do anything out of my generosity: not forgive, because the offender may have hit me according to the laws of nature, but the laws of nature cannot be forgiven; nor forget, because although the laws of nature, it is still insulting. Наконец, если б даже я захотел быть вовсе невеликодушным, а напротив, пожелал бы отмстить обидчику, то я и отмстить ни в чем никому бы не мог, потому что, наверно, не решился бы что-нибудь сделать, если б даже и мог. ||||||||magnanimous|||||take revenge|offender||||||||||||||||||||||||| Finally, even if I wanted to be not at all generous, but on the contrary, wanted to take revenge on the offender, then I could not take revenge on anyone in any way, because I probably would not have dared to do anything, even if I could. Отчего не решился бы? Why wouldn't you dare? Об этом мне хочется сказать два слова особо. I would like to say a few words about this.