VII VII

— Э, полно, Лиза, какая уж тут книга, когда мне самому гадко вчуже. - Eh, that's enough, Liza, what kind of book is there when I myself feel disgusted with it. Да и не вчуже. And not out there. У меня все это теперь в душе проснулось… Неужели, неужели тебе самой не гадко здесь? All this has now awakened in my soul ... Is it really, really, you yourself are not disgusted here? Нет, видно, много значит привычка! Черт знает, что привычка может из человека сделать. Да неужели ж ты серьезно думаешь, что никогда не состареешься, вечно хороша будешь и что тебя здесь веки вечные держать будут? Do you really really think that you will never grow old, you will be forever good and that you will be kept here forever? Я не говорю уж про то, что и здесь пакость… А впрочем, я вот что тебе про это скажу, про теперешнее-то твое житье: вот ты теперь хоть и молодая, пригожая, хорошая, с душой, с чувством; ну, а знаешь ли ты, что вот я, как только давеча очнулся, мне тотчас и гадко стало быть здесь с тобой! I’m not talking about the fact that this is a dirty trick too ... But by the way, I’ll tell you about this, about your current life: now you are now, though young, appealing, good, with a soul, with feeling; Well, do you know that here I am, as soon as I woke up this morning, I immediately felt disgusting to be here with you! Только в пьяном виде ведь и можно сюда попасть. А будь ты в другом месте, живи, как добрые люди живут, так я, может быть, не то что волочился б за тобой, а просто влюбился б в тебя, рад бы взгляду был твоему, не то что слову; у ворот бы тебя подстерегал, на коленках бы перед тобой выстаивал; как на невесту б свою на тебя смотрел, да еще за честь почитал. And if you were in another place, live as good people live, so maybe I would not just drag after you, but simply fall in love with you, I would be glad to see your eyes, not so much your word; I would lie in wait for you at the gate, I would stand on my knees before you; I would look at you as my bride, and even honor you as an honor. Подумать про тебя что-нибудь нечистое не осмелился бы. I would not dare to think anything unclean about you. А здесь я ведь знаю, что я только свистни, и ты, хочешь не хочешь, иди за мной, и уж не я с твоей волей спрашиваюсь, а ты с моей. And here I know that I just whistle, and you, like it or not, follow me, and I’m not asking your will, but you with mine.

Последний мужик наймется в работники все-таки не всего себя закабалит, да и знает, что ему срок есть. The last man to be hired as a worker will not enslave himself all the same, and he knows that he has a time limit. А где твой срок? Подумай только: что ты здесь отдаешь? Just think: what are you giving here? что кабалишь? what are you bondage? Душу, душу, в которой ты невластна, кабалишь вместе с телом! Soul, soul, in which you are powerless, bondage together with the body! Любовь свою на поругание всякому пьянице отдаешь! You give your love to every drunkard to be mocked! Любовь! Love! — да ведь это все, да ведь это алмаз, девичье сокровище, любовь-то! - Why, this is all, but this is a diamond, a girl's treasure, love! Ведь чтоб заслужить эту любовь, иной готов душу положить, на смерть пойти. After all, in order to deserve this love, another is ready to lay down his soul, to go to death. А во что твоя любовь теперь ценится? What is your love now valued at? Ты вся куплена, вся целиком, и зачем уж тут любви добиваться, когда и без любви все возможно. You are all bought, all as a whole, and why is it really here to seek love, when even without love everything is possible. Да ведь обиды сильнее для девушки нет, понимаешь ли ты? Вот, слышал я, тешат вас, дур, — позволяют вам любовников здесь иметь. Here, I heard, they amuse you, you fool - they allow you to have lovers here. Да ведь это одно баловство, один обман, один смех над вами, а вы верите. Why, this is one self-indulgence, one deception, one laugh at you, and you believe. Что он, в самом деле, что ли, любит тебя, любовник-то? That he really loves you, lover? Не верю. I do not believe. Как он будет любить, коли знает, что тебя от него сейчас кликнут. How he will love, if he knows that you will be called from him now. Пакостник он после этого! Then he is dirty!

Уважает ли он тебя хоть на каплю? Does he respect you even a drop? Что у тебя с ним общего? What do you have in common with him? Смеется он над тобой да тебя же обкрадывает — вот и вся его любовь! He laughs at you and steals from you - that's all his love! Хорошо еще, что не бьет. А может, и бьет. Or maybe he beats. Спроси-ка его, коли есть такой у тебя: женится ли он на тебе? Ask him if you have one: will he marry you? Да он тебе в глаза расхохочется, если только не наплюет иль не прибьет, — а ему самому, может, всей-то цены — два сломанных гроша. Yes, he will laugh in your eyes, unless he spit or knocks him down - and he himself, perhaps, the whole price - two broken pennies. И за что, подумаешь, ты здесь жизнь свою погубила? And why do you think you ruined your life here? Что тебя кофеем поят да кормят сытно? Why are you being drunk with coffee and fed nourishingly? Да ведь для чего кормят-то? Why are they fed? У другой бы, честной, в горло такой кусок не пошел, потому что знает, для чего кормят. Honestly, another would not have such a piece down the throat, because he knows what the food is for. Ты здесь должна, ну и все будешь должна и до конца концов должна будешь, до тех самых пор, что тобой гости брезгать начнут. You should be here, well, you will have to do everything, and until the end you will have to, as long as the guests begin to disdain you. А это скоро придет, не надейся на молодость. And this will come soon, do not hope for youth. Тут ведь это все на почтовых летит. Here, after all, this is all on the postage. Тебя и вытолкают. They will push you out. Да и не просто вытолкают, а задолго сначала придираться начнут, попрекать начнут, ругать начнут,— как будто не ты ей здоровье свое отдала, молодость и душу даром для нее загубила, а как будто ты-то ее и разорила, по миру пустила, обокрала. Yes, and not only will they be pushed out, but long before they will start to find fault, they will begin to reproach, they will start scolding, - as if you did not give your health to her, you ruined her youth and soul for nothing, but as if you ruined her, let her go around the world, robbed. И не жди поддержки: другие подруги-то твои тоже на тебя нападут, чтоб ей подслужиться, потому что здесь все в рабстве, совесть и жалость давно потеряли. And do not expect support: your other friends will also attack you in order to serve her, because here everyone is in slavery, they have long lost their conscience and pity. Исподлились, и уж гаже, подлее, обиднее этих ругательств и на земле не бывает. They have become disguised, and even more disgusting, meaner, more offensive than these curses and on earth does not exist. И все-то ты здесь положишь, все, без завета,— и здоровье, и молодость, и красоту, и надежды, и в двадцать два года будешь смотреть как тридцатипятилетняя, и хорошо еще, коль не больная, моли бога за это. And you will put everything here, everything, without a covenant - and health, and youth, and beauty, and hope, and at twenty-two you will look like a thirty-five year old, and it’s good, if you’re not sick, pray to God for that. Ведь ты теперь небось думаешь, что тебе и работы нет, гульба! Да тяжелее и каторжнее работы на свете нет и никогда не бывало. Yes, there is no harder and more punishing work in the world and never has been. Одно сердце, кажется, все бы слезами изошло. One heart, it seems, would all come out in tears. И ни слова не посмеешь сказать, ни полслова, когда тебя погонят отсюда, пойдешь как виноватая. And you dare not say a word, not half a word, when they drive you out of here, you will go as guilty. Перейдешь ты в другое место, потом в третье, потом еще куда-нибудь и доберешься наконец до Сенной. You will move to another place, then to a third, then somewhere else and you will finally reach the Haymarket. А там уж походя бить начнут; это любезность тамошняя; там гость и приласкать, не прибив, не умеет. And there they will begin to beat casually; it is a courtesy there; there the guest does not know how to caress without nailing. Ты не веришь, что там так противно? Don't you believe it's so disgusting there?

Ступай, посмотри когда-нибудь, может, своими глазами увидишь. Go, take a look sometime, maybe you will see it with your own eyes. Я вон раз видел там на Новый год одну, у дверей. I just saw one there on New Year's, at the door. Ее вытолкали в насмешку свои же проморозить маленько за то, что уж очень ревела, а дверь за ней притворили. They pushed her out in a mockery of their own to freeze a little because she was already crying very much, and they closed the door behind her. В девять-то часов утра она уж была совсем пьяная, растрепанная, полунагая, вся избитая. At nine o'clock in the morning she was already completely drunk, disheveled, half naked, all beaten up. Сама набелена, а глаза в черняках; из носа и из зубов кровь течет: извозчик какой-то только что починил. She herself is whitened, and her eyes are black; blood is running from the nose and from the teeth: a cabby has just repaired it. Села она на каменной лесенке, в руках у ней какая-то соленая рыба была; она ревела, что-то причитала про свою «учась», а рыбой колотила по лестничным ступеням. She sat on a stone ladder, in her hands was some kind of salted fish; she roared, whined something about her "learning", and pounded the stairs with a fish. А у крыльца столпились извозчики да пьяные солдаты и дразнили ее. Cab drivers and drunken soldiers crowded around the porch and teased her. Ты не веришь, что и ты такая же будешь? Don't you believe that you will be the same? И я бы не хотел верить, а почем ты знаешь, может быть, лет десять, восемь назад, эта же самая, с соленой-то рыбой, — приехала сюда откуда-нибудь свеженькая, как херувимчик, невинная, чистенькая; зла не знала, на каждом слове краснела. And I would not want to believe, but how do you know, maybe ten, eight years ago, this same one with salted fish — came here from somewhere fresh, like a cherub, innocent, clean; she did not know evil, blushed at every word. Может быть, такая же, как ты, была, гордая, обидчивая, на других не похожая, королевной смотрела и сама знала, что целое счастье того ожидает, кто бы ее полюбил и кого бы она полюбила. Maybe she was the same as you, proud, touchy, not like others, she looked royal and she herself knew that the whole happiness awaits whoever would love her and whom she would love. Видишь, чем кончилось? Do you see how it ended? И что, если в ту самую минуту, когда она колотила этой рыбой о грязные ступени, пьяная да растрепанная, что, если в ту минуту ей припомнились все ее прежние, чистые годы в отцовском доме, когда еще она в школу ходила, а соседский сын ее на дороге подстерегал, уверял, что всю жизнь ее любить будет, что судьбу свою ей положит, и когда они вместе положили любить друг друга навеки и обвенчаться, только что вырастут большие! And what if at the very minute when she was beating this fish on the dirty steps, drunk and disheveled, what if at that moment she remembered all her previous clean years in her father's house, when she still went to school, and the neighbor's son he lay in wait for her on the road, assured her that she would love her all her life, that he would lay his fate on her, and when they put together to love each other forever and get married, they would just grow up big!

Нет, Лиза, счастье, счастье тебе, если где-нибудь там, в углу, в подвале, как давешняя, в чахотке поскорее помрешь. No, Liza, happiness, happiness to you, if somewhere out there, in the corner, in the basement, as you did before, in consumption, you die as soon as possible. В больницу, говоришь ты? To the hospital, you say? Хорошо — свезут, а если ты еще хозяйке нужна? Well - they'll take you, but what if the mistress still needs you? Чахотка такая болезнь; это не горячка. Consumption is such a disease; it's not a fever. Тут до последней минуты человек надеется и говорит, что здоров. Here, until the last minute, a person hopes and says that he is healthy. Сам себя тешит. He consoles himself. А хозяйке-то и выгодно. And the hostess is profitable. Не беспокойся, это так; душу, значит, продала, а к тому же деньги должна, значит и пикнуть не смеешь. Don't worry, it is; So she sold her soul, and besides, she owes money, so you dare not utter a word. А умирать будешь, все тебя бросят, все отвернутся,— потому, что с тебя тогда взять? And you will die, everyone will leave you, everyone will turn away - because then what to take from you? Еще тебя же попрекнут, что даром место занимаешь, не скоро помираешь. They will also reproach you for taking up a place for nothing, not dying soon. Пить не допросишься, с ругательством подадут: «Когда, дескать, ты, подлячка, издохнешь; спать мешаешь стонешь, гости брезгают». You will not ask for a drink, they will serve you with a curse: “When, they say, you, the scoundrel, will die; you disturb sleep, you moan, the guests disdain ”. Это верно; я сам подслушал такие слова. It's right; I overheard such words myself. Сунут тебя, издыхающую, в самый смрадный угол в подвале, — темень, сырость; что ты, лежа-то одна, тогда передумаешь? They will thrust you, dying, into the most stinking corner in the basement - darkness, dampness; that you, lying alone, then change your mind? Помрешь, — соберут наскоро, чужой рукой, с ворчаньем, с нетерпением,— никто-то не благословит тебя, никто-то не вздохнет по тебе, только бы поскорей тебя с плеч долой. If you die, they will collect hastily, with someone else's hand, with a grunt, with impatience, - no one will bless you, no one will sigh for you, just to get you off your shoulders as soon as possible. Купят колоду, вынесут, как сегодня ту, бедную, выносили, в кабак поминать пойдут. They will buy a deck, carry it out, as today the poor one, take it out, go to the tavern to commemorate.

В могиле слякоть, мразь, снег мокрый, — не для тебя же церемониться? There is slush, filth, wet snow in the grave - isn't it for you to stand on ceremony? «Спущай-ка ее, Ванюха; ишь ведь „учась“ и тут верх ногами пошла, таковская. “Let her down, Vanyukha; you see, "learning" and then went upside down, such. Укороти веревки-то, пострел». Shorten the ropes, shoot. " — «Ладно и так». - "Okay and so." — «Чего ладно? - “What’s okay? Ишь на боку лежит. Look on your side. Человек тоже был али нет? Was the man, too, or was he not? Ну да ладно, засыпай». Well, okay, go to sleep. " И ругаться-то из-за тебя долго не захотят. And they won't want to swear because of you for a long time. Засыплют поскорей мокрой синей глиной и уйдут в кабак… Тут и конец твоей памяти на земле; к другим дети на могилу ходят, отцы, мужья, а у тебя — ни слезы, ни вздоха, ни поминания, и никто-то, никто-то, никогда в целом мире не придет к тебе; имя твое исчезнет с лица земли — так, как бы совсем тебя никогда не бывало и не рождалось! They will fill it up as soon as possible with wet blue clay and go to the tavern ... Here is the end of your memory on earth; children go to the grave to others, fathers, husbands, but you have no tears, no sighs, no remembrance, and no one, no one, will never come to you in the whole world; your name will disappear from the face of the earth - as if you had never happened or been born at all! Грязь да болото, хоть стучи себе там по ночам, когда мертвецы встают, в гробовую крышу: «Пустите, добрые люди, на свет пожить! Я жила — жизни не видала, моя жизнь на обтирку пошла; ее в кабаке на Сенной пропили; пустите, добрые люди, еще раз на свете пожить!..» I lived - I have not seen life, my life has gone for cleaning; they drank her in a tavern on Haymarket; Let me go, good people, to live one more time in the world! .. "

Я вошел в пафос до того, что у меня самого горловая спазма приготовлялась, и… вдруг я остановился, приподнялся в испуге и, наклонив боязливо голову, с бьющимся сердцем начал прислушиваться. I went into pathos to the point that my throat spasm was getting ready, and ... suddenly I stopped, got up in fright and, tilting my head fearfully, began to listen with a beating heart. Было от чего и смутиться. There was something to be embarrassed about. Давно уже предчувствовал я, что перевернул всю ее душу и разбил ее сердце, и, чем больше я удостоверялся в том, тем больше желал поскорее и как можно сильнее достигнуть цели. For a long time already I had a presentiment that I had turned her whole soul upside down and broke her heart, and the more I became convinced of this, the more I wished to reach the goal as soon as possible and as strongly as possible. Игра, игра увлекла меня; впрочем, не одна игра… The game, the game carried me away; however, not one game ...

Я знал, что говорю туго, выделанно, даже книжно, одним словом, я иначе и не умел, как «точно по книжке». I knew that I could speak tightly, dressed up, even bookishly, in a word, I could not do otherwise than "just from a book." Но это не смущало меня; я ведь знал, предчувствовал, что меня поймут и что самая эта книжность может еще больше подспорить делу. But that didn't bother me; I knew, I had a presentiment that they would understand me and that this bookishness itself could further support the cause. Но теперь, достигнув эффекта, я вдруг струсил. But now, having achieved the effect, I suddenly got cold feet. Нет, никогда, никогда еще я не был свидетелем такого отчаяния! No, never, never before have I witnessed such despair! Она лежала ничком, крепко уткнув лицо в подушку и обхватив ее обеими руками. She was lying on her face, her face firmly buried in the pillow and clasping it in both hands. Ей разрывало грудь. Her chest was torn. Все молодое тело ее вздрагивало, как в судорогах. Her whole young body trembled as if in convulsions. Спершиеся в груди рыдания теснили, рвали ее и вдруг воплями, криками вырывались наружу. Sobbing in her chest pressed, tore her, and suddenly screams, screams burst out. Тогда еще сильнее приникала она к подушке: ей не хотелось, чтобы кто-нибудь здесь, хоть одна живая душа узнала про ее терзание и слезы. Then she clung even more to the pillow: she did not want anyone here, at least one living soul to know about her torment and tears. Она кусала подушку, прокусила руку свою в кровь (я видел это потом) или, вцепившись пальцами в свои распутавшиеся косы, так и замирала в усилии, сдерживая дыхание и стискивая зубы. She bit the pillow, bit her hand in blood (I saw it later) or, clutching her unraveled braids with her fingers, she froze in the effort, holding her breath and gritting her teeth.

Я было начал что-то говорить ей, просить ее успокоиться, но почувствовал, что не смею, и вдруг сам, весь в каком-то ознобе, почти в ужасе, бросился ощупью, кое-как наскоро сбираться в дорогу. I was about to begin to say something to her, to ask her to calm down, but I felt that I did not dare, and suddenly, all in a kind of chill, almost terrified, I groped my way, somehow hastily getting ready for the road. Было темно: как ни старался я, но не мог кончить скоро. It was dark: no matter how hard I tried, I could not finish soon. Вдруг я ощупал коробку спичек и подсвечник с цельной непочатой свечой. Suddenly I felt a box of matches and a candlestick with a solid, unopened candle. Только лишь свет озарил комнату, Лиза вдруг вскочила, села и с каким-то искривленным лицом, с полусумасшедшей улыбкой, почти бессмысленно посмотрела на меня. As soon as the light illuminated the room, Liza suddenly jumped up, sat down and with a kind of twisted face, with a half-crazy smile, looked at me almost meaninglessly. Я сел подле нее и взял ее руки; она опомнилась, бросилась ко мне, хотела было обхватить меня, но не посмела и тихо наклонила передо мной голову. I sat down beside her and took her hands; she came to her senses, rushed to me, was about to embrace me, but did not dare and quietly bowed her head in front of me.

— Лиза, друг мой, я напрасно… ты прости меня, — начал было я,— но она сжала в своих пальцах мои руки с такою силою, что я догадался, что не то говорю, и перестал. “Liza, my friend, I’m in vain… forgive me,” I began, “but she squeezed my hands in her fingers with such force that I guessed that I was saying something wrong and stopped.

— Вот мой адрес, Лиза, приходи ко мне.

— Приду…— прошептала она решительно, все еще не подымая своей головы.

— А теперь я уйду, прощай… до свидания. - And now I'm leaving, goodbye ... goodbye.

Я встал, встала и она и вдруг вся закраснелась, вздрогнула, схватила лежавший на стуле платок и набросила себе на плечи до самого подбородка. I got up, got up and she suddenly blushed all over, shuddered, grabbed the handkerchief lying on the chair and threw it over her shoulders up to her chin. Сделав это, она опять как-то болезненно улыбнулась, покраснела и странно поглядела на меня. Having done this, she again somehow painfully smiled, blushed and looked at me strangely. Мне было больно; я спешил уйти, стушеваться. It hurted me; I was in a hurry to leave, to fade away.

— Подождите, — сказала она вдруг, уже в сенях у самых дверей, останавливая меня рукою за шинель, поставила впопыхах свечу и убежала,— видно, вспомнила про что-то или хотела мне принести показать. “Wait,” she said suddenly, already in the vestibule at the very door, stopping me with her hand on the greatcoat, put down a candle in haste and ran away, “apparently she remembered something or wanted to bring me to show it. Убегая, она вся покраснела, глаза ее блестели, на губах показалась улыбка, — что бы такое? Running away, she blushed all over, her eyes glittered, a smile appeared on her lips - what could it be? Я поневоле дождался; она воротилась через минуту, со взглядом, как будто бросившим прощения за что-то. I reluctantly waited; she returned a minute later, with a look as if she had given up forgiveness for something. Вообще это уже было не то лицо, не тот взгляд, как давеча, — угрюмый, недоверчивый и упорный. In general, it was no longer the same face, not the same look as before - gloomy, mistrustful and stubborn. Взгляд теперь ее был просящий, мягкий, а вместе с тем доверчивый, ласковый, робкий. Now her gaze was pleading, soft, and at the same time trusting, affectionate, timid. Так смотрят дети на тех, кого очень любят и у кого чего-нибудь просят. This is how children look at those whom they love very much and from whom they ask for something. Глаза у ней были светло-карие, прекрасные глаза, живые, умевшие отразить в себе и любовь, и угрюмую ненависть. Her eyes were light brown, beautiful eyes, lively, able to reflect in themselves both love and sullen hatred.

Не объясняя мне ничего, — как будто я, как какое-нибудь высшее существо, должен был знать все без объяснений, — она протянула мне бумажку. Without explaining anything to me - as if I, as some higher being, should have known everything without explanation - she handed me a piece of paper. Все лицо ее так и просияло в это мгновение самым наивным, почти детским торжеством. At that moment her whole face shone with the most naive, almost childish triumph. Я развернул. I unrolled. Это было письмо к ней от какого-то медицинского студента или в этом роде, — очень высокопарное, цветистое, но чрезвычайно почтительное объяснение в любви. It was a letter to her from some medical student or something, a very pompous, flowery, but extremely respectful declaration of love. Не припомню теперь выражений, но помню очень хорошо, что сквозь высокий слог проглядывало истинное чувство, которого не подделаешь. I don’t remember the expressions now, but I remember very well that through the high syllable peeped through a true feeling that could not be faked. Когда я дочитал, то встретил горячий, любопытный и детски-нетерпеливый взгляд ее на себе. When I finished reading, I met her hot, curious and childishly impatient gaze on me. Она приковалась глазами к моему лицу и в нетерпении ждала — что я скажу? She fixed her eyes on my face and waited impatiently - what would I say? В нескольких словах, наскоро, но как-то радостно и как будто гордясь, она объяснила мне, что была где-то на танцевальном вечере, в семейном доме, у одних «очень, очень хороших людей, семейных людей и где ничего еще не знают , совсем ничего», In a few words, hastily, but somehow joyfully and as if proudly, she explained to me that she had been somewhere at a dance evening, in the family house, with some “very, very good people, family people and where they didn’t know anything yet. , nothing at all ",

— потому что она и здесь-то еще только внове и только так… а вовсе еще не решилась остаться и непременно уйдет, как только долг заплатит… «Ну и там был этот студент, весь вечер танцевал, говорил с ней, и оказалось, что он еще в Риге, еще ребенком был с ней знаком, вместе играли, только уж очень давно, — и родителей ее знает, но что об этом он ничего-ничего-ничего не знает и не подозревает! - because here she is still only new and just like that ... and she has not decided to stay at all and will certainly leave as soon as the debt is paid ... he was still in Riga, he was familiar with her as a child, they played together, only for a very long time - and knows her parents, but that he knows nothing, nothing, nothing about this and does not suspect! И вот на другой день после танцев (три дня назад) он и прислал через приятельницу, с которой она на вечер ездила, это письмо… и… ну вот и все». And the next day after the dance (three days ago) he sent this letter through a friend with whom she went to the evening ... and ... well, that's all. "

Она как-то стыдливо опустила свои сверкавшие глаза, когда кончила рассказывать. She somehow shyly lowered her sparkling eyes when she finished her story. Бедненькая, она хранила письмо этого студента как драгоценность и сбегала за этой единственной своей драгоценностью, не желая, чтоб я ушел, не узнав о том, что и ее любят честно и искренно, что и с ней говорят почтительно. Poor thing, she kept this student's letter as a jewel and ran for this one of her jewels, not wanting me to leave, not knowing that she was loved honestly and sincerely, that they talk to her respectfully. Наверно, этому письму так и суждено было пролежать в шкатулке без последствий. Probably, this letter was destined to lie in the box without consequences. Но все равно; я уверен, что она всю жизнь его хранила бы как драгоценность, как гордость свою и свое оправдание, и вот теперь сама в такую минуту вспомнила и принесла это письмо, чтоб наивно погордиться передо мной, восстановить себя в моих глазах, чтоб и я видел, чтоб и я похвалил. But still; I am sure that all her life she would have kept it as a jewel, as her pride and her justification, and now she herself at such a moment remembered and brought this letter in order to naively pride herself in front of me, to restore herself in my eyes, so that I could see, so that I praise. Я ничего не сказал, пожал ей руку и вышел. I said nothing, shook her hand and left. Мне так хотелось уйти… Я прошел всю дорогу пешком, несмотря на то, что мокрый снег все еще валил хлопьями. I was so anxious to leave ... I walked all the way, in spite of the fact that the sleet was still falling in flakes. Я был измучен, раздавлен, в недоумении. Но истина уже сверкала из-за недоумения. Гадкая истина!