Деревянко – депрессия, Венесуэла, фрилав / вДудь (1)
25.000000
— Актер! — Юр!
— Актер!
— Ну да, брат.
— Хотя бы он не стал доверенным лицом!
— О-о-о!
— А ты думал…
— Колбаска.
— Будьте здоровы.
(музыкальная заставка)
— Оп-па!
— Паша. — Ну!
— У нас есть традиция: каждый май мы встречаемся с суперзвездой и пьем пиво. — Йе-е.
— Сейчас мы делаем это с тобой.
Про тебя же известно, что ты снимался в самых разных фильмах,
и классных, и чудовищных,
просто очень чудовищных,
— …но мы об этом потом поговорим. — Ага, ладно.
— Но! В топ-3 самых
рейтинговых фильмов на «Кинопоиске», в которых ты играл,
я увидел название, которого никогда не слышал.
Фильм «Кука».
(речь в фильме) — План на завтра такой.
Ищем девочку по приметам, собранным со слов Елены Никитичны.
— Гражданочка!
— Одета скромно,но чисто.
— Что это у вас там за девочка?
— Помогите!
— На вид около шести лет.
— Это был Петербург.
Мой любимый обожаемый город.
Это была наша команда, мы только познакомились.
Ярослав Чеважевский,
Юра Колокольников — мы с ним были уже друзья давно.
Вот, и у нас создалось такое трио,
и мы потом сделали вместе еще два фильма.
А Юра с Ярославом создали компанию
«Ярче Пикчерз», да, и они создали еще какой-то фильм.
«36 и 6»,
неплохой.
— Ну что, мы были молодые… — Да.
— Горячие… — Ты гопника там играл.
— Ну не то чтобы гопника, ну такого как бы «с улицы», скажем так.
— Чтоб сыграть гопника, тебе нужно играть?
Или ты просто реанимировал какие-то подробности детства, юности?
— Да шо мне надо играть, Юр? Я…
Я же с Таганрога, я всегда помню, откуда я,
кто я и зачем я.
Всегда, и никогда не забываю об этом.
Мне кажется, это так важно для пацана нормального.
— Что ты помнишь?
Что такое Таганрог тех времен, когда ты рос?
— Провинциальный город, 300 тысяч жителей.
Классный, ужасно уютный.
Азовское море, Азовкий залив.
Петр I хотел
много-много лет назад
сделать Таганрог столицей.
Но из-за того, что в Азове через залив
стояли турки
и часто делали набеги на Таганрогскую крепость,
он стал искать другое место.
— Ну так говорят по крайней мере. — Да.
— И выбрал то, где льет дождь каждый… много-много времени.
— А так была бы южная столица. — А так была бы…
— Я родился и прожил до двадцати лет
в районе Западный, Западные Низы.
Собственно, отец и мать работали на заводе всю жизнь,
ну и понятно, зарабатывали хлеб насущный,
чтоб нас с братом прокормить.
Ну а мы были предоставлены сами себе.
Вот эта улица,
и все такое — ну собственно вот.
— Так, и никаких классических ростовских вещей у тебя не было? — Типа?
— Ну с герычем, со всем остальным.
(откашливается)
— Не было. — Чем занимаются твои друзья сейчас?
— Очень много умерло.
Очень много умерло, погибло, убили.
Вот трех друзей, двух, убили.
Вот, один умер сам.
Да, двух убили, один умер сам.
Все это были наркотики конечно, все это была пьянка.
Я вовремя уехал.
Очень вовремя, потому что я думаю я конечно сторчался бы там.
— «Кука» — это же фильм про девочку, которая одна жила.
Шестилетняя.
— Да, у которой умерла бабушка.
— Да, это очень трогательное кино,
оно не идеальное, оно не идеальное, несмотря на то, что людям оно зашло,
по крайней мере тем, кто доступ в интернет имеет
и голосует оценками и баллами.
Что тебя может растрогать?
— Что меня может растрогать? — Да.
— Юра, все что угодно.
— Я такой стал сентиментальный, мать его. — Расскажи.
— Просто ужас.
Ну чаще всего я плачу конечно с мультиков.
(оба смеются)
С голливудских мультиков.
— Так. — Ну не знаю там…
— С «Тайны Коко»? — А?
— С «Тайны Коко»? — «Коко», в общем, голливудские мультики.
А вот был мультфильм некоторое время назад, «Валл-и».
Мы пошли… Марюс, мой друг, Вайсберг.
— Мы поговорим о нем еще, да.
— Мой друг Марюс Вайсберг как-то звонит мне и говорит:
«Пашуля, пойдем сходим посмотрим "Валл-и"».
Пошли в «Октябрь».
И так меня эта история растрогала.
Так я был под таким впечатлением после.
Мы выходим и, знаешь, у меня внутри…
Они настолько идеально делают, настолько вот они придумали этот мир,
и я верю абсолютно, главное — поверить всему происходящему,
и все, и я ваш навеки.
«Ваня, я ваш навеки!»
И мы выходим — и у меня полные душа и тело чувств и ощущений.
Ну таких знаешь высоких, где-то слезы недалеко.
Он говорит: «Блядь…»
Мы выходим, молчим. Он говорит: «Как это круто».
Я говорю: «Марюс, это… это…»
И начинаю рыдать.
Меня что-то пробило…
— Прям на Арбате? — Да, мы вышли…
Я понимаю, как это глупо…
И я не могу остановиться, просто у меня какие-то слезы очищения.
Мариус стоит, ему неудобно, я говорю: «Подожди!»
Я пришел на остановку, сел, проплакался.
Тут же поржал конечно, это дико смешно.
Что ты так смотришь? Ну да, такие вещи бывают. Я очень… как это сказать…
…чувствительный к каким-то вещам таким.
— «Белый Бим Черное ухо»? — Пипец!
Я помню, слушай, «Белый Бим Черное ухо», я помню!
Мы сидим втроем.
Брата старшего не было моего.
У меня есть старший брат Саша, на 9 лет меня старше.
Так вот, мы сидим втроем — мама, папа и я — и смотрим «Белый Бим Черное ухо».
И там собака застряла между рельсов, я помню этот момент.
И батя сидит и говорит:
«Бим! Бимка!»
Батя!
Он вскочил с дивана, и я такой: «Ну что это?»
— Бли-и-ин.
— Бли-и-ин. — Да!
Наливай!
— Паш, ты здесь живешь?
— Да, вместе с семьей.
— Дом построен в 56-ом году
Владимиром Михайловичем Мясищевым,
это прадед моей жены.
Сидел в тюрьме на Лубянке с 37-го по 41-ый.
Потом прошел всю войну, строил бомбардировщики.
Был генеральным конструктором летческого КБ,
герой Советского Союза.
Собственно в тюрьме он спроектировал этот дом.
И потом, когда ему дали героя Советского Союза, он на эти деньги построил этот дом.
— В тюрьме он за дело сидел?
— В тюрьме он сидел не за дело конечно, потому что они с Туполевым
жили практически два года в Америке, в Лос-Анджелесе, по-моему.
Наблюдали там, какой-то самолет они смотрели,
набирались опыта.
И он приехал абсолютный американец.
— Ого. — Ну то есть есть фотки, он выглядит как абсолютный американец, да?
Ну и их с Туполевым посадили, они сидели.
— Пацаны, а немножко похоже на дом Уолта Диснея, да? По стилю.
— Есть вот мотивчики… — В те времена никто таких домов не строил, все были деревянные.
Не было гостиных — вот это он привез оттуда моду, из Америки, вот там насмотрелся и построил такой дом.
Настолько круто, настолько эргономично он все это сделал.
Просто все до мельчайших деталей продумано.
Когда ты здесь живешь, ты понимаешь, насколько дед был крутой.
Насколько, представляешь?
Все сам, все эти входы-выходы.
Здесь на четыре стороны выходы, круговые комнаты — удивительно.
Теперь мы все вместе здесь уже два месяца сидим,
чему я безумно рад.
Потому что такого бы никогда не было.
Я живу в Москве, да? У меня там своя квартира.
И когда есть время, наезжаю сюда.
Так было всегда.
А сейчас я здесь.
— Слушай…
— Да?
— Ничего себе ты самоизолируешься.
— Представляешь?
— Здесь Михалков рядом… — Да.
— Кончаловский… — Да.
— И ты! — И я!
— И многие другие еще! — Ох…
— Куча генералов, там видел какие заборы есть? — Да.
— Громадные такие, пяти-, семиметровые заборы,
и камеры везде, и все это черное, все это без вкуса!
Аргх!
— А как ты себя здесь чувствуешь?
— Я чувствую себя прекрасно здесь, потому что у меня здесь семья.
— Я как-то с одним знакомым обсуждал этот вопрос,
у которого дети ходят в элитную школу Москвы.
И я говорю: «Ребят, ну вот вы честно заработали.
А вы не паритесь, что вот вы платите за школу какие-то огромные бабки,
и вот они у вас каждый день коммуницируют с теми, кто в том числе нечестно заработал?»
И они говорят: «Нет-нет-нет, но смешные ситуации бывают».
Например, на второй день дочка пришла из школы и спросила:
«Мам, гектар — это много или мало?»
— «У вас сколько гектаров земли?»
— Да, и вот такие вещи.
Нет, ты не боишься?
— Ну мы не ходим в элитную школу.
Вот, потому что там…
Дашка моя и Машка, они против всего этого, им все это не нравится, весь этот пафос.
И я не люблю.
Ненавижу пафос.
Это то, что нас убивает, русских.
— Пафос. — Так.
— Да.
Изучал этот факт.
«Эффект бабочки», как я его назвал.
Почему, допустим,
возьмем американских режиссеров, актеров, музыкантов.
Почему у них такая потенция длинная, долгая, творческая жизнь?
Там в 70 лет чувак снимает Fury Road — и это ну просто…
А у нас так быстро люди исписываются.
Снялись в паре картин, сняли 2-3 фильма,
и потом куда-то это все нивелируется, уходит
талант, способность.
И я думаю, что это совокупность пафоса,
атмосферного столба, наверное.
И люди, знаешь, на каких-то вечеринках официальных
как-то не чувствуешь себя свободным, мне всегда них было не очень уютно.
Я хотел, чтобы мне было там нормально, но всегда я чувствую себя как-то скованно,
— …потому что все немножко чего-то… — Апломб?
— Немножко апломб. Вот я думаю, Юр, это
ни больше ни меньше как внутренняя свобода твоя.
Принцип творческого долголетия — это внутренняя твоя свобода.
Знаешь вот был не так давно…
Клим Шипенко получил «Золотого Орла» за «Текст», за лучший фильм.
Он снял к тому же самый кассовый в нашей стране фильм «Холоп».
И знаешь, он при всем при этом себя вел как ребенок.
Вот как-то так!
Знаешь, никакого не было, как у многих остальных,
вот этого на кислых, на серьезных щщах вот этого…
А он!
Вот такой открытый — и мне так это понравилось!
И на вечеринке после я сказал ему: «Ты знаешь, Клим, я тебя поздравляю конечно со всем этим,
но больше всего я тебя поздравляю вот с этой энергией, брат.
Вот которую я сейчас вижу.
Мне кажется, у тебя большой творческий потенциал в этом».
Потому что человеку нельзя ни в коем случае как-то
губить, как-то разрушать, закрывать своего внутреннего ребенка, понимаешь?
— В последние недели,
когда появляются какие-то неотложные дела за пределами дома или нашего уютного офиса,
то выбор транспорта максимально ограничен.
По сути остались две опции.
Либо своя тачка,
моя малышка,
либо такси.
Выбираю я по ситуации.
И на съемки выпуска, который вы сейчас смотрите, я ехал на такси.
Такси сейчас, пожалуй, самый безопасный общественный транспорт.
А в Gett, на котором я передвигаюсь последние полгода,
на время пандемии ввели дополнительные меры безопасности.
Все водителям выдают маску,
перчатки
и санитайзер.
Если вы еще не пробовали Gett,
но особо думаете о своей безопасности и готовы поменять привычки,
ныряйте по ссылке в описании.
Вот сюда.
Держимся. Бережем себя.
Ну а если вдруг очень куда-то нужно,
передвигаемся на Gett.
— У вас же там, на этом фильме, сложилась туса:
— …ты, Колокольников, Чеважевский… — Точно.
— И вы сняли один из самых
наркоманских фильмов в истории русского кино,
«Счастливый конец».
— «Наркоманских»?
Он тебе показался наркоманским?
— Ну он очень странный.
Мне… Смотри, его разнесли. У него рейтинг 2 с чем-то на «Кинопоиске»,
то есть это ниже, это хуже Андреасяна.
То есть просто, просто дно!
— Не знаю, мне не показался кстати плохим. — Вот!
— Мне, в отличие… — И не показался пошлым, несмотря на тему!
— Да! — Могли бы легко скатиться.
— Он странный, странный, но в моем представлении,
просто у меня вкус — у меня нет вкуса,
— …у меня он очень странный, везде, где говорят про член под новым углом… — Это все твое.
— Да, это моя тема, я всегда аплодирую, радуюсь и все остальное.
А если член еще такой здоровый как Колокольников,
я еще и завидую, разумеется, как человек, который не может этим похвастаться.
Как вы это делали?
Как вы это снимали?
— Весело.
Снимая «Куку», мы вместе придумывали какую-то историю,
между дублями, когда выставлялся свет, переставлялись камеры.
Мы думали какую-то историю…
что-то было какая-то история с бородавкой, не помню.
Короче, мы пришли к выводу, что нужно
снимать фильм по мотивам Николая Николаича Гоголя «Нос»,
только вместо носа член.
Юра Колокольников конечно член.
Ты знаешь, Юрка вот,
он в такие авантюры — я не знаю, как сейчас,
я надеюсь, то же самое — но раньше вписывался вот так, с большим удовольствием.
Вот, с энтузиазмом.
Я помню как-то его жена, супруга, Надя,
мать его ребенка как-то спрашивает, он мне рассказывал, говорит:
«Юра, а ты уверен как бы, что ты ну, член будешь играть?»
«Да конечно! А чего?»
Вот, Юрка в общем без комплексов в этом смысле, ну класс.
— Да, да, офигенно, эта готовность — супер.
— Ты бы не смог? — Нет.
Я бы не смог.
Слушай, давай я тебе расскажу, как этот фильм повлиял собственно на меня.
