Андрей Колесников — летописец Путина / вДудь (2)
А все это время он эту монетку-то искал.
И я потом даже написал в связи с этим, что
«пошел на принципы, и пока не нашел бы
эту монетку и не ухватил бы ее зубами,
он бы ни за что не вынырнул».
И последняя фраза там в заметке
была — «а мог бы и утонуть».
Мне один доброжелатель уже буквально на следующий день позвонил
из Кремля и…
…как говорится, с плохо скрываемым удовольствием сообщил, что
два других доброжелателя
уже с утра зашли к Владимиру Владимировичу Путину
с идеей, что так нельзя писать про президента.
Я поехал после этого в следующую командировку, в Тулу,
в Тулу уже.
Видимо, все-таки выяснилось, что можно.
А в Туле там была другая уже история.
Владимир Владимирович Путин долго ездил по тульским заводам,
а ветераны в здании областной администрации
ждали его.
Ждали-ждали…
Там был накрыт стол, но они, по понятным причинам, не притронулись.
Они ждали.
— Типа без президента нельзя?
— Ну да. Ну я думаю, что они и волновались,
и не до того им было.
Вот, а он приехал со всех этих заводов —
было видно — такой, дико голодный,
и начал просто вот… все, что видел вокруг себя…
— Наворачивать? — Да.
— И сначала ушли бутерброды с колбасой,
потом с сыром,
ну и в конце концов дошло дело и до тульского пряника,
который там вообще в стороне где-то стоял.
Я об этом, конечно, обо всем тоже написал.
И опять была такая же история,
«получается, что у нас президент объедает ветеранов».
Вот такой был месседж, который, я так понимаю, ему отправили.
Но, как говорится,
ответного сигнала не было,
и спокойно я себе дальше работал.
— Васильев сказал, что ваша зарплата в «Коммерсанте»
тогда была $12 000 в месяц.
— Ну он напутал маленько конечно.
— Сейчас она меньше?
— Сейчас да, меньше конечно.
Тем более тогда вот эти $12 000,
которые на самом деле были не $12 000,
— А скольки? — …а поменьше.
— Тогда это было все-таки $8 000.
Давайте называть вещи своими именами.
Но это были масштабные $8 000 в то время.
Это не те $8 000, что и сейчас.
— Угу. — Вот.
— А сейчас меньше восьми?
— Ну конечно.
Должны же вы были спросить про…
Сейчас трудно сказать…
Это меньше тех восьми,
но больше нынешних восьми, вот я бы так сказал.
— Сейчас больше нынешних восьми? — Ну конечно.
— Ага.
— Ну а как вы думаете?
Ну я ж просто работаю не только
спецкором издательского дома,
я еще работаю замдиректором издательского дома «Коммерсант».
То есть я получаю две зарплаты, ну
отрабатываю я их, да.
— Вы как-то сказали:
«Я уверен, что любая журналистика предназначена для того, чтобы критиковать власть.
Ни для чего другого она не нужна».
Давайте прямо сейчас ее покритикуем.
Что вам не нравится в сегодняшней российской власти?
— Да мне очень много чего не нравится.
— Давайте прямо перечислим. — Я об этом пишу в каждой заметке.
Из глобальных вещей, например,
мне не нравится, что
вот за 20 лет в России
так толком и не появилось полноценного среднего класса, например, да?
О котором было сказано, что
«вот чего-чего, а это у нас будет».
А где он?
— Так. — Ну мы с вами вот.
— В среднем, разве что мы с вами, ну и еще несколько человек тысяч.
Но нет класса как такового конечно.
Этого точно нет, а это
важнейшее, я бы даже сказал,
фундаментальная вещь для той России, которая
мне самому нужна, например.
Еще есть одна даже более глобальная вещь,
которая меня совершенно не устраивает.
И что мне кажется прямо необходимо поставить в вину
в том числе и Владимиру Владимировичу Путину,
что у нас до сих пор совершенно точно не создана
по-настоящему, да просто независимая судебная система.
Ну вот ее нет.
И когда она появится,
все будет по-другому.
Я считаю, что
у господина Путина есть еще четыре года,
чтобы попытаться хотя бы
уйти в этом смысле
с гордо поднятой головой.
— Двадцати было недостаточно?
— Оказалось, недостаточно вообще.
— Нет среднего класса, суды…
…плохие, что еще?
— Ну на самом деле даже этого вполне достаточно.
— Несменяемость власти.
— Ну, несменяемость власти — это такая,
более условная вещь, потому что…
Во-первых, ну,
ну вот Ангела Меркель — это тоже про несменяемость власти, например.
— Хорошо. Выборы.
Свободные выборы.
Ангела Меркель становится канцлером благодаря свободным выборам?
Конкурентным?
— Ну, да.
— Есть ли конкурентные выборы в России?
— Ну они вполне конкурентные, да.
На сейчас ясно, что
проголосуют за Владимира Путина, так же, как
десять лет назад.
Или сколько там…
— Не-не-не, смотрите: выборы — это не только выборы президента.
Выборы — это же не только выборы президента.
Вы хотите сказать, что в России конкурентные выборы.
— В том числе в Госдуму. — Ну выборы губернаторов конечно, они существуют,
…и это реальные выборы.
— Выборы в Госдуму.
— Ну да, страна голосует вот за всех этих людей.
— Нет, конкурентные… — И это реальные выборы, да
— С выборами у нас получше дело обстоит конечно.
— Получше?
— Конечно, конечно, чем с той же судебной системой.
Ну вы видели, что и на последних выборах были
кризисные ситуации,
когда власть не понимала, что ей с этими выборами делать?
— Когда не допускают на выборы людей, у которых есть значительная доля поддержки,
будь то Навальный, будь то независимые кандидаты,
которые в Мосгордуму хотели идти.
Это называется конкурентные выборы?
— Нет, ну там… Это более сложная… история.
Это история про независимую судебную власть.
Если бы была независимая судебная власть,
я думаю, что
кандидаты, которых не зарегистрировали,
могли бы добиться своего.
— Вот, но это же имеет отношение к конкурентным выборам,
которых нет?
— Что касается вот непосредственно выборов в Мосгордуму,
да, я думаю, что
это были… не…
— Неконкурентные? — Неконкурентные.
— Хорошо, а теперь выборы в Госдуму.
Что такое конкурентные выборы на взгляд мой, неофита?
Это когда есть, допустим,
партия или партии власти,
и есть те, у которых другое мнение.
Назовите мне, пожалуйста, партии, у которых другое мнение,
не как у партии власти.
Вот выборы в Госдуму, когда
мы можем выбирать из «Единой России»,
КПРФ,
ЛДПР, ну и кучи микропартий.
Кто там не… за политику партии отвечает?
Кто оппозиционного мнения?
— Ну, я, если честно, не до конца понял смысл вопроса.
— Но есть же… — Я пытаюсь понять, почему вы говорите, что у нас конкурентные выборы?
Это же не так!
— Ну потому что у нас
в этом смысле, как вам сказать, неконкурентная страна.
Стране не нужны люди, которых вы считаете конкурентными, да?
Они без конца эти выборы проигрывают.
Страна не считает
вот этих людей конкурентными.
Вот и все, это тысячу раз…
— …на этих самых выборах без конца… — Простой пример: выборы мэра Москвы.
При всем… При всех сложностях, которые есть у фигуры Навального,
при всех сложностях,
этот человек занимает твердое второе место на выборах мэра Москвы.
Почему вы сейчас тогда говорите, что этот человек неконкурентен совершенно?
— Нет, ну в том смысле… — Я не из его фан-клуба.
— Я просто констатирую, что когда его допустили на выборы,
на выборах мэра Москвы он набрал
— …больше 20%. — Ну и продолжал бы, он бы продолжал бы
…участвовать в выборах. Почему он не продолжал?
Я не знаю почему.
— В этом смысле…
Однажды была история, тут я с вами соглашусь,
когда, ну, вполне,
да, можно было выборы признать
и конкурентными тоже, да.
— Окей, хорошо, несменяемость власти вас не смущает.
Цензура.
Такую претензию вы не ставите власти?
— Ну, как вам сказать,
я бы тоже не стал так
прям увлекаться этой идеей.
Цензура есть безусловно в государственных СМИ.
Есть очень большое количество СМИ,
в которых нет никакой цензуры.
— И они тоже функционируют… — Это какие?
— …на пространстве.
— Ну вы их сами можете все перечислить. — Ну Андрей, я хочу, чтобы вы их перечислили.
— Ну давайте перечислим. Я просто хочу понять, сколько их.
Хватит ли пальцев?
В каких медиа нет цензуры?
— Ну я не знаю, ну…
Первое, что приходит в голову,
— …какое-нибудь там «Эхо Москвы». — Так.
— «Медуза». — Так.
— Для этого надо все это читать… — Ну еще?
— …глубоко погружаться.
— Ну Андрей, вы же в теме точно, вы в ремесле,
вы следите за конкурентами.
— Ну не настолько, я не все это читаю.
Я не знаю, какой-нибудь
— «Батенька, да вы трансформер!» — Это слишком нишевое издание, это не считается.
У них не такая новостная повестка.
«Батенька» — замечательное издание, маленькое.
— Еще. — Вы заставляете меня вот это все…
— Ну Андрей, потому что у меня… — Телеканал «Дождь».
— Три. — Телеканал «Дождь» подходит?
— Три.
Напомните, сколько человек живет в Российской Федерации?
— Ну и что? — Больше 140 млн человек.
Вы назвали три медиа, где нет цензуры.
— Три. — Да нет, ну их больше конечно же.
Люди читают то, что их интересует,
в том числе и я читаю
то, что меня в этом смысле интересует.
Я не вижу здесь проблемы.
Ну в них нет… их больше людей не будут читать.
Их не будут читать миллионы, да?
Потому что миллионы людей это не интересует.
Очень много самоцензуры в СМИ.
Вот это точно совершенно есть.
Есть интересы акционеров.
Тоже важная вещь.
С интересами акционеров
необходимо считаться.
— Да, и иногда интересы акционеров совпадают с интересами государства.
Как например в случае акционера газеты «Комменрсантъ».
— М-м-м… Ну вы опять какую-то конкретную историю имеете в виду?
— Нет, в целом. Обратите внимание, что даже вы,
когда называли медиа без цензуры, вы не назвали «Коммерсантъ»,
медиа, в котором вы работаете.
Почему так произошло?
— Нет-нет-нет, я просто перечислял, я вам говорил…
— Вы просто не дошли?
— Да, я вам говорил, что есть
государственные СМИ, в которых есть цензура.
— Угу. — Есть СМИ, где,
конечно, главный редактор
обязан считаться с интересами акционера, да?
Ну просто в государственных СМИ акционером является государство.
Есть СМИ, в которых
цензура сидит в головах у самих журналистов,
которые работают там, допустим, редактором отдела
или самим журналистом.
Есть… Это довольно большая и…
— …запутанная система. — Хорошо, Андрей, тут вы ушли от ответа тоже, окей, мы зафиксировали.
— Еще по поводу претензий к власти.
Уровень жизни людей.
Такой претензии у вас нет к власти?
— Ну такая претензия, я думаю, всегда есть.
И конечно уровень жизни людей должен быть,
должен быть выше, но это, знаете, это…
Мы сейчас будет тогда как бы
играть в поддавки с властью, потому что
половина послания последнего было посвящено этой теме.
И власть — это те, кто
очень сильно неудовлетворен уровнем жизни людей.
И все свои силы и ресурсы
— …положит на то, чтобы эту ситуацию изменить. — Ну это же смешно.
— Ну вам смешно.
— Ну это смешно, потому что эта власть была двадцать лет, управляла страной.
На эти 20 лет пришлись
примерно 8 лет того, когда газ и нефть,
когда нефть брызжила просто из земли
и стоила космических денег.
Двадцатый год этой власти,
и 20 млн человек живут за чертой бедности в России.
Притом вы знаете коварство этой статистики, что
«за чертой бедности» — это ниже определенной суммы,
12 или 13 тысяч рублей,
а те, кто живут на условные 13 500 — это уже не черта бедности,
хотя по факту это тоже бедность.
— Ну… — Ну что вы мне хотите сказать? Что люди должны жить лучше?
— Ну я совершенно согласен, ситуация меня эта не удовлетворяет. — Нет, я хочу узнать, почему…
— Почему нет такого вопроса к власти у вас?
— Ну, потому что… — Вы сказали только про средний класс и про суды.
— Ну потому что он не стоит… Он не первоочередный для меня.
Он не стоит на первом месте в моем, так сказать, топе.
Я вам обозначил то, что я считаю очень важным для себя,
ну это тоже наверное, да.
Ну конечно люди должны жить лучше.
Они стали за эти 20 лет все-таки…
Мы, да, стали жить получше.
— Серьезно? — И заметно получше.
— Я думаю, как-то странно было бы спорить с этим, нет?
— В Москве — безусловно.
Давно ли вы были в Иркутской области?
— Нет, совсем недавно.
— Где вы были в Иркутской области?
— Ну…
В этой самой… Там, где было наводнение.
— М-м. И как вам?
— Ну примерно так же, как и везде.
— А нет ощущения, что так же, как и было?
— Трудно судить вот…
…именно про Иркутскую область,
где я провел не так уж много времени.
— Ну например, в моем родном Семибратово, в Ярославской области,
люди все-таки стали жить лучше,
и они этого, так сказать, не скрывают.
Ну да, они по-другому себя чувствуют.
— Вы сказали, что для вас в топе этих проблем не стоит.
А как для журналиста, который ездит по России
и который в целом работает для людей,
то что люди живут бедно —
а они все равно живут бедно, по-прежнему,
это может не стоять в топе?
— Потому что… Я уже объяснил вам.
Я считаю, что ситуация
в этом смысле не является драматической.
— М, все. Это ответ.
(музыкальная заставка)
— Объясните логику как человек, который наблюдает за сегодняшней властью,
почему и Путин, и вся госпропаганда
