×

We use cookies to help make LingQ better. By visiting the site, you agree to our cookie policy.


image

Акунин "Отрывки из романов" Boris Akunin (Novel excerpts), БОРИС АКУНИН «Смерть Ахиллеса».

БОРИС АКУНИН «Смерть Ахиллеса».

Глава первая,

в которой звенья случайностей сплетаются в цепь судьбы

Едва утренний петербургский поезд, еще толком не вынырнув из клубов паровозного дыма, остановился у перрона Николаевского вокзала, едва кондукторы откинули лесенки и взяли под козырек, как из вагона первого класса на платформу спрыгнул молодой человек весьма примечательной наружности. Он словно сошел с картинки парижского журнала, воспевающего моды летнего сезона 1882 года: светло-песочный чесучовый костюм, широкополая шляпа итальянской соломки, остроносые туфли с белыми гамашами и серебряными кнопками, в руке – изящная тросточка с серебряным же набалдашником. Однако внимание привлекал не столько щегольской наряд пассажира, сколько импозантная, можно даже сказать, эффектная внешность. Молодой человек был высок, строен, широкоплеч, на мир смотрел ясными голубыми глазами, ему необычайно шли тонкие подкрученные усики, а черные, аккуратно причесанные волосы имели странную особенность – интригующе серебрились на висках.

Носильщики споро выгрузили принадлежавший молодому человеку багаж, который заслуживает отдельного описания. Помимо чемоданов и саквояжей на перрон вынесли складной велосипед, гимнастические гири и связки с книгами на разных языках. Последним из вагона спустился низенький, кривоногий азиат плотного телосложения с чрезвычайно важным толстощеким лицом. Он был одет в зеленую ливрею, очень плохо сочетавшуюся с деревянными сандалиями на ремешках и цветастым бумажным веером, что свисал на шелковом шнурке с его шеи. В руках коротышка держал четырехугольный лакированный горшок, в котором произрастала крошечная сосна, словно перенесшаяся на московский вокзал прямиком из царства лилипутов.

Оглядев скучные станционные строения, молодой человек с не вполне понятным волнением вдохнул прокопченный вокзальный воздух и прошептал: «Господи боже, шесть лет». Однако долго предаваться мечтательности ему не позволили. На пассажиров со столичного поезда уже налетели извозчики, по большей части из числа приписанных к московским гостиницам. В бой за красавца-брюнета, смотревшегося завидным клиентом, вступили лихачи из четырех гостиниц, что считались в первопрестольной самыми шикарными – «Метрополя», «Лоскутной», «Дрездена» и «Дюссо».

– А вот в «Метрополь» пожалуйте! – воскликнул первый. – Новейший отель по истинно европейскому обычаю! А для китайца вашего при нумере особая каморка имеется!

– Это не к-китаец, а японец, – объяснил молодой человек, причем обнаружилось, что он слегка заикается. – И я бы желал, чтобы он поселился вместе со мной.

– Так извольте к нам, в «Лоскутную»! – оттеснил конкурента плечом второй извозчик. – Ежели снимаете нумер от пяти рублей, доставляем бесплатно. Домчу с ветерком!

– В «Лоскутной» я когда-то останавливался, – сообщил молодой человек. – Хорошая гостиница.

– Зачем вам, барин, энтот муравейник, – вступил в схватку третий. – У нас в «Дрездене» тишь, благолепие, и окошки прямо на Тверскую, на дом князя-губернатора.

Пассажир заинтересовался:

– В самом деле? Это очень удобно. Я, видите ли, как раз должен служить у его сиятельства. Пожалуй...

– Эх, сударь! – вскричал последний из кучеров, молодой франт в малиновой жилетке, с набриолиненным до зеркального блеска пробором. – У Дюссо все наилучшие писатели останавливались – и Достоевский, и граф Толстой, и сам господин Крестовский.

Уловка гостиничного психолога, обратившего внимание на связки с книгами, удалась. Красавец-брюнет ахнул:

– Неужто граф Толстой?

– А как же, чуть в Москву пожалуют, так первым делом к нам-с. – Малиновый уже подхватил два чемодана и деловито прикрикнул на японца. – Ходя-ходя, твоя за мной носи!

– Ну к Дюссо, так к Дюссо, – пожал плечами молодой человек, не ведая, что это его

решение станет первым звеном в роковой цепочке последующих событий.

– Ах, Маса, как Москва-то переменилась, – все повторял по-японски красавчик, беспрестанно вертясь на кожаном сиденье пролетки. – Прямо не узнать. Мостовая вся булыжная, не то что в Токио. Сколько чистой публики! Смотри, это конка, она по маршруту ходит. И дама наверху, на империале! А прежде дам наверх не пускали – неприлично.

– Почему, господин? – спросил Маса, которого полностью звали Масахиро Сибата.

– Ну как же, чтоб с нижней площадки не подглядывали, когда дама по лесенке поднимается.

– Европейские глупости и варварство, – пожал плечами слуга. – А я вам, господин, вот что скажу. Как только прибудем на постоялый двор, надо будет поскорей куртизанку вызвать к вам, и чтоб непременно первого разряда. А мне можно третьего. Тут хорошие женщины. Высокие, толстые. Гораздо лучше японок.

– Отстань ты со своей ерундой, – рассердился молодой человек. – Слушать противно. Японец неодобрительно покачал головой:

– Ну сколько можно печалиться по Мидори-сан? Вздыхать из-за женщины, которую

никогда больше не увидишь – пустое занятие.

Но его хозяин все-таки вздохнул, а потом еще раз и, видно, чтобы отвлечься от грустных

мыслей, спросил у кучера (как раз проезжали Страстной монастырь):

– А кому это на б-бульваре памятник поставили? Неужто лорду Байрону?

– Пушкин это, Александр Сергеич, – укоризненно обернулся возница. Молодой человек покраснел и опять залопотал что-то по-ненашему, обращаясь к косоглазому коротышке. Извозчик разобрал только трижды повторенное слово «Пусикин».

Гостиница «Дюссо» содержалась на манер самых лучших парижских – с ливрейным швейцаром у парадного подъезда, с просторным вестибюлем, где в кадках росли азалии и магнолии, с собственным рестораном. Пассажир с петербургского поезда снял хороший шестирублевый нумер с окнами на Театральный проезд, записался в книге коллежским асессором Эрастом Петровичем Фандориным и с любопытством подошел к большой черной доске, на которой по европейскому обыкновению были мелом написаны имена постояльцев.

Сверху крупно, с завитушками, число:

25 июля. Пятница ~ 7 Juliet, vendredi.1

Чуть ниже, на самом почетном месте, каллиграфически выведено:

Генерал-адьютант-от-инфантерии М.Д.Соболев ~ No 47.

– Не может быть! – воскликнул коллежский асессор. – Какая удача! – И, обернувшись к портье, спросил. – У себя ли его высокопревосходительство? Мы с ним д-давние знакомцы!

– Так точно, у себя-с, – поклонился служитель. – Только вчера въехали. Со свитой. Все угольное помещение заняли, вон за той дверью коридор весь ихний-с. Но пока почивают, и тревожить не велено-с.

– Мишель? В полдевятого утра? – изумился Фандорин. – Это на него непохоже. Впрочем, люди меняются. Извольте передать г-генералу, что я в нумере двадцатом – он непременно захочет меня видеть.

И молодой человек повернулся идти, но тут произошла еще одна случайность, которой суждено было стать вторым звеном в хитроумной вязи судьбы. Дверь, ведущая в занятый высоким гостем коридор, внезапно приоткрылась, и оттуда выглянул чернобровый и чубатый казачий офицер с орлиным носом и впалыми, синеватыми от небритости щеками.

– Человек! – зычно крикнул он, нетерпеливо тряхнув листком бумаги. – Пошли на телеграф депешу отправить. Живо!

– Гукмасов, вы? – Эраст Петрович распростер объятья. – Сколько лет, сколько зим! Что, все Патроклом при нашем Ахиллесе? И уже есаул. П-поздравляю!

Однако этот дружественный возглас не произвел на офицера никакого впечатления, а если и произвел, то неблагоприятное. Есаул обжег молодого щеголя недобрым взглядом черных цыганских глаз и ни слова больше не говоря захлопнул дверь. Фандорин так и застыл в нелепой позе с раскинутыми в стороны руками – будто хотел пуститься в пляс да передумал.

– В самом деле, – смущенно пробормотал он. – Как все п-переменилось – и город, и люди.

– Не прикажете ли завтрак в нумер? – спросил портье, делая вид, что не заметил асессорова конфуза.

– Нет, не нужно, – ответил тот. – Пусть лучше принесут из погреба ведро льду. А, пожалуй, что и д-два.

В номере, просторном и богато обставленном, постоялец повел себя весьма необычно. Он разделся догола, перевернулся вниз головой и, почти не касаясь стены ногами, десять раз отжался от пола на руках. Слугу-японца поведение господина ничуть не удивило. Приняв от коридорного два ведра, наполненные колотым льдом, азиат высыпал аккуратные серые кубы в ванну, налил туда холодной воды из медного крана и стал ждать, пока коллежский асессор закончит свою диковинную гимнастику.

Минуту спустя раскрасневшийся от экзерциций Фандорин вошел в ванную комнату и решительно опустился в устрашающую ледяную купель.

– Маса, достань вицмундир. Ордена. В бархатных коробочках. Поеду представляться князю.

Говорил он коротко, сквозь стиснутые зубы. Очевидно, купание требовало изрядных волевых усилий.

– К самому императорскому наместнику, вашему новому господину? – почтительно спросил Маса. – Тогда я достану и меч. Без меча никак невозможно. Одно дело – русский посол в Токио, которому вы служили раньше, с ним можно было не церемониться. И совсем другое – губернатор такого большого каменного города. Даже и не спорьте.

Он отлучился и вскоре вернулся с парадной чиновничьей шпагой, благоговейно неся ее на вытянутых руках.

1 7 июля, пятница (фр.)

11

Очевидно поняв, что спорить бесполезно, Эраст Петрович только вздохнул.

– Так как насчет куртизанки, господин? – спросил Маса, обеспокоено глядя на голубое от холода лицо хозяина. – Здоровье прежде всего.

– Пошел к черту. – Фандорин, клацая зубами, поднялся. – П-полотенце и одеваться.

– Входите, голубчик, входите. А мы вас тут поджидаем. Так сказать, тайный синедрион в полном составе, хе-хе.

Такими словами приветствовал принаряженного коллежского асессора всемогущий хозяин матушки-Москвы князь Владимир Андреевич Долгорукой.

– Да что ж вы стали на пороге? Пожалуйте вот сюда, в кресло. И зря в мундир вырядились, да еще при шпаге. Ко мне можно попросту, в сюртуке.

За шесть лет, которые Эраст Петрович провел в заграничных странствиях, старый генерал-губернатор сильно сдал. Каштановые кудри (явно искусственного происхождения) никак не желали прийти к соглашению с изборожденным глубокими морщинами лицом, в вислых усах и пышных бакенбардах подозрительно отсутствовали седые волоски, а чересчур молодецкая осанка наводила на мысль о корсете. Полтора десятка лет правил князь первопрестольной, правил мягко, но хватко, за что недруги называли его Юрием Долгоруким и Володей Большое Гнездо, а доброжелатели Владимиром Красно Солнышко.

– Вот и наш заморский гость, – сказал губернатор, – обращаясь к двум важным господам, военному и статскому, сидевшим в креслах подле необъятного письменного стола. – Мой новый чиновник особых поручений коллежский асессор Фандорин. Назначен ко мне из Петербурга, а прежде служил в нашем посольстве на самом краю света, в Японской империи. Знакомьтесь, голубчик, – обернулся князь к Фандорину. – Московский обер-полицеймейстер Караченцев Евгений Осипович. Опора законности и порядка. – Он жестом показал на рыжего свитского генерала со спокойным, цепким взглядом карих, чуть навыкате глаз. – А это мой

13

Петруша, для вас Петр Парменович Хуртинский, надворный советник и правитель секретного отделения генерал-губернаторской канцелярии. Что на Москве ни случись, Петруша сразу узнаёт и мне доносит.

Пухлый господин лет сорока, с ювелирно уложенным зачесом на продолговатой голове, с подпертыми крахмальным воротничком сытыми щечками и сонно полуприкрытыми веками чинно кивнул.

– Я, голубчик, неслучайно вас именно в пятницу пожаловать попросил, – задушевно произнес губернатор.

– Как раз по пятницам в одиннадцатом часу у меня заведено разные секретно-деликатные дела обсуждать. Сейчас вот намечено тонкого вопроса коснуться – где достать денег на завершение росписи Храма. Святое дело, крест мой многолетний. – Он набожно перекрестился.

– Интриги там промеж художников, да и воровства хватает. Будем думать, как с московских толстосумов на богоугодное дело миллион вытрясти. Что ж, господа секретчики, было вас двое, теперь будет трое. Как говорится, совет да любовь. Вы ведь, господин Фандорин, ко мне как раз для тайных дел назначены, не правда ли? Рекомендации у вас отличные, не по годам. Чувствуется, что человек вы бывалый.

Он испытующе глянул новенькому в глаза, но тот выдержал взгляд и даже, кажется, без особого трепета.

– Я ведь вас помню, – вновь превратился в доброго дедушку Долгорукой. – Был на вашем венчании, как же. Все, все помню... Возмужали, сильно переменились. Ну да и мы не молодеем. Присаживайтесь, голубчик, присаживайтесь, я церемоний не люблю...

И как бы ненароком пододвинул к себе формулярный список новичка – фамилию-то запомнил, да имя-отчество из головы выскочило. А в таких делах, знал опытнейший Владимир Андреевич, промашки давать нельзя. Всякому человеку обидно, когда его имя путают, и уж тем более ни к чему без нужды подчиненных обижать.

Эраст Петрович – вот как его звали, красавчика этого. При взгляде на раскрытый формуляр князь нахмурился, потому что список был нехорош. Опасностью попахивало от списка. Уже не раз и не два просмотрел генерал-губернатор личное дело своего нового сотрудника, а ясности не прибавилось.

Формуляр и в самом деле выглядел претаинственно. Ну, 26-ти лет, православного вероисповедания, потомственный дворянин, уроженец Москвы. Это ладно. По окончании гимназии, согласно прошению, приказом по московской полиции утвержден в чине коллежского регистратора и определен на должность письмоводителя в Сыскное управление. Это тоже понятно.

Но затем начинались сплошные чудеса. Что это, спрашивается, такое – уже через два месяца:

«За отличную усердную превосходную службу Всемилостивейше произведен вне всякой очереди в чин титулярного советника с зачислением по Министерству иностранных дел»!

А далее, в графе «награждения» и того пуще:

«Орден Св. Владимира 4 степени за дело „Азазель“ (секретный фонд Отдельного корпуса жандармов)»; «орден Св. Станислава 3 степени за дело „Турецкий гамбит“ (секретный фонд Военного министерства)»; «орден Св. Анны 4 степени за дело „Алмазная колесница“ (секретный фонд Министерства иностранных дел)».

Сплошные секреты!

БОРИС АКУНИН «Смерть Ахиллеса». BORIS AKUNIN "Death of Achilles". BORIS AKUNIN "De dood van Achilles". BORIS AKUNIN "A morte de Aquiles". 鲍里斯·阿库宁 阿喀琉斯之死。

Глава первая, Chapter One, 第一章,

в которой звенья случайностей сплетаются в цепь судьбы in which the links of chance are woven into a chain of fate 運命の連鎖の中に偶然のリンクが織り込まれている。 em que os elos do acaso se entrelaçam na cadeia do destino 命运的链条中交织着机会的纽带

Едва утренний петербургский поезд, еще толком не вынырнув из клубов паровозного дыма, остановился у перрона Николаевского вокзала, едва кондукторы откинули лесенки и взяли под козырек, как из вагона первого класса на платформу спрыгнул молодой человек весьма примечательной наружности. Hardly had the morning St. Petersburg train stopped at the platform of the Nikolayevsky station before it had emerged from the clouds of locomotive smoke; hardly had the conductors thrown aside the ladders and taken under their visors, when a young man of very remarkable appearance jumped from the first-class car onto the platform. Assim que o trem matinal de São Petersburgo, ainda não realmente emergindo das nuvens de fumaça da locomotiva, parou na plataforma da estação ferroviária de Nikolaevsky, assim que os condutores jogaram as escadas para trás e o colocaram sob o visor, um jovem de aparência notável saltou do vagão de primeira classe para a plataforma. Он словно сошел с картинки парижского журнала, воспевающего моды летнего сезона 1882 года: светло-песочный чесучовый костюм, широкополая шляпа итальянской соломки, остроносые туфли с белыми гамашами и серебряными кнопками, в руке – изящная тросточка с серебряным же набалдашником. He seemed to come from a picture of a Parisian magazine, praising the fashion of the summer season of 1882: light sandy chesuchovy suit, wide-brimmed hat Italian straw, sharp-nosed shoes with white leggings and silver buttons, in his hand - a graceful cane with a silver headstock. Однако внимание привлекал не столько щегольской наряд пассажира, сколько импозантная, можно даже сказать, эффектная внешность. However, the attention was attracted not so much by the passenger's dapper attire as by his imposing, one might even say, spectacular appearance. Молодой человек был высок, строен, широкоплеч, на мир смотрел ясными голубыми глазами, ему необычайно шли тонкие подкрученные усики, а черные, аккуратно причесанные волосы имели странную особенность – интригующе серебрились на висках. The young man was tall, slender, broad-shouldered, looked at the world with clear blue eyes, he was unusually suited to thin twisted mustache, and black, neatly combed hair had a strange feature - intriguingly silvered at the temples.

Носильщики споро выгрузили принадлежавший молодому человеку багаж, который заслуживает отдельного описания. The porters hastily unloaded the young man's luggage, which deserves a separate description. Помимо чемоданов и саквояжей на перрон вынесли складной велосипед, гимнастические гири и связки с книгами на разных языках. In addition to suitcases and valises, a folding bicycle, gymnastic weights and bundles of books in different languages were brought to the platform. Последним из вагона спустился низенький, кривоногий азиат плотного телосложения с чрезвычайно важным толстощеким лицом. The last to descend from the carriage was a short, crooked-legged Asian of dense build with an extremely important thick-cheeked face. Он был одет в зеленую ливрею, очень плохо сочетавшуюся с деревянными сандалиями на ремешках и цветастым бумажным веером, что свисал на шелковом шнурке с его шеи. He was dressed in a green livery, very ill-matched to the strappy wooden sandals and the colorful paper fan that hung on a silk cord from his neck. В руках коротышка держал четырехугольный лакированный горшок, в котором произрастала крошечная сосна, словно перенесшаяся на московский вокзал прямиком из царства лилипутов. In his hands the short man held a four-cornered lacquered pot, in which a tiny pine tree was growing, as if it had been transported to the Moscow station straight from the kingdom of midgets.

Оглядев скучные станционные строения, молодой человек с не вполне понятным волнением вдохнул прокопченный вокзальный воздух и прошептал: «Господи боже, шесть лет». After looking around the dull station buildings, the young man inhaled the smoky station air with a not quite understandable excitement and whispered: "Good Lord, six years." Однако долго предаваться мечтательности ему не позволили. However, he was not allowed to indulge in reverie for long. На пассажиров со столичного поезда уже налетели извозчики, по большей части из числа приписанных к московским гостиницам. The passengers from the capital's train had already been swarmed by cabbies, mostly from among those assigned to Moscow hotels. В бой за красавца-брюнета, смотревшегося завидным клиентом, вступили лихачи из четырех гостиниц, что считались в первопрестольной самыми шикарными – «Метрополя», «Лоскутной», «Дрездена» и «Дюссо». In the battle for the handsome brunette, who looked an enviable client, entered the daredevils from four hotels, which were considered the most luxurious in the capital - "Metropolis", "Patchwork", "Dresden" and "Dusseau".

– А вот в «Метрополь» пожалуйте! - But the Metropole, please! – воскликнул первый. - exclaimed the first. – Новейший отель по истинно европейскому обычаю! - A brand new hotel in true European custom! А для китайца вашего при нумере особая каморка имеется! And there's a special room for your Chinaman!

– Это не к-китаец, а японец, – объяснил молодой человек, причем обнаружилось, что он слегка заикается. - It's not K-Chinese, it's Japanese," the young man explained, and it appeared that he stuttered slightly. – И я бы желал, чтобы он поселился вместе со мной. - And I'd like him to move in with me.

– Так извольте к нам, в «Лоскутную»! - Then come to us at the Patchwork! – оттеснил конкурента плечом второй извозчик. - pushed his rival aside with his shoulder by the second cabman. – Ежели снимаете нумер от пяти рублей, доставляем бесплатно. - If you rent a room from five rubles, we deliver free of charge. Домчу с ветерком! I'll take you home in a breeze!

– В «Лоскутной» я когда-то останавливался, – сообщил молодой человек. - The Patchwork is where I used to stay," the young man informed. – Хорошая гостиница. - It's a nice hotel.

– Зачем вам, барин, энтот муравейник, – вступил в схватку третий. - Why do you need this anthill, Barin," said the third man. – У нас в «Дрездене» тишь, благолепие, и окошки прямо на Тверскую, на дом князя-губернатора. - Our Dresden is quiet and beautiful, and the windows look out onto Tverskaya, the Prince-Governor's house.

Пассажир заинтересовался: The passenger was interested:

– В самом деле? - Oh, really? Это очень удобно. It's very convenient. Я, видите ли, как раз должен служить у его сиятельства. I'm supposed to be in his lordship's service, you see. Пожалуй... I guess.

– Эх, сударь! - Oh, sir! – вскричал последний из кучеров, молодой франт в малиновой жилетке, с набриолиненным до зеркального блеска пробором. - The last of the coachmen, a young dandy in a crimson vest, with his hair shaved to a mirror shine, shrieked. – У Дюссо все наилучшие писатели останавливались – и Достоевский, и граф Толстой, и сам господин Крестовский. - All the best writers stayed with Dussault - Dostoevsky, Count Tolstoy, and Mr. Krestovsky himself.

Уловка гостиничного психолога, обратившего внимание на связки с книгами, удалась. The ruse of the hotel psychologist paying attention to the book binders succeeded. Красавец-брюнет ахнул: The handsome brunet ahhed:

– Неужто граф Толстой? - Could it be Count Tolstoy?

– А как же, чуть в Москву пожалуют, так первым делом к нам-с. - As soon as they come to Moscow, they come to us first. – Малиновый уже подхватил два чемодана и деловито прикрикнул на японца. - Crimson had already picked up two suitcases and shouted at the Japanese in a businesslike manner. – Ходя-ходя, твоя за мной носи! - Walking, walking, your wearing me!

– Ну к Дюссо, так к Дюссо, – пожал плечами молодой человек, не ведая, что это его - Well, to Dussault, so to Dussault," shrugged the young man, not knowing that it was his

решение станет первым звеном в роковой цепочке последующих событий. the decision will be the first link in a fateful chain of events to follow.

– Ах, Маса, как Москва-то переменилась, – все повторял по-японски красавчик, беспрестанно вертясь на кожаном сиденье пролетки. - Ah, Masa, how Moscow has changed," the handsome man kept repeating in Japanese, spinning incessantly on the leather seat of the carriage. – Прямо не узнать. - It's unrecognizable. Мостовая вся булыжная, не то что в Токио. The sidewalk is all cobblestone, not like Tokyo. Сколько чистой публики! So much pure publicity! Смотри, это конка, она по маршруту ходит. Look, it's a horse-drawn carriage, it runs along the route. И дама наверху, на империале! And the lady upstairs on the imperial! А прежде дам наверх не пускали – неприлично. And before, ladies were not allowed upstairs - indecent.

– Почему, господин? - Why, sir? – спросил Маса, которого полностью звали Масахиро Сибата. - Masa, whose full name was Masahiro Shibata, asked.

– Ну как же, чтоб с нижней площадки не подглядывали, когда дама по лесенке поднимается. - You know, so the lady on the ladder doesn't get a peek from downstairs.

– Европейские глупости и варварство, – пожал плечами слуга. - European folly and barbarism," the servant shrugged. – А я вам, господин, вот что скажу. - I'll tell you something, sir. Как только прибудем на постоялый двор, надо будет поскорей куртизанку вызвать к вам, и чтоб непременно первого разряда. As soon as we arrive at the inn, we must call a courtesan to you as soon as possible, and she must be of the first class. А мне можно третьего. I can have a third. Тут хорошие женщины. There are good women here. Высокие, толстые. Tall, fat. Гораздо лучше японок. Much better than the Japanese.

– Отстань ты со своей ерундой, – рассердился молодой человек. - Give me a break with your nonsense," the young man said angrily. – Слушать противно. - It's disgusting to listen to. Японец неодобрительно покачал головой: The Japanese man shook his head disapprovingly:

– Ну сколько можно печалиться по Мидори-сан? - How many times can you be sad for Midori-san? Вздыхать из-за женщины, которую Sighing over a woman

никогда больше не увидишь – пустое занятие. never to be seen again is a waste of time.

Но его хозяин все-таки вздохнул, а потом еще раз и, видно, чтобы отвлечься от грустных But his master still sighed, and then once more, and, evidently to take his mind off the sad

мыслей, спросил у кучера (как раз проезжали Страстной монастырь): thoughts, I asked the coachman (we were just passing the Passionist Monastery):

– А кому это на б-бульваре памятник поставили? - Who's the one they put a monument to on B-Boulevard? Неужто лорду Байрону? Is it Lord Byron?

– Пушкин это, Александр Сергеич, – укоризненно обернулся возница. - It's Pushkin, Alexander Sergeyich," the charioteer said reproachfully. Молодой человек покраснел и опять залопотал что-то по-ненашему, обращаясь к косоглазому коротышке. The young man blushed, and again murmured something in his own way, addressing the squint-eyed short man. Извозчик разобрал только трижды повторенное слово «Пусикин». The coachman could only make out the word "Pusikin" repeated three times.

Гостиница «Дюссо» содержалась на манер самых лучших парижских – с ливрейным швейцаром у парадного подъезда, с просторным вестибюлем, где в кадках росли азалии и магнолии, с собственным рестораном. Hotel "Dussault" was kept in the manner of the best Parisian - with a livery doorman at the front door, with a spacious lobby, where azaleas and magnolias grew in tubs, with its own restaurant. Пассажир с петербургского поезда снял хороший шестирублевый нумер с окнами на Театральный проезд, записался в книге коллежским асессором Эрастом Петровичем Фандориным и с любопытством подошел к большой черной доске, на которой по европейскому обыкновению были мелом написаны имена постояльцев. A passenger from the St. Petersburg train took a good six-ruble room with windows on Teatralny Proezd, entered in the book Collegiate Assessor Erast Petrovitch Fandorin, and curiously approached the large black board, on which, according to European custom, the names of the guests were written in chalk.

Сверху крупно, с завитушками, число: At the top is a large, curlicued number:

25 июля. Пятница ~ 7 Juliet, vendredi.1

Чуть ниже, на самом почетном месте, каллиграфически выведено:

Генерал-адьютант-от-инфантерии М.Д.Соболев ~ No 47. Adjutant General of Infantry M.D.Sobolev ~ No 47.

– Не может быть! – воскликнул коллежский асессор. – Какая удача! – И, обернувшись к портье, спросил. – У себя ли его высокопревосходительство? - Is His Excellency at home? Мы с ним д-давние знакомцы!

– Так точно, у себя-с, – поклонился служитель. – Только вчера въехали. Со свитой. Все угольное помещение заняли, вон за той дверью коридор весь ихний-с. They've taken over the whole room at the bend, the corridor behind that door is all theirs. Но пока почивают, и тревожить не велено-с. But they're resting for now, and I don't want to disturb them.

– Мишель? - Michelle? В полдевятого утра? At 8:30 in the morning? – изумился Фандорин. – Это на него непохоже. Впрочем, люди меняются. Извольте передать г-генералу, что я в нумере двадцатом – он непременно захочет меня видеть.

И молодой человек повернулся идти, но тут произошла еще одна случайность, которой суждено было стать вторым звеном в хитроумной вязи судьбы. And the young man turned to go, but here another accident occurred, which was destined to become the second link in the cunning knitting of fate. Дверь, ведущая в занятый высоким гостем коридор, внезапно приоткрылась, и оттуда выглянул чернобровый и чубатый казачий офицер с орлиным носом и впалыми, синеватыми от небритости щеками. The door leading into the corridor occupied by the distinguished guest suddenly opened, and a black-browed and forelocked Cossack officer with an eagle nose and sunken cheeks, bluish from unshavenness, looked out.

– Человек! – зычно крикнул он, нетерпеливо тряхнув листком бумаги. - He shouted angrily, shaking the piece of paper impatiently. – Пошли на телеграф депешу отправить. - Let's go to the telegraph office to send a dispatch. Живо! Now!

– Гукмасов, вы? - Gukmasov, you? – Эраст Петрович распростер объятья. - Erast Petrovich opened his arms. – Сколько лет, сколько зим! Что, все Патроклом при нашем Ахиллесе? What, all Patroclus under our Achilles? И уже есаул. And he's already a sergeant. П-поздравляю!

Однако этот дружественный возглас не произвел на офицера никакого впечатления, а если и произвел, то неблагоприятное. This friendly exclamation, however, made no impression on the officer, or if it did, an unfavorable one. Есаул обжег молодого щеголя недобрым взглядом черных цыганских глаз и ни слова больше не говоря захлопнул дверь. The esaul burned the young dandy with an unkind look in his black gypsy eyes and without another word slammed the door shut. Фандорин так и застыл в нелепой позе с раскинутыми в стороны руками – будто хотел пуститься в пляс да передумал. Fandorin froze in an absurd pose with his arms spread out to the sides, as if he wanted to dance but changed his mind.

– В самом деле, – смущенно пробормотал он. - Indeed," he muttered embarrassedly. – Как все п-переменилось – и город, и люди. - How things have changed, the town and the people.

– Не прикажете ли завтрак в нумер? - Would you order breakfast for the room? – спросил портье, делая вид, что не заметил асессорова конфуза. - asked the porter, pretending not to notice the assessor's embarrassment.

– Нет, не нужно, – ответил тот. - No, you don't," the man replied. – Пусть лучше принесут из погреба ведро льду. - Better get a bucket of ice from the cellar. А, пожалуй, что и д-два. Uh, maybe a d-two.

В номере, просторном и богато обставленном, постоялец повел себя весьма необычно. In the room, spacious and richly furnished, the guest behaved quite unusually. Он разделся догола, перевернулся вниз головой и, почти не касаясь стены ногами, десять раз отжался от пола на руках. He stripped naked, flipped upside down, and, with his feet almost touching the wall, did ten push-ups on his hands. Слугу-японца поведение господина ничуть не удивило. The Japanese servant was not in the least surprised by the lord's behavior. Приняв от коридорного два ведра, наполненные колотым льдом, азиат высыпал аккуратные серые кубы в ванну, налил туда холодной воды из медного крана и стал ждать, пока коллежский асессор закончит свою диковинную гимнастику. Having received from the corridor man two buckets filled with pounded ice, the Asiatic poured the neat gray cubes into the bathtub, poured cold water from the copper tap and waited for the collegiate assessor to finish his bizarre gymnastics.

Минуту спустя раскрасневшийся от экзерциций Фандорин вошел в ванную комнату и решительно опустился в устрашающую ледяную купель. A moment later, Fandorin, flushed from his exertions, entered the bathroom and resolutely lowered himself into the intimidating icy font.

– Маса, достань вицмундир. - Masa, get me a wingsuit. Ордена. Orders. В бархатных коробочках. In velvet boxes. Поеду представляться князю. I'm going to present myself to the Prince.

Говорил он коротко, сквозь стиснутые зубы. He spoke briefly, through clenched teeth. Очевидно, купание требовало изрядных волевых усилий. Obviously, bathing required a fair amount of willpower.

– К самому императорскому наместнику, вашему новому господину? - To the Imperial Viceroy himself, your new master? – почтительно спросил Маса. - Masa asked respectfully. – Тогда я достану и меч. Без меча никак невозможно. Одно дело – русский посол в Токио, которому вы служили раньше, с ним можно было не церемониться. One thing - the Russian ambassador in Tokyo, whom you served before, you could not be ceremonious with him. И совсем другое – губернатор такого большого каменного города. And quite another to be governor of such a large stone city. Даже и не спорьте. Don't even argue.

Он отлучился и вскоре вернулся с парадной чиновничьей шпагой, благоговейно неся ее на вытянутых руках. He excused himself and soon returned with the ceremonial official's sword, carrying it reverently on his outstretched arms.

1 7 июля, пятница (фр.) 1 July 7, Friday (fr.).

11

Очевидно поняв, что спорить бесполезно, Эраст Петрович только вздохнул. Obviously realizing that it was useless to argue, Erast Petrovich only sighed.

– Так как насчет куртизанки, господин? - So how about a courtesan, sir? – спросил Маса, обеспокоено глядя на голубое от холода лицо хозяина. - Masa asked, looking worriedly at his master's blue face from the cold. – Здоровье прежде всего. - Health first.

– Пошел к черту. - Go to hell. – Фандорин, клацая зубами, поднялся. - Fandorin, clenching his teeth, rose. – П-полотенце и одеваться. - P-towel and get dressed.

– Входите, голубчик, входите. - Come in, my little dove, come in. А мы вас тут поджидаем. And we're waiting for you here. Так сказать, тайный синедрион в полном составе, хе-хе. So to speak, the secret Sanhedrin in full force, hehehe.

Такими словами приветствовал принаряженного коллежского асессора всемогущий хозяин матушки-Москвы князь Владимир Андреевич Долгорукой. These were the words with which the all-powerful master of Mother Moscow, Prince Vladimir Andreevich Dolgorukoi, greeted the dressed-up collegiate assessor.

– Да что ж вы стали на пороге? - Why are you standing on the doorstep? Пожалуйте вот сюда, в кресло. И зря в мундир вырядились, да еще при шпаге. You shouldn't be dressed up in a uniform and a sword. Ко мне можно попросту, в сюртуке. You can come to me plainly, in your coat.

За шесть лет, которые Эраст Петрович провел в заграничных странствиях, старый генерал-губернатор сильно сдал. For six years, which Erast Petrovich spent in foreign wanderings, the old governor-general gave up a lot. Каштановые кудри (явно искусственного происхождения) никак не желали прийти к соглашению с изборожденным глубокими морщинами лицом, в вислых усах и пышных бакенбардах подозрительно отсутствовали седые волоски, а чересчур молодецкая осанка наводила на мысль о корсете. Chestnut curls (obviously of artificial origin) did not want to come to an agreement with the deep wrinkled face, in the lopsided mustache and lush sideburns suspiciously absent gray hairs, and too youthful posture suggested a corset. Полтора десятка лет правил князь первопрестольной, правил мягко, но хватко, за что недруги называли его Юрием Долгоруким и Володей Большое Гнездо, а доброжелатели Владимиром Красно Солнышко. For a decade and a half the prince ruled the Mother See, ruled gently but firmly, for which his enemies called him Yuri Dolgoruky and Volodya Bolshoye Gnezdo, and well-wishers called him Vladimir Krasnaya Solnyshko.

– Вот и наш заморский гость, – сказал губернатор, – обращаясь к двум важным господам, военному и статскому, сидевшим в креслах подле необъятного письменного стола. - Here is our overseas guest," said the governor, turning to the two important gentlemen, a military man and a statesman, who were seated in armchairs near the immense desk. – Мой новый чиновник особых поручений коллежский асессор Фандорин. - My new official of special orders, Collegiate Assessor Fandorin. Назначен ко мне из Петербурга, а прежде служил в нашем посольстве на самом краю света, в Японской империи. He was appointed to me from St. Petersburg, but before that he served in our embassy at the very end of the world, in the Japanese Empire. Знакомьтесь, голубчик, – обернулся князь к Фандорину. Get acquainted, my dove, - the Prince turned to Fandorin. – Московский обер-полицеймейстер Караченцев Евгений Осипович. - Moscow Ober-polizeymeister Karachentsev Yevgeny Osipovich. Опора законности и порядка. A pillar of law and order. – Он жестом показал на рыжего свитского генерала со спокойным, цепким взглядом карих, чуть навыкате глаз. - He gestured at the red-haired retinue general with the calm, keen gaze of brown, slightly slanted eyes. – А это мой - And this is mine

13

Петруша, для вас Петр Парменович Хуртинский, надворный советник и правитель секретного отделения генерал-губернаторской канцелярии. Petrusha, for you Peter Parmenovich Khurtinsky, court counselor and governor of the secret department of the governor-general's office. Что на Москве ни случись, Петруша сразу узнаёт и мне доносит. Whatever happens in Moscow, Petrusha immediately finds out and informs me.

Пухлый господин лет сорока, с ювелирно уложенным зачесом на продолговатой голове, с подпертыми крахмальным воротничком сытыми щечками и сонно полуприкрытыми веками чинно кивнул. A plump gentleman of about forty, with an elaborately styled comb-over on his oblong head, his cheeks puffed up by a starched collar, and his eyelids half-closed sleepily, nodded dutifully.

– Я, голубчик, неслучайно вас именно в пятницу пожаловать попросил, – задушевно произнес губернатор. - It's no coincidence that I asked you to come here on Friday," the governor said cordially.

– Как раз по пятницам в одиннадцатом часу у меня заведено разные секретно-деликатные дела обсуждать. - On Fridays at eleven o'clock, I'm supposed to discuss secret and delicate matters. Сейчас вот намечено тонкого вопроса коснуться – где достать денег на завершение росписи Храма. Now it is planned to touch a delicate issue - where to get money to complete the painting of the Temple. Святое дело, крест мой многолетний. Holy work, my cross of many years. – Он набожно перекрестился. - He crossed himself devoutly.

– Интриги там промеж художников, да и воровства хватает. - There's intrigue between artists, and there's plenty of theft. Будем думать, как с московских толстосумов на богоугодное дело миллион вытрясти. We'll think how to shake a million from the Moscow bigwigs for a God-pleasing cause. Что ж, господа секретчики, было вас двое, теперь будет трое. Well, Mr. Secret Service, there were two of you, now there will be three. Как говорится, совет да любовь. As they say, love and advice. Вы ведь, господин Фандорин, ко мне как раз для тайных дел назначены, не правда ли? You, Mr. Fandorin, have been assigned to me for secret matters, haven't you? Рекомендации у вас отличные, не по годам. Your references are excellent, beyond your years. Чувствуется, что человек вы бывалый. I can tell you're an experienced man.

Он испытующе глянул новенькому в глаза, но тот выдержал взгляд и даже, кажется, без особого трепета. He looked the newcomer in the eyes testily, but he endured the gaze and even seemed to hold it without much trepidation.

– Я ведь вас помню, – вновь превратился в доброго дедушку Долгорукой. - I remember you," he turned again into a kind grandfather Dolgorukoy. – Был на вашем венчании, как же. - I was at your wedding, of course. Все, все помню... Возмужали, сильно переменились. I remember everything. You've grown up, changed a lot. Ну да и мы не молодеем. Yeah, well, we're not getting any younger. Присаживайтесь, голубчик, присаживайтесь, я церемоний не люблю... Sit down, my dear fellow, sit down, I don't like ceremonies....

И как бы ненароком пододвинул к себе формулярный список новичка – фамилию-то запомнил, да имя-отчество из головы выскочило. And as if inadvertently slid the rookie's form list to himself - I remembered the surname, but the first name and patronymic slipped out of my head. А в таких делах, знал опытнейший Владимир Андреевич, промашки давать нельзя. And in such matters, the experienced Vladimir Andreyevich knew, one cannot make a blunder. Всякому человеку обидно, когда его имя путают, и уж тем более ни к чему без нужды подчиненных обижать. Every man is offended when his name is confused, and certainly not to offend his subordinates unnecessarily.

Эраст Петрович – вот как его звали, красавчика этого. Erast Petrovich was his name, the handsome man. При взгляде на раскрытый формуляр князь нахмурился, потому что список был нехорош. At the sight of the opened form, the prince frowned, for the list was not good. Опасностью попахивало от списка. The list reeked of danger. Уже не раз и не два просмотрел генерал-губернатор личное дело своего нового сотрудника, а ясности не прибавилось. More than once and more than twice the governor-general had looked through the personal file of his new employee, but there was no clarity.

Формуляр и в самом деле выглядел претаинственно. The form did indeed look preternaturally mysterious. Ну, 26-ти лет, православного вероисповедания, потомственный дворянин, уроженец Москвы. Well, 26 years old, of the Orthodox faith, hereditary nobleman, native of Moscow. Это ладно. По окончании гимназии, согласно прошению, приказом по московской полиции утвержден в чине коллежского регистратора и определен на должность письмоводителя в Сыскное управление. After graduating from the gymnasium, according to his petition, by order of the Moscow police he was confirmed in the rank of collegiate registrar and appointed to the post of a letter-writer in the Investigation Department. Это тоже понятно.

Но затем начинались сплошные чудеса. But then the miracles began. Что это, спрашивается, такое – уже через два месяца: What is it, you might ask, two months later:

«За отличную усердную превосходную службу Всемилостивейше произведен вне всякой очереди в чин титулярного советника с зачислением по Министерству иностранных дел»! "For excellent diligent excellent service All-Mercifully promoted out of turn to the rank of titular counselor with enrollment in the Ministry of Foreign Affairs"!

А далее, в графе «награждения» и того пуще: And then, in the "awards" column, even more so:

«Орден Св. "The Order of St. John the Baptist". Владимира 4 степени за дело „Азазель“ (секретный фонд Отдельного корпуса жандармов)»; «орден Св. Order of St. Vladimir, 4th degree for the case "Azazel" (secret fund of the Separate Corps of Gendarmes)"; "Order of St. Vladimir, 4th degree for the case "Azazel" (secret fund of the Separate Corps of Gendarmes). Станислава 3 степени за дело „Турецкий гамбит“ (секретный фонд Военного министерства)»; «орден Св. Order of St. Stanislaus, 3rd degree, for the case "Turkish Gambit" (secret fund of the Military Ministry)"; "Order of St. Stanislaus, 3rd degree, for the case "Turkish Gambit" (secret fund of the Military Ministry)". Анны 4 степени за дело „Алмазная колесница“ (секретный фонд Министерства иностранных дел)». Anna of the 4th degree for the case "Diamond Chariot" (secret fund of the Ministry of Foreign Affairs)".

Сплошные секреты! Secrets!