ЧАСТЬ ВТОРАЯ. PART SECOND. The Guardian - Chapter 7 (1) SEGUNDA PARTE. EL GUARDIÁN - Capítulo 7 (1) DEUXIÈME PARTIE. LE GUARDIEN - Chapitre 7 (1) パート2ガーディアン - 第7章 (1) SEGUNDA PARTE. O GUARDIÃO - Capítulo 7 (1) ГВАРДЕЕЦ - Глава 7 (1)

По утрам после завтрака бригада выстраивалась на плацу для зачтения приказов и развода на занятия. In the mornings after breakfast, the brigade lined up on the parade ground to read out orders and go to class. Это была самая тяжкая для Максима процедура, если не считать вечерних поверок. It was the most difficult procedure for Maxim, except for the evening checks. Зачтение любых приказов завершалось каждый раз настоящим пароксизмом восторга - какого-то слепого, бессмысленного, неестественного, ничем не обоснованного и потому производящего на постороннего человека самое неприятное впечатление. The reading of any orders ended each time with a real paroxysm of delight - some kind of blind, senseless, unnatural, unjustified and therefore making the most unpleasant impression on an outsider. Максим заставлял себя подавлять невольное отвращение к этому внезапному безумию, которое охватывало всю бригаду от командира до последнего кандидата; он уговаривал себя, что ему просто недоступно такое горячее внимание гвардейцев к деятельности бригадной канцелярии; он ругал себя за скептицизм инородца и чужака, старался вдохновиться сам, твердил мысленно, что в тяжелых условиях такие взрывы массового энтузиазма говорят только о сплоченности людей, об их единодушии и готовности целиком отдать себя общему делу. Maxim forced himself to suppress his involuntary disgust at this sudden madness, which engulfed the entire brigade from the commander to the last candidate; he persuaded himself that he simply did not have access to such an ardent attention of the guardsmen to the activities of the brigade office; he scolded himself for the skepticism of a foreigner and a stranger, tried to inspire himself, repeated mentally that in difficult conditions such outbursts of mass enthusiasm speak only of the solidarity of people, of their unanimity and readiness to devote themselves entirely to the common cause. Но ему было очень трудно.

С детства воспитанный в правилах сдержанно-иронического отношения к себе, в неприязни к громким словам вообще и к торжественному хоровому пению в частности, он почти злился на своих товарищей по строю, на ребят добрых, простодушных, отличных в общем ребят, когда они вдруг после зачтения приказа о наказании тремя сутками карцера кандидата имярек за пререкания с действительным рядовым таким-то разевали рты, теряли присущее им добродушие и чувство юмора и принимались восторженно реветь "ура", а потом запевали со слезами на глазах "Марш Боевой Гвардии" и повторяли его дважды, трижды, а иногда и четырежды. Brought up from childhood in the rules of a restrained and ironic attitude towards himself, in hostility to loud words in general and to solemn choral singing in particular, he was almost angry at his comrades in the ranks, at the kind, simple-hearted, excellent guys in general, when they suddenly after reading the order to punish the candidate for three days in the punishment cell for arguing with a real private such and such, they opened their mouths, lost their good nature and sense of humor and began to enthusiastically roar "cheers", and then sang with tears in their eyes "March of the Combat Guards" and repeated it twice, thrice, and sometimes four times. При этом из бригадной кухни высыпали даже повара и с энтузиазмом подхватывали, неистово размахивая черпаками и ножами, благо были вне строя. At the same time, even cooks poured out of the brigade kitchen and enthusiastically picked it up, frantically waving scoops and knives, fortunately they were out of order. Памятуя, что в этом мире надо быть как все, Максим тоже пел и тоже старался утратить чувство юмора, и это ему удавалось, но было противно, потому что сам он никакого энтузиазма не испытывал, а испытывал одну лишь неловкость. Remembering that in this world one must be like everyone else, Maxim also sang and also tried to lose his sense of humor, and he succeeded, but it was disgusting, because he himself did not feel any enthusiasm, but felt only awkwardness.

На этот раз взрыв энтузиазма последовал после приказа номер 127 о производстве действительного рядового Димбы в капралы, приказа номер 128 о вынесении благодарности кандидату в действительные рядовые Симу за проявленную в операции отвагу и приказа номер 129 о переводе казармы четвертой роты на ремонт. This time, an outburst of enthusiasm followed Order 127 to promote real Private Dimba to Corporal, Order No. 128 to commend Candidate Real Private Sim for his bravery in the operation, and Order 129 to transfer the 4th Company barracks for repairs. Едва бригадный адъютант засунул листки приказов в кожаный планшет, как бригадир, сорвав с себя фуражку, набрал полную грудь воздуха и скрипучим фальцетом закричал: "Боевая!.. As soon as the brigade adjutant thrust the sheets of orders into a leather tablet, the brigadier, tearing off his cap, took a deep breath and shouted in a creaking falsetto: "Combat! .. Гвардия!.. Guard!.. Тяжелыми!.." Heavy!.." И пошло, и пошло... Сегодня было особенно неловко, потому что Максим увидел, как по темным щекам ротмистра Чачу покатились слезы. And it went, and it went... Today it was especially embarrassing, because Maxim saw tears roll down the dark cheeks of Captain Chachu. Гвардейцы ревели быками, отбивая такт прикладами на массивных ременных пряжках. The guardsmen roared bulls, beating time with butts on massive belt buckles. Чтобы не видеть этого и не слышать, Максим поплотнее зажмурился и взревел распаленным тахоргом, и голос его покрыл все голоса - во всяком случае, так ему казалось. In order not to see or hear this, Maxim closed his eyes more tightly and roared with a fiery takhorg, and his voice covered all voices - at least, so it seemed to him. "Вперед, бесстрашные!.." "Forward, fearless! .." - ревел он, уже никого больше не слыша, кроме себя. he roared, no longer hearing anyone but himself. До чего же идиотские слова... Наверное, какой-нибудь капрал сочинил. What idiotic words ... Probably, some corporal composed. Нужно очень любить свое дело, чтобы ходить в бой с такими словами. You need to love your job very much in order to go into battle with such words. Он открыл глаза и увидел стаю черных птиц, всполошенно и беззвучно мечущихся над плацем... "Алмазный панцирь не спасет тебя, о враг!.." He opened his eyes and saw a flock of black birds, anxiously and soundlessly rushing over the parade ground ... "Diamond shell will not save you, oh enemy! .." Потом все кончилось так же внезапно, как и началось. Then it all ended as suddenly as it began. Бригадир обвел строй посоловевшими глазами, вспомнил, где он находится, и рыдающим сорванным голосом скомандовал: "Господам офицерам развести роты на занятия!" The brigadier looked around the formation with gloomy eyes, remembered where he was, and in a sobbing broken voice commanded: "Gentlemen officers, get the companies to work!" Ребята, поматывая головами, оторопело косили друг на друга. The guys, shaking their heads, dumbfounded mowed at each other. Кажется, они ничего не соображали, и ротмистру Чачу пришлось дважды крикнуть "равняйсь", прежде чем ряды приняли должный вид. It seems that they did not understand anything, and the captain Chach had to shout "equal" twice before the ranks took the proper form. Затем роту отвели к казарме, и ротмистр распорядился: Then the company was taken to the barracks, and the captain ordered:

- Первая секция назначается в конвой. - The first section is assigned to the convoy. Остальным секциям приступить к занятиям по распорядку. The rest of the sections proceed to classes according to the schedule. Р-разойдись! R-disperse! Разошлись. Гай построил свою секцию и распределил посты. Guy built his section and assigned posts. Максиму с действительным рядовым Панди достался пост в допросной камере. Maxim with a real private Pandi got a post in the interrogation chamber. Гай наскоро объяснил ему обязанности: стоять смирно справа и позади арестованного, при малейшей попытке арестованного подняться со скамьи - препятствовать силой, подчиняться непосредственно командиру бригады, старший - рядовой Панди... Короче говоря, смотри на Панди и делай как он. Guy hastily explained his duties to him: to stand still to the right and behind the arrested person, at the slightest attempt by the arrested person to rise from the bench - to prevent by force, to report directly to the brigade commander, the eldest - Private Pandy ... In short, look at Pandy and do as he does. Я бы тебя ни за что не поставил на этот пост, не положено кандидату, но господин ротмистр приказал...

- Ты держи ухо востро, Мак. Что-то я господина ротмистра не пойму. То ли он тебя хочет продвинуть поскорее - очень ты ему понравился в деле; вчера на разборе операции с командирами секций он хорошо о тебе говорил, да и в приказ послал... То ли он тебя проверяет. Почему так - не знаю. Может быть, я виноват со своим рапортом, а может быть, ты сам со своими разговорчиками... - Он озабоченно оглядел Максима. - Почисти-ка еще раз сапоги, подтяни ремень и надень парадные перчатки... Да, у тебя же нет, кандидатам не положено... Ладно, беги на склад, да живее, через тридцать минут выходим.

На складе Максим застал Панди, который менял треснувшую кокарду.

- Во, капрал! - сказал Панди, обращаясь к начальнику склада и хлопая Максима по плечу. - Видал? Девятый день парень в Гвардии, и уже благодарность. В камеру его со мной поставили... Небось за белыми перчатками прибежал? Выдай ему хорошие перчатки, капрал, он заслужил. Парень - гвоздь!

Капрал недовольно заворчал, полез в стеллажи, заваленные вещевым довольствием, бросил на прилавок перед Максимом несколько пар белых нитяных перчаток и сказал пренебрежительно:

- Гвоздь... Это вы здесь с очумелыми - гвозди. Конечно, когда у него от боли все нутро потрескалось - подходи, да клади его в мешок. Тут бы и мой дед гвоздем был - без рук, без ног...

Панди обиделся.

- Твой бы дед без рук, без ног на одних бровях деру бы задал, - сказал он, - если бы на него вот так с двумя пистолетами наскочили... Я было подумал - каюк господину ротмистру...

- Каюк, каюк... - брюзжал капрал. - Вот загремите через пол-года на южную границу, тогда посмотрим, кто на бровях бегать будет...

Когда они вышли из склада, Максим спросил со всевозможной почтительностью (старина Панди любил почтительность):

- Господин Панди, почему у этих выродков такие боли? И у всех сразу. Как это так?

- От страху, - ответил Панди, для важности понизив голос. - Выродки, понимаешь? Читать тебе надо больше, Мак. Есть такая брошюра "Выродки, кто они и откуда". Прочти, а то как был ты деревней, так и останешься. На одной храбрости далеко не уедешь... - Он помолчал. - Вот мы волнуемся, например, злимся, скажем, или испугались - у нас ничего, только вспотеем разве, или, скажем, поджилки затрясутся. А у них организм ненормальный, вырожденный. Злится он на кого-нибудь или, например, струсил, или вообще... у него сразу сильные боли в голове и по всему телу. До беспамятства, понял? По такой особенности мы их узнаем и, конечно, задерживаем... берем... А хороши перчаточки, как раз на меня. Как ты полагаешь?

- Тесноваты они мне, господин Панди, - пожаловался Максим. - Давайте поменяемся: вы эти возьмите, а мне свои дайте, разношенные.

Панди был очень доволен. И Максим был очень доволен. И вдруг он вспомнил Фанка, как тот корчился в машине, катался от боли... и как его забрали патрульные гвардейцы... Только чего Фанк мог испугаться? И на кого он мог там злиться? Ведь он не волновался, спокойно вел автомобиль, посвистывал, очень ему чего-то хотелось... вероятно, курить... Впрочем, он ведь обернулся, увидел патрульную машину... или это было после? Да, он очень торопился, а фургон загораживал дорогу... может быть, он разозлился?.. Да нет, чего я выдумываю? Мало ли какие приступы бывают у людей... А задержали его - за аварию. Интересно, однако, куда он меня вез и кто он такой? Фанка надо бы найти.

Он начистил сапоги, привел себя в совершенный порядок перед большим зеркалом, навесил на шею автомат, снова погляделся в зеркало, и тут Гай приказал строиться.

Придирчиво всех оглядев и проверив знание обязанностей, Гай побежал в ротную канцелярию доложить. Пока его не было, гвардейцы сыграли в "мыло", было рассказано три истории из солдатской жизни, которых Максим не понял из-за незнания некоторых специфических выражений, потом к Максиму пристали, чтобы он рассказал, откуда он такой здоровенный - это стало уже привычной шуткой в секции, - и упросили его скатать в трубочку пару монеток на память. Затем из канцелярии вышел ротмистр Чачу в сопровождении Гая. Он тоже придирчиво всех осмотрел, отошел, сказавши Гаю: "Веди секцию, капрал", и секция направилась к штабу. В штабе ротмистр приказал действительному рядовому Панди и кандидату Симу следовать за собой, а Гай увел остальных. Они вошли в небольшую комнату с плотно занавешенными окнами, пропахшую табаком и одеколоном. В дальнем конце стоял огромный пустой стол, вокруг стола были расставлены мягкие стулья, а на стене висела потемневшая картина, изображающая старинное сражение: лошади, тесные мундиры, обнаженные сабли и много клубов белого дыма. В десяти шагах от стола и правее двери Максим увидел железный табурет с дырчатым сидением. Ножки табурета были привинчены к полу здоровенными болтами.

- Встать по местам, - скомандовал ротмистр, прошел вперед и сел у стола.

Панди заботливо установил Максима справа и позади табурета, сам встал слева и шепотом приказал "смирно". И они с Максимом застыли. Ротмистр сидел, положив ногу на ногу, покуривал и безразлично разглядывал гвардейцев. Он был очень безразличен и равнодушен, однако Максим явственно чувствовал, что ротмистр самым внимательным образом наблюдает за ним и только за ним.

Потом за спиной Панди распахнулась дверь. Панди мгновенно сделал два шага вперед, шаг вправо и поворот налево. Максим тоже дернулся было, но сообразил, что он на дороге не стоит и к нему это не относится, а потому просто выкатил глаза подальше. Все-таки было в этой взрослой игре что-то заразительное, несмотря на примитивность ее и очевидную неуместность при бедственном положении обитаемого острова.

Ротмистр поднялся, гася сигарету в пепельнице, и легким щелканьем каблуков поприветствовал идущих к столу бригадира, какого-то незнакомого человека в штатском и бригадного адъютанта с толстой папкой под мышкой. Бригадир уселся за стол посередине, лицо у него было кислое, недовольное, он засунул палец под шитый воротник, оттянул и покрутил головой. Штатский, невзрачный маленький человечек, плохо выбритый, с вялым желтоватым лицом, неслышно двигаясь, устроился рядом. Бригадный адъютант, не садясь, раскрыл папку и принялся перебирать бумаги, передавая некоторые бригадиру.

Панди, постояв немного как бы в нерешительности, теми же четкими передвижениями вернулся на место. За столом негромко разговаривали. "Ты будешь сегодня в собрании, Чачу?" - спрашивал бригадир. "У меня дела", - ответствовал ротмистр, закуривши новую сигарету. "Напрасно. Сегодня там диспут". - "Поздно спохватились. Я уже высказался по этому поводу". - "Не лучшим образом, - мягко заметил ротмистру штатский. - Кроме того, меняются обстоятельства - меняются мнения". - "У нас в Гвардии это не так", - сухо сказал ротмистр. "Право же, господа, - капризным голосом произнес бригадир. - Давайте все-таки встретимся сегодня в собрании..." - "Я слышал, свежие креветки привезли", - не переставая рыться в бумагах, сообщил адъютант. "Под пиво, а? Ротмистр!" - поддержал его штатский. "Нет, господа, - сказал ротмистр. - У меня одно мнение, и я уже высказал его. А что касается пива..." Он добавил еще что-то невнятное, вся компания расхохоталась, а ротмистр Чачу с довольным видом откинулся на спинку стула. And as for the beer..." He added something more indistinct, the whole company burst out laughing, and Captain Chachu leaned back in his chair with a satisfied look. Потом адъютант перестал рыться в бумагах, нагнулся к бригадиру и что-то шепнул ему. Бригадир покивал. Адъютант сел и произнес, обращаясь как бы к железной табуретке:

- Ноле Ренаду.

Панди толкнул дверь, высунулся и громко повторил а коридор: Pandy pushed open the door, leaned out and repeated loudly into the corridor:

- Ноле Ренаду. - Nole Renadu.

В коридоре послышалось движение, и в комнату вошел пожилой, хорошо одетый, но какой-то измятый и встрепанный мужчина. Movement was heard in the corridor, and an elderly, well-dressed, but somewhat crumpled and disheveled man entered the room. Ноги у него слегка заплетались. His legs wobbled slightly. Панди взял его за локоть и усадил на табурет. Pandey took him by the elbow and sat him down on a stool. Щелкнула, закрываясь, дверь. The door clicked as it closed. Мужчина громко откашлялся, уперся руками в раздвинутые колени и гордо поднял голову. The man cleared his throat loudly, rested his hands on his parted knees and proudly raised his head.

- Та-ак... - протянул бригадир, разглядывая бумаги, и вдруг зачастил скороговоркой: - Ноле Ренаду, пятьдесят шесть лет, домовладелец, член магистратуры... Та-ак... Член клуба "Ветеран", членский билет номер такой-то... (Штатский зевнул, прикрывая рот рукой, вытянул из кармана пестрый журнал, положил себе на колени и принялся перелистывать) Задержан тогда-то там-то... при обыске изъято... та-ак... Что вы делали в доме номер восемь по улице Трубачей? - So-so ... - the foreman drawled, looking at the papers, and suddenly began to quicken his patter: - Nola Renadu, fifty-six years old, landlord, member of the magistracy ... So-so ... Member of the Veteran Club, membership card number is this something ... (The civilian yawned, covering his mouth with his hand, pulled out a colorful magazine from his pocket, put it on his knees and began to leaf through) Detained then and there ... confiscated during the search ... so-so ... What did you do at number eight Trumpeter Street? - Я - владелец этого дома, - с достоинством сказал Ренаду. - Я совещался со своим управляющим.

- Документы проверены? - обратился бригадир к адъютанту.

- Так точно. Все в порядке.

- Та-ак, - сказал бригадир. - Скажите, господин Ренаду, вам знаком кто-нибудь из арестованных? - Tell me, Mr. Renadu, do you know any of the arrested?

- Нет, - сказал Ренаду. "No," said Renadu. Он энергично потряс головой. He shook his head vigorously. - Каким образом?.. - How?.. Впрочем, фамилия одного из них... Кетшеф... По-моему, у меня в доме живет некий Кетшеф... а впрочем, не помню. However, the name of one of them... Ketshef... In my opinion, a certain Ketshef lives in my house... but I don't remember. Sin embargo, el apellido de uno de ellos ... Ketshef ... creo que cierto Ketshef vive en mi casa ... pero no lo recuerdo. Может быть, я ошибаюсь, а может быть не в этом моем доме. У меня есть еще два дома, один из них... I have two more houses, one of them...

- Виноват, - перебил штатский, не поднимая глаз от журнала. "I'm sorry," interrupted the civilian, without looking up from the magazine. - А о чем разговаривали в камере остальные арестованные, вы не обратили внимания? - And what did the rest of the arrested people talk about in the cell, did you pay attention?

- Э-э-э... - протянул Ренаду. - Uh-uh ... - drawled Renadu. - Должен признаться... У вас там... э-э-э... насекомые... Так вот мы, главным образом, о них... Кто-то шептался в углу, но мне было, признаться, не до того... И потом, эти люди мне крайне неприятны, я - ветеран... Я предпочел иметь дело с насекомыми, хе-хе!

- Естественно, - согласился бригадир. “Of course,” agreed the brigadier. - Ну что же, мы не извиняемся, господин Ренаду. - Well, we do not apologize, Mr. Renadu. Вот ваши документы, вы свободны... Начальник конвоя! Here are your documents, you are free... The head of the convoy! - сказал он, повысив голос. he said, raising his voice.

Панди распахнул дверь и крикнул: Pandy opened the door and shouted:

- Начальник конвоя, к бригадиру! - Head of the convoy, to the foreman!

- Ни о каких извинениях не может быть и речи, - важно произнес Ренаду. “There can be no question of any apology,” Renadu said importantly. - Виноват только я, я один... И даже не я, а проклятая наследственность... Вы разрешите? - I'm the only one to blame, I'm the only one ... And not even me, but damned heredity ... Will you allow it? - обратился он к Максиму, указывая на стол, где лежали документы. - he turned to Maxim, pointing to the table where the documents lay.

- Сидеть, - негромко сказал Панди.

Вошел Гай. Бригадир передал ему документы, приказал вернуть господину Ренаду изъятое имущество, и господин Ренаду был отпущен.

- В провинции Айю, - задумчиво сказал штатский, - есть обычай: с каждого выродка - я имею в виду легальных выродков - при задержании взимается налог... добровольный взнос в пользу Гвардии. “In the province of Ayu,” the civilian said thoughtfully, “there is a custom: every degenerate—I mean legal degenerates—is taxed upon arrest... a voluntary contribution to the Guards.

- У нас это не принято, - холодно сказал бригадир. - По-моему, это противозаконно... Давайте следующего, - приказал он. - In my opinion, this is against the law ... Let's go next - he ordered.

- Раше Мусаи, - сказал адъютант железной табуретке. “Rashe Musai,” the adjutant said to the iron stool.

- Раше Мусаи, - повторил Панди в открытую дверь. "Rashe Musai," Pandy repeated through the open door.

Раше Мусаи оказался худым, совершенно замученным человечком в потрепанном домашнем халате и в одной туфле. Rashe Musai turned out to be a thin, completely tortured little man in a shabby dressing gown and one shoe. Едва он сел, как бригадир, налившись кровью, заорал: "Скрываешься, мерзавец? As soon as he sat down, the foreman, engorged with blood, yelled: “Are you hiding, you scoundrel? ", на что Раше Мусаи принялся многословно и путано объяснять, что он совсем не скрывается, что у него больная жена и трое детей, что у него за квартиру не плочено, что его уже два раза задерживали и отпускали, что работает он на фабрике, мебельщик, что ни в чем не виноват, и Максим уже ожидал, что его выпустят, но бригадир вдруг встал и объявил, что Раше Мусаи, сорока двух лет, женатый, рабочий, имеющий два задержания, нарушивший постановление о высылке, приговаривается согласно закону о профилактике к семи годам воспитательных работ с последующим запрещением жительства в центральных районах. ", to which Rashe Musai began to verbosely and confusedly explain that he was not hiding at all, that he had a sick wife and three children, that he did not pay for the apartment, that he had already been detained and released twice, that he worked in a factory, furniture maker that he was not guilty of anything, and Maxim was already expecting to be released, but the foreman suddenly got up and announced that Rashe Musai, forty-two years old, married, worker, with two detentions, who violated the order on expulsion, was sentenced in accordance with the law on prevention to seven years of educational work with the subsequent prohibition of residence in the central regions. Примерно минуту Раше Мусаи осмысливал этот приговор, а затем разыгралась ужасная сцена. Rache Musai pondered this sentence for about a minute, and then a terrible scene ensued. Несчастный мебельщик плакал, несвязно умолял о прощении, пытался падать на колени и продолжал кричать и плакать, пока Панди выволакивал его в коридор. И Максим снова поймал на себе пристальный взгляд ротмистра Чачу. And Maxim again caught the gaze of Captain Chacha.

- Киви Попшу, - сказал адъютант. “Kiwi Popshu,” said the adjutant.

В дверь втолкнули плечистого парня с лицом, изуродованным какой-то кожной болезнью. A broad-shouldered guy with a face disfigured by some kind of skin disease was pushed through the door. Парень оказался квартирным вором-рецидивистом, был захвачен на месте преступления и держался нагло-заискивающе. The guy turned out to be a recidivist apartment thief, was captured at the scene of the crime and behaved impudently ingratiatingly. Он то принимался молить господ-начальничков не предавать его лютой смерти, то вдруг истерически хихикал, отпускал остроты и затевал рассказывать истории из своей жизни, которые все начинались одинаково: "Захожу я в один дом..." Он никому не давал говорить. He either began to beg the gentlemen-bosses not to betray him to a fierce death, then he suddenly giggled hysterically, let go of witticisms and started telling stories from his life, which all began the same way: "I go into one house ..." He did not let anyone talk. Бригадир, после нескольких безуспешных попыток задать вопрос, откинулся на спинку стула и возмущенно поглядел направо и налево от себя. The brigadier, after several unsuccessful attempts to ask a question, leaned back in his chair and looked indignantly to his right and left. Ротмистр Чачу сказал ровным голосом:

- Кандидат Сим, заткни ему пасть. - Candidate Sim, shut his mouth.

Максим не знал, как затыкают пасть, поэтому он просто взял Киви Попшу за плечо и пару раз встряхнул. Maxim did not know how to plug his mouth, so he just took Kiwi Popsha by the shoulder and shook it a couple of times. У Киви Попшу лязгнули челюсти, он прикусил язык и замолчал. Kiwi Popshu's jaws snapped, he bit his tongue and fell silent. Тогда штатский, давно уже с интересом наблюдавший арестованного, произнес: "Этого я возьму. Then the civilian, who had been observing the arrested man with interest for a long time, said: “I will take this one. Пригодится". Useful." "Прекрасно!" "Wonderful!" - сказал бригадир и приказал отправить Киви Попшу обратно в камеру. - said the foreman and ordered to send Kiwi Popsha back to the cell. Когда парня вывели, адъютант сказал: When the guy was taken out, the adjutant said:

- Вот и весь мусор. - That's all the trash. Теперь пойдет группа. Now the group will go.

- Начинайте прямо с руководителя, - посоветовал штатский. "Begin directly with the leader," the civilian advised. - Как там его - Кетшеф? - How is it - Ketsef?

Адъютант заглянул в бумаги и сказал железной табуретке: The adjutant looked at the papers and said to the iron stool:

- Гэл Кетшеф.