×

Nous utilisons des cookies pour rendre LingQ meilleur. En visitant le site vous acceptez nos Politique des cookies.

image

"Дама с собачкой" Антон Чехов, Антон Павлович Чехов. Дама с собачкой. Глава 3.

Антон Павлович Чехов. Дама с собачкой. Глава 3.

Дома в Москве уже все было по-зимнему, топили печи и по утрам, когда дети собирались в гимназию и пили чай, было темно, и няня ненадолго зажигала огонь. Уже начались морозы. Когда идет первый снег, в первый день езды на санях, приятно видеть белую землю, белые крыши, дышится мягко, славно, и в это время вспоминаются юные годы. У старых лип и берез, белых от инея, добродушное выражение, они ближе к сердцу, чем кипарисы и пальмы, и вблизи них уже не хочется думать о горах и море. Гуров был москвич, вернулся он в Москву в хороший, морозный день, и когда надел шубу и теплые перчатки и прошелся по Петровке и когда в субботу вечером услышал звон колоколов, то недавняя поездка и места, в которых он был, утеряли для него все очарование. Мало-помалу он окунулся в московскую жизнь, уже с жадностью прочитывал по три газеты в день и говорил, что не читает московских газет из принципа. Его уже тянуло в рестораны, клубы, на званые обеды, юбилеи, и уже ему было лестно, что у него бывают известные адвокаты и артисты и что в Докторском клубе он играет в карты с профессором. Уже он мог съесть целую порцию селянки на сковороде... Пройдет какой-нибудь месяц, и Анна Сергеевна, казалось ему, покроется в памяти туманом и только изредка будет сниться с трогательной улыбкой, как снились другие. Но прошло больше месяца, наступила глубокая зима, а в памяти все было ясно, точно расстался он с Анной Сергеевной только вчера. И воспоминания разгорались все сильнее. Доносились ли в вечерней тишине в его кабинет голоса детей, приготовлявших уроки, слышал ли он романс, или орган в ресторане, или завывала в камине метель, как вдруг воскресало в памяти все: и то, что было на молу, и раннее утро с туманом на горах, и пароход из Феодосии, и поцелуи. Он долго ходил по комнате, и вспоминал, и улыбался, и потом воспоминания переходили в мечты, и прошедшее в воображении мешалось с тем, что будет. Анна Сергеевна не снилась ему, а шла за ним всюду, как тень, и следила за ним. Закрывши глаза, он видел ее, как живую, и она казалась красивее, моложе, нежнее, чем была; и сам он казался себе лучше, чем был тогда, в Ялте. Она по вечерам глядела на него из книжного шкафа, из камина, из угла, он слышал ее дыхание, ласковый шорох ее одежды. На улице он провожал взглядом женщин, искал, нет ли похожей на нее... И уже томило сильное желание поделиться с кем-нибудь своими воспоминаниями. Но дома нельзя было говорить о своей любви, а вне дома - не с кем. Не с жильцами же и не в банке. И о чем говорить? Разве он любил тогда? Разве было что-нибудь красивое, поэтическое, или поучительное, или просто интересное в его отношениях к Анне Сергеевне? И приходилось говорить неопределенно о любви, о женщинах, и никто не догадывался, в чем дело, и только жена шевелила своими темными бровями и говорила: - Тебе, Димитрий, совсем не идет роль фата. Однажды ночью, выходя из Докторского клуба со своим партнером, чиновником, он не удержался и сказал: - Если б вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте! Чиновник сел в сани и поехал, но вдруг обернулся и окликнул: - Дмитрий Дмитрич! - Что? - А давеча вы были правы: осетрина-то с душком! Эти слова, такие обычные, почему-то вдруг возмутили Гурова, показались ему унизительными, нечистыми. Какие дикие нравы, какие лица! Что за бестолковые ночи, какие неинтересные, незаметные дни! Неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры все об одном. Ненужные дела и разговоры все об одном охватывают на свою долю лучшую часть времени, лучшие силы, и в конце концов остается какая-то куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме или в арестантских ротах! Гуров не спал всю ночь и возмущался, и затем весь день провел с головной болью. И в следующие ночи он спал дурно, все сидел в постели и думал или ходил из угла в угол. Дети ему надоели, банк надоел, не хотелось никуда идти, ни о чем говорить. В декабре на праздниках он собрался в дорогу и сказал жене, что уезжает в Петербург хлопотать за одного молодого человека - и уехал в С. Зачем? Он и сам не знал хорошо. Ему хотелось повидаться с Анной Сергеевной и поговорить, устроить свидание, если можно. Приехал он в С. утром и занял в гостинице лучший номер, где весь пол был обтянут серым солдатским сукном, и была на столе чернильница, серая от пыли, со всадником на лошади, у которого была поднята рука со шляпой, а голова отбита. Швейцар дал ему нужные сведения: фон Дидериц живет на Старо-Гончарной улице, в собственном доме, - это недалеко от гостиницы, живет хорошо, богато, имеет своих лошадей, его все знают в городе. Швейцар выговаривал так: Дрыдыриц. Гуров не спеша пошел на Старо-Гончарную, отыскал дом. Как раз против дома тянулся забор, серый, длинный, с гвоздями. "От такого забора убежишь", - думал Гуров, поглядывая то на окна, то на забор. Он соображал: сегодня день неприсутственный, и муж, вероятно, дома. Да и все равно, было бы бестактно войти в дом и смутить. Если же послать записку, то она, пожалуй, попадет в руки мужу, и тогда все можно испортить. Лучше всего положиться на случай. И он все ходил по улице и около забора и поджидал этого случая. Он видел, как в ворота вошел нищий и на него напали собаки, потом, час спустя, слышал игру на рояле, и звуки доносились слабые, неясные. Должно быть, Анна Сергеевна играла. Парадная дверь вдруг отворилась и из нее вышла какая-то старушка, а за нею бежал знакомый шпиц. Гуров хотел позвать собаку, но у него вдруг забилось сердце, и он от волнения не мог вспомнить, как зовут шпица. Он ходил, и все больше и больше ненавидел серый забор, и уже думал с раздражением, что Анна Сергеевна забыла о нем и, быть может, уже развлекается с другим, и это так естественно в положении молодой женщины, которая вынуждена с утра до вечера видеть этот проклятый забор. Он вернулся к себе в номер и долго сидел на диване, не зная, что делать, потом обедал, потом долго спал. "Как все это глупо и беспокойно, - думал он, проснувшись и глядя на темные окна: был уже вечер. - Вот и выспался зачем-то. Что же я теперь ночью буду делать?" Он сидел на постели, покрытой дешевым серым, точно больничным, одеялом, и дразнил себя с досадой: "Вот тебе и дама с собачкой... Вот тебе и приключение... Вот и сиди тут". Еще утром, на вокзале, ему бросилась в глаза афиша с очень крупными буквами: шла в первый раз "Гейша". Он вспомнил об этом и поехал в театр. "Очень возможно, что она бывает на первых представлениях", - думал он. Театр был полон. И тут, как вообще во всех губернских театрах, был туман повыше люстры, шумно беспокоилась галерка; в первом ряду перед началом представления стояли местные франты, заложив руки назад; и тут, в губернаторской ложе, на первом месте сидела губернаторская дочь в боа, а сам губернатор скромно прятался за портьерой, и видны были только его руки; качался занавес, оркестр долго настраивался. Все время, пока публика входила и занимала места, Гуров жадно искал глазами. Вошла и Анна Сергеевна. Она села в третьем ряду, и когда Гуров взглянул на нее, то сердце у него сжалось, и он понял ясно, что для него теперь на всем свете нет ближе, дороже и важнее человека; она, затерявшаяся в провинциальной толпе, эта маленькая женщина, ничем не замечательная, с вульгарною лорнеткой в руках, наполняла теперь всю его жизнь, была его горем, радостью, единственным счастьем, какого он теперь желал для себя; и под звуки плохого оркестра, дрянных обывательских скрипок, он думал о том, как она хороша. Думал и мечтал. Вместе с Анной Сергеевной вошел и сел рядом молодой человек с небольшими бакенами, очень высокий, сутулый; он при каждом шаге покачивал головой и, казалось, постоянно кланялся. Вероятно, это был муж, которого она тогда в Ялте, в порыве горького чувства, обозвала лакеем. И в самом деле, в его длинной фигуре, в бакенах, в небольшой лысине было что-то лакейски-скромное, улыбался он сладко, и в петлице у него блестел какой-то ученый значок, точно лакейский номер. В первом антракте муж ушел курить, она осталась в кресле. Гуров, сидевший тоже в партере, подошел к ней и сказал дрожащим голосом, улыбаясь насильно: - Здравствуйте. Она взглянула на него и побледнела, потом еще раз взглянула с ужасом, не веря глазам, и крепко сжала в руках вместе веер и лорнетку, очевидно борясь с собой, чтобы не упасть в обморок. Оба молчали. Она сидела, он стоял, испуганный ее смущением, не решаясь сесть рядом. Запели настраиваемые скрипки и флейта, стало вдруг страшно, казалось, что из всех лож смотрят. Но вот она встала и быстро пошла к выходу; он - за ней, и оба шли бестолково, по коридорам, по лестницам, то поднимаясь, то спускаясь, и мелькали у них перед глазами какие-то люди в судейских, учительских и удельных мундирах, и все со значками; мелькали дамы, шубы на вешалках, дул сквозной ветер, обдавая запахом табачных окурков. И Гуров, у которого сильно билось сердце, думал: "О, господи! И к чему эти люди, этот оркестр..." И в эту минуту он вдруг вспомнил: как тогда вечером на станции, проводив Анну Сергеевну, говорил себе, что все кончилось и они уже никогда не увидятся. Но как еще далеко было до конца! На узкой, мрачной лестнице, где было написано "ход в амфитеатр", она остановилась. - Как вы меня испугали! - сказала она, тяжело дыша, все еще бледная, ошеломленная. - О, как вы меня испугали! Я едва жива. Зачем вы приехали? Зачем? - Но поймите, Анна, поймите... - проговорил он вполголоса, торопясь. - Умоляю вас, поймите... Она глядела на него со страхом, с мольбой, с любовью, глядела пристально, чтобы покрепче задержать в памяти его черты. - Я так страдаю! - продолжала она, не слушая его. - Я все время думала только о вас, я жила мыслями о вас. И мне хотелось забыть, забыть, но зачем, зачем вы приехали? Повыше, на площадке, два гимназиста курили и смотрели вниз, но Гурову было все равно, он привлек к себе Анну Сергеевну и стал целовать ее лицо, щеки, руки. - Что вы делаете, что вы делаете! - говорила она в ужасе, отстраняя его от себя. - Мы с вами обезумели. Уезжайте сегодня же, уезжайте сейчас... Заклинаю вас всем святым, умоляю... Сюда идут! По лестнице снизу вверх кто-то шел. - Вы должны уехать... - продолжала Анна Сергеевна шепотом. - Слышите, Дмитрий Дмитрич. Я приеду к вам в Москву. Я никогда не была счастлива, я теперь несчастна и никогда, никогда не буду счастлива, никогда! Не заставляйте же меня страдать еще больше! Клянусь, я приеду в Москву. А теперь расстанемся! Мой милый, добрый, дорогой мой, расстанемся! Она пожала ему руку и стала быстро спускаться вниз, все оглядываясь на него, и по глазам ее было видно, что она в самом деле не была счастлива... Гуров постоял немного, прислушался, потом, когда все утихло, отыскал свою вешалку и ушел из театра.

Learn languages from TV shows, movies, news, articles and more! Try LingQ for FREE

Антон Павлович Чехов. Дама с собачкой. Глава 3. Anton Pavlovich Chekhov. Die Dame mit dem Hund. Kapitel 3. Anton Chekhov. The Lady with the Doggy. Chapter 3. Anton Pavlovich Tchekhov. La dame au chien. Chapitre 3. Anton Pavlovich Cechov. La signora con il cane. Capitolo 3. Anton Pavlovitsj Tsjechov. Dame met een hond. Hoofdstuk 3. Anton Pavlovich Chekhov. Senhora com um cão. Capítulo 3. Anton Pavlovich Chekhov. Damen med hunden. Kapitel 3.

Дома в Москве уже все было по-зимнему, топили печи и по утрам, когда дети собирались в гимназию и пили чай, было темно, и няня ненадолго зажигала огонь. ||莫斯科|||||||火爐|||早晨時分||孩子们|準備好||||喝著|||黑漆漆的|||暫時|點燃了|火光 At home in Moscow, everything was already winter-like, the stoves were heated, and in the mornings, when the children were going to the gymnasium and drinking tea, it was dark, and the nurse briefly lit the fire. Em casa, em Moscovo, já estava tudo no inverno, os fogões estavam acesos e, de manhã, quando as crianças iam para o ginásio e tomavam chá, estava escuro e a ama acendia a lareira durante algum tempo. Уже начались морозы. |已經開始| Когда идет первый снег, в первый день езды на санях, приятно видеть белую землю, белые крыши, дышится мягко, славно, и в это время вспоминаются юные годы. ||第一個|||||乘坐||雪橇上||看到||土地|白色的||呼吸起來|輕鬆地|美好地||||時刻||年輕時光| When it snows for the first time, on the first day of sledding, it is nice to see the white earth, white roofs, it breathes softly, gloriously, and at this time you remember your youth. Quando chega a primeira neve, no primeiro dia de trenó, é agradável ver o chão branco, os telhados brancos, respirar suavemente, gloriosamente, e nessa altura recordamos os nossos anos de juventude. У старых лип и берез, белых от инея, добродушное выражение, они ближе к сердцу, чем кипарисы и пальмы, и вблизи них уже не хочется думать о горах и море. |||||||霜冻|和藹可親的|表情|它們|更接近||心坎上||柏樹||棕櫚樹||在附近|它們附近|||想要|思考|關於|山脈||大海 |||||||||||||||cypress trees||palms||||||||||| Old lindens and birches, white from hoarfrost, have a good-natured expression, they are closer to the heart than cypresses and palm trees, and near them one does not want to think about mountains and the sea. As velhas tílias e bétulas, brancas de geada, têm uma expressão bem-humorada, estão mais próximas do coração do que os ciprestes e as palmeiras, e ao pé delas já não se quer pensar nas montanhas e no mar. Гуров был москвич, вернулся он в Москву в хороший, морозный день, и когда надел шубу и теплые перчатки и прошелся по Петровке и когда в субботу вечером услышал звон колоколов, то недавняя поездка и места, в которых он был, утеряли для него все очарование. 古罗夫|||回到|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||| |||||||||frosty||||||||||||Petrovka|||||||ring|||recent||||||||lost||||charm Gurov was a Muscovite, he returned to Moscow on a good, frosty day, and when he put on a fur coat and warm gloves and walked along Petrovka and when on Saturday evening he heard the ringing of bells, his recent trip and the places he was in lost all charm for him ... Gurov era moscovita, regressou a Moscovo num dia agradável e gelado e, quando vestiu o casaco de peles e as luvas quentes e passeou pela Petrovka e quando ouviu os sinos tocarem no sábado à noite, a viagem recente e os lugares onde tinha estado perderam todo o encanto para ele. Мало-помалу он окунулся в московскую жизнь, уже с жадностью прочитывал по три газеты в день и говорил, что не читает московских газет из принципа. 逐漸地|||||||||||||||||||||||| Little by little, he plunged into Moscow life, already eagerly read three newspapers a day and said that he did not read Moscow newspapers on principle. Pouco a pouco, mergulhou na vida de Moscovo, lia três jornais por dia com avidez e dizia que, por princípio, não lia jornais de Moscovo. Его уже тянуло в рестораны, клубы, на званые обеды, юбилеи, и уже ему было лестно, что у него бывают известные адвокаты и артисты и что в Докторском клубе он играет в карты с профессором. |||||||invited|||||||||||||||||||||||||| He was already drawn to restaurants, clubs, dinner parties, anniversaries, and he was already flattered that he had famous lawyers and artists and that in the Doctor's Club he was playing cards with the professor. Já se sentia atraído por restaurantes, clubes, jantares, aniversários, e já se sentia lisonjeado por advogados e artistas famosos o visitarem e por jogar às cartas com o professor no Doctor's Club. Уже он мог съесть целую порцию селянки на сковороде... Пройдет какой-нибудь месяц, и Анна Сергеевна, казалось ему, покроется в памяти туманом и только изредка будет сниться с трогательной улыбкой, как снились другие. ||||||peasant dish|||||||||||||||||||||||||| Already he could eat a whole portion of the villager in a frying pan ... A month would pass, and it seemed to him that Anna Sergeyevna would be covered in a fog in his memory and only occasionally would she dream with a touching smile, as others dreamed. Já conseguia comer uma porção inteira de selyanka numa panela.... Passavam alguns meses, e Anna Sergeyevna, parecia-lhe, desvanecia-se na sua memória, e só de vez em quando sonhava com ela, com um sorriso comovente, como sonhava com os outros. Но прошло больше месяца, наступила глубокая зима, а в памяти все было ясно, точно расстался он с Анной Сергеевной только вчера. But more than a month had passed, deep winter had come, and everything was clear in his memory, as if he had parted with Anna Sergeyevna only yesterday. Mas já tinha passado mais de um mês, tinha chegado o inverno profundo, e tudo estava claro na sua memória, como se se tivesse separado de Anna Sergeyevna ainda ontem. И воспоминания разгорались все сильнее. And the memories flared up more and more. E as recordações reavivavam-se cada vez mais. Доносились ли в вечерней тишине в его кабинет голоса детей, приготовлявших уроки, слышал ли он романс, или орган в ресторане, или завывала в камине метель, как вдруг воскресало в памяти все: и то, что было на молу, и раннее утро с туманом на горах, и пароход из Феодосии, и поцелуи. ||||||||||||||||||||||||||||||||||||mole||||||||||||| Whether in the evening silence in his study the voices of the children preparing their lessons were heard, whether he heard a romance, or an organ in a restaurant, or a blizzard was howling in the fireplace, when suddenly everything revived in his memory: both what was on the pier and the early morning with fog on the mountains, and a steamer from Feodosia, and kisses. Quer fossem as vozes das crianças a preparar as suas lições no silêncio da noite, quer ouvisse um romance no seu escritório, ou um órgão num restaurante, ou uma tempestade de neve a uivar na lareira, tudo lhe vinha subitamente à memória: o que tinha acontecido no molhe, e a madrugada com o nevoeiro nas montanhas, e o vapor de Teodósia, e os beijos. Он долго ходил по комнате, и вспоминал, и улыбался, и потом воспоминания переходили в мечты, и прошедшее в воображении мешалось с тем, что будет. He walked around the room for a long time, and remembered and smiled, and then the memories turned into dreams, and the past in the imagination interfered with what would be. Andou durante muito tempo pelo quarto, recordou, sorriu, e depois as recordações transformaram-se em sonhos, e o passado misturou-se na sua imaginação com o que estava para vir. Анна Сергеевна не снилась ему, а шла за ним всюду, как тень, и следила за ним. Anna Sergeevna did not dream of him, but followed him everywhere, like a shadow, and followed him. Anna Sergeyevna não sonhava com ele, mas seguia-o para todo o lado, como uma sombra, e observava-o. Закрывши глаза, он видел ее, как живую, и она казалась красивее, моложе, нежнее, чем была; и сам он казался себе лучше, чем был тогда, в Ялте. Closing his eyes, he saw her as alive, and she seemed more beautiful, younger, more tender than she was; and he himself seemed better than he was then, in Yalta. Fechando os olhos, viu-a como se estivesse viva, e ela pareceu-lhe mais bela, mais jovem, mais terna do que tinha sido; e ele próprio pareceu-lhe melhor do que tinha sido na altura, em Ialta. Она по вечерам глядела на него из книжного шкафа, из камина, из угла, он слышал ее дыхание, ласковый шорох ее одежды. ||||||||||||corner|||||||| In the evenings she looked at him from the bookcase, from the fireplace, from the corner, he heard her breathing, the gentle rustle of her clothes. Ela olhava-o à noite a partir da estante, da lareira, de um canto; ele ouvia a sua respiração, o farfalhar carinhoso das suas roupas. На улице он провожал взглядом женщин, искал, нет ли похожей на нее... И уже томило сильное желание поделиться с кем-нибудь своими воспоминаниями. ||||||||||||||tormented|||||||| On the street he watched the women, looking for someone like her ... And already a strong desire to share his memories with someone was tormenting. Na rua, olhava para as mulheres, à procura de alguém como ela.... E tinha um forte desejo de partilhar as suas memórias com alguém. Но дома нельзя было говорить о своей любви, а вне дома - не с кем. But at home you could not talk about your love, and outside the house - there was no one. Mas não podíamos falar do nosso amor em casa, e não havia ninguém com quem falar fora de casa. Не с жильцами же и не в банке. Not with the tenants and not in the bank. Não com os inquilinos ou com o banco. И о чем говорить? And what to talk about? Разве он любил тогда? Did he love then? Será que ele amava nessa altura? Разве было что-нибудь красивое, поэтическое, или поучительное, или просто интересное в его отношениях к Анне Сергеевне? Was there anything beautiful, poetic, or instructive, or simply interesting in his relationship to Anna Sergeevna? И приходилось говорить неопределенно о любви, о женщинах, и никто не догадывался, в чем дело, и только жена шевелила своими темными бровями и говорила: - Тебе, Димитрий, совсем не идет роль фата. ||||||||||||||||||||||||||||||bride And I had to talk vaguely about love, about women, and no one knew what the matter was, and only the wife wiggled her dark eyebrows and said: - You, Dimitri, do not play the role of a veil at all. E tiveram de falar vagamente de amor, de mulheres, e ninguém percebeu o que se passava, e só a mulher mexeu as sobrancelhas escuras e disse: - "O véu não te fica bem, Dimitri, de todo. Однажды ночью, выходя из Докторского клуба со своим партнером, чиновником, он не удержался и сказал: - Если б вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте! |||||||||||not||||||||||||||| One night, leaving the Doctors' Club with his partner, an official, he could not resist and said: - If you only knew what a charming woman I met in Yalta! Uma noite, ao sair do Doctor's Club com o seu companheiro, um funcionário, não resistiu a dizer - Se soubesses a mulher encantadora que conheci em Ialta! Чиновник сел в сани и поехал, но вдруг обернулся и окликнул: - Дмитрий Дмитрич! The official got into the sleigh and drove off, but suddenly turned around and called out: "Dmitry Dmitritch!" - Что? - А давеча вы были правы: осетрина-то с душком! |the other day||||sturgeon|||smell - And just now you were right: sturgeon with a smell! - E no outro dia tinhas razão: o esturjão cheira mal! Эти слова, такие обычные, почему-то вдруг возмутили Гурова, показались ему унизительными, нечистыми. These words, so ordinary, for some reason suddenly angered Gurov, seemed humiliating and impure to him. Estas palavras, tão vulgares, por alguma razão irritaram subitamente Gurov, pareceram-lhe humilhantes, impuras. Какие дикие нравы, какие лица! |wild||| What wild morals, what faces! Que modos selvagens, que rostos! Что за бестолковые ночи, какие неинтересные, незаметные дни! What stupid nights, what uninteresting, inconspicuous days! Que noites ociosas, que dias desinteressantes, que dias sem nada de especial! Неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры все об одном. ||||gluttony|||||| Furious game of cards, gluttony, drunkenness, constant talk about one thing. Jogos de cartas frenéticos, gula, bebedeira, conversas constantes sobre a mesma coisa. Ненужные дела и разговоры все об одном охватывают на свою долю лучшую часть времени, лучшие силы, и в конце концов остается какая-то куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме или в арестантских ротах! |||||||||||||||||||||||meager|wingless|||||||||||||||||prison|battalions Unnecessary deeds and conversations all about the same embrace the best part of the time, the best forces, and in the end there remains some kind of short, wingless life, some kind of nonsense, and you can't leave and run, as if you are sitting in a madhouse or in prison companies! Os negócios desnecessários e as conversas sobre uma coisa ocupam a maior parte do tempo, a maior parte das forças, e no fim ficamos com uma vida encolhida, sem asas, um disparate, e não podemos sair ou escapar, como se estivéssemos sentados num manicómio ou num centro de detenção! Гуров не спал всю ночь и возмущался, и затем весь день провел с головной болью. ||||||||||||||pain Gurov did not sleep all night and was indignant, and then he spent the whole day with a headache. Gurov ficou acordado toda a noite, ressentido, e depois passou o dia inteiro com uma dor de cabeça. И в следующие ночи он спал дурно, все сидел в постели и думал или ходил из угла в угол. And on the following nights he slept badly, sat in bed and thought, or walked from corner to corner. E nas noites seguintes dormia mal, sentado na cama a pensar ou a andar de um canto para o outro. Дети ему надоели, банк надоел, не хотелось никуда идти, ни о чем говорить. He was tired of the children, tired of the bank, he did not want to go anywhere or talk about anything. Estava aborrecido com os miúdos, aborrecido com o banco, não queria ir a lado nenhum, não queria falar de nada. В декабре на праздниках он собрался в дорогу и сказал жене, что уезжает в Петербург хлопотать за одного молодого человека - и уехал в С. Зачем? |||||||||||||||to help||||||||| In December, at the holidays, he got ready for the road and told his wife that he was leaving for Petersburg to work for one young man - and left for S. Why? Em dezembro, por altura das férias, fez as malas e disse à mulher que ia para S. Petersburgo procurar um jovem - e foi para S. Petersburgo. Porquê? Он и сам не знал хорошо. He himself did not know well. Ему хотелось повидаться с Анной Сергеевной и поговорить, устроить свидание, если можно. He wanted to see Anna Sergeevna and talk, arrange a date, if possible. Ele queria ver Anna Sergeyevna e conversar, ter um encontro, se pudesse. Приехал он в С. утром и занял в гостинице лучший номер, где весь пол был обтянут серым солдатским сукном, и была на столе чернильница, серая от пыли, со всадником на лошади, у которого была поднята рука со шляпой, а голова отбита. |||||||||||||||||||||||inkwell|||||||||||||||||broken off He arrived in S. in the morning and took the best room in the hotel, where the whole floor was covered with gray soldier's cloth, and there was an inkwell on the table, gray with dust, with a rider on a horse, whose hand and hat were raised, and his head was beaten off. Chegou a S. de manhã e ocupou o melhor quarto do hotel, onde todo o chão estava coberto de panos cinzentos de soldado e havia um tinteiro em cima da mesa, cinzento de pó, com um cavaleiro a cavalo, cuja mão estava levantada com o chapéu e a cabeça batida. Швейцар дал ему нужные сведения: фон Дидериц живет на Старо-Гончарной улице, в собственном доме, - это недалеко от гостиницы, живет хорошо, богато, имеет своих лошадей, его все знают в городе. ||||||Diderichs||||||||||||||||||||||| The doorman gave him the information he needed: von Diederitz lives on Staro-Goncharnaya Street, in his own house, not far from the hotel, lives well, richly, has his own horses, everyone knows him in the city. O porteiro deu-lhe as informações necessárias: von Dideritz vive na rua Staro-Goncharna, na sua própria casa - não fica longe do hotel, vive bem, é rico, tem os seus próprios cavalos, toda a gente o conhece na cidade. Швейцар выговаривал так: Дрыдыриц. The doorman pronounced it like this: Drydyrits. O porteiro pronunciou-o: Drydiritz. Гуров не спеша пошел на Старо-Гончарную, отыскал дом. Gurov slowly went to Staro-Goncharnaya Street and found a house. Gurov foi sem pressas a Staro-Goncharnaia, encontrou a casa. Как раз против дома тянулся забор, серый, длинный, с гвоздями. |||||||||nails Just opposite the house was a long, gray fence with nails. Junto à casa estendia-se uma vedação cinzenta, comprida, com pregos. "От такого забора убежишь", - думал Гуров, поглядывая то на окна, то на забор. "You will run away from such a fence," thought Gurov, glancing now at the windows, now at the fence. "É possível escapar de uma vedação destas", pensou Gurov, olhando para as janelas e para a vedação. Он соображал: сегодня день неприсутственный, и муж, вероятно, дома. ||||non-attendance|||| He realized: today is a non-partisan day, and the husband is probably at home. Pensou: era um dia em que não havia visitas e o marido dela devia estar em casa. Да и все равно, было бы бестактно войти в дом и смутить. Anyway, it would be tactless to enter the house and embarrass. E, de qualquer modo, seria falta de tato entrar e envergonhá-la. Если же послать записку, то она, пожалуй, попадет в руки мужу, и тогда все можно испортить. If you send a note, then it will probably fall into the hands of her husband, and then everything can be ruined. Se enviar um bilhete, é provável que caia nas mãos do marido e depois tudo se estrague. Лучше всего положиться на случай. It's best to rely on chance. É melhor confiar no acaso. И он все ходил по улице и около забора и поджидал этого случая. And he kept walking down the street and near the fence and was waiting for this event. E continuou a descer a rua e a contornar a vedação, à espera desta oportunidade. Он видел, как в ворота вошел нищий и на него напали собаки, потом, час спустя, слышал игру на рояле, и звуки доносились слабые, неясные. ||||||beggar||||||||||||||||| He saw a beggar enter the gate and the dogs attacked him, then, an hour later, he heard the piano playing, and the sounds were faint, indistinct. Viu um mendigo entrar pelo portão e ser atacado por cães, depois, uma hora mais tarde, ouviu o piano a tocar, e os sons eram fracos, indistintos. Должно быть, Анна Сергеевна играла. Anna Sergeevna must have been playing. Парадная дверь вдруг отворилась и из нее вышла какая-то старушка, а за нею бежал знакомый шпиц. The front door suddenly opened and an old woman came out of it, and a familiar spitz ran after her. A porta da frente abriu-se de repente e uma mulher idosa saiu, seguida por um spitz familiar que corria atrás dela. Гуров хотел позвать собаку, но у него вдруг забилось сердце, и он от волнения не мог вспомнить, как зовут шпица. Gurov wanted to call the dog, but his heart suddenly began to beat, and from excitement he could not remember the name of the spitz. Gurov queria chamar o cão, mas o seu coração acelerou subitamente e, devido à excitação, não se conseguia lembrar do nome do spitz. Он ходил, и все больше и больше ненавидел серый забор, и уже думал с раздражением, что Анна Сергеевна забыла о нем и, быть может, уже развлекается с другим, и это так естественно в положении молодой женщины, которая вынуждена с утра до вечера видеть этот проклятый забор. He walked around, and more and more hated the gray fence, and already thought with irritation that Anna Sergeyevna had forgotten about him and, perhaps, was already having fun with another, and this is so natural in the position of a young woman who is forced from morning to evening to see this damn fence. Ele caminhava e detestava cada vez mais a cerca cinzenta, e já pensava com irritação que Anna Sergeyevna se tinha esquecido dele e podia estar a divertir-se com outro, e isso era tão natural na posição de uma jovem mulher que tinha de ver aquela maldita cerca de manhã à noite. Он вернулся к себе в номер и долго сидел на диване, не зная, что делать, потом обедал, потом долго спал. He returned to his room and sat for a long time on the sofa, not knowing what to do, then had dinner, then slept for a long time. "Как все это глупо и беспокойно, - думал он, проснувшись и глядя на темные окна: был уже вечер. ||||||||||looking|||||| "How stupid and restless all this is," he thought, waking up and looking at the dark windows: it was already evening. - Вот и выспался зачем-то. - So I slept for some reason. - Por alguma razão, consegui dormir um pouco. Что же я теперь ночью буду делать?" What am I going to do at night now?" Он сидел на постели, покрытой дешевым серым, точно больничным, одеялом, и дразнил себя с досадой: "Вот тебе и дама с собачкой... Вот тебе и приключение... Вот и сиди тут". He sat on a bed, covered with a cheap gray, like a hospital, blanket, and teased himself with annoyance: "Here's the lady with the dog ... Here's an adventure for you ... So sit here." Sentou-se na cama, coberta com um cobertor cinzento e barato, como um cobertor de hospital, e provocou-se a si próprio com irritação: "Lá se vai a senhora com o cão..... Aqui está uma aventura para ti... Lá se foi a aventura". Еще утром, на вокзале, ему бросилась в глаза афиша с очень крупными буквами: шла в первый раз "Гейша". Even in the morning, at the station, he was struck by a poster with very large letters: "Geisha" was running for the first time. Ainda de manhã, na estação de comboios, um cartaz com letras muito grandes chamou a sua atenção: "Geisha" estava a dar pela primeira vez. Он вспомнил об этом и поехал в театр. He remembered this and went to the theater. "Очень возможно, что она бывает на первых представлениях", - думал он. very||||||||| "It is very possible that she is at the first performances," he thought. "É muito possível que ela esteja nas primeiras actuações", pensou. Театр был полон. The theater was full. O teatro estava cheio. И тут, как вообще во всех губернских театрах, был туман повыше люстры, шумно беспокоилась галерка; в первом ряду перед началом представления стояли местные франты, заложив руки назад; и тут, в губернаторской ложе, на первом месте сидела губернаторская дочь в боа, а сам губернатор скромно прятался за портьерой, и видны были только его руки; качался занавес, оркестр долго настраивался. ||||||provincial|||fog|above||||||||||performance|||dandies||||||||||||||||boa scarf|||||||||were visible||||||curtain||| And here, as in all provincial theaters, there was a fog above the chandelier, the gallery was noisily worried; in the first row before the start of the show, local dandies stood with their hands folded back; and here, in the governor's box, in the first place was the governor's daughter in the boa, and the governor himself modestly hid behind the curtain, and only his hands were visible; the curtain swayed, the orchestra tuned in for a long time. E aqui, como em todos os teatros de província, havia um nevoeiro mais alto do que o lustre, a galeria era barulhentamente perturbada; na primeira fila, antes do início do espetáculo, os dignitários locais estavam de pé com as mãos atrás das costas; e aqui, no camarote do governador, a filha do governador estava sentada no lugar da frente, usando uma jiboia, enquanto o próprio governador se escondia modestamente atrás da cortina, e apenas as suas mãos eram visíveis; a cortina balançava, a orquestra demorava muito tempo a afinar. Все время, пока публика входила и занимала места, Гуров жадно искал глазами. ||||||took||||| All the time while the audience entered and took their seats, Gurov eagerly searched with his eyes. Enquanto o público entrava e se sentava, Gurov procurava avidamente com os olhos. Вошла и Анна Сергеевна. Anna Sergeevna also entered. Она села в третьем ряду, и когда Гуров взглянул на нее, то сердце у него сжалось, и он понял ясно, что для него теперь на всем свете нет ближе, дороже и важнее человека; она, затерявшаяся в провинциальной толпе, эта маленькая женщина, ничем не замечательная, с вульгарною лорнеткой в руках, наполняла теперь всю его жизнь, была его горем, радостью, единственным счастьем, какого он теперь желал для себя; и под звуки плохого оркестра, дрянных обывательских скрипок, он думал о том, как она хороша. ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||bourgeois violins|||||||| She sat down in the third row, and when Gurov looked at her, his heart sank, and he clearly understood that for him now in the whole world there was no closer, dearer and more important person; she, lost in the provincial crowd, this little woman, unremarkable in any way, with a vulgar lorgnette in her hands, now filled his whole life, was his grief, joy, the only happiness he now desired for himself; and to the sounds of a bad orchestra, lousy philistine violins, he thought about how good she was. Sentou-se na terceira fila e, quando Gurov olhou para ela, o seu coração afundou-se e compreendeu claramente que, para ele, não havia agora pessoa mais próxima, mais querida e mais importante em todo o mundo; Ela, perdida no meio da multidão provinciana, essa mulher pequena, sem qualquer importância, com uma vulgar lorgnette nas mãos, preenchia agora toda a sua vida, era a sua dor, a sua alegria, a única felicidade que ele desejava para si próprio; e, ao som da má orquestra, dos violinos da plebe, ele pensava como ela era boa. Думал и мечтал. Вместе с Анной Сергеевной вошел и сел рядом молодой человек с небольшими бакенами, очень высокий, сутулый; он при каждом шаге покачивал головой и, казалось, постоянно кланялся. Together with Anna Sergeevna, a young man with small whiskers, very tall and stooped, entered and sat down next to him; he shook his head with every step and seemed to bow constantly. Juntamente com Anna Sergeyevna, entrou um jovem de bochechas pequenas, muito alto, descaído, que se sentou ao lado dela; abanava a cabeça a cada passo e parecia fazer uma vénia constante. Вероятно, это был муж, которого она тогда в Ялте, в порыве горького чувства, обозвала лакеем. Probably, it was her husband, whom she then in Yalta, in a fit of bitter feelings, called a lackey. Era provavelmente o marido a quem ela tinha chamado lacaio em Ialta, num acesso de amargura. И в самом деле, в его длинной фигуре, в бакенах, в небольшой лысине было что-то лакейски-скромное, улыбался он сладко, и в петлице у него блестел какой-то ученый значок, точно лакейский номер. |||||||||||||||||||||||lapel|||||||badge||| And in fact, in his long figure, in his whiskers, in his small bald head there was something of a servile-modest, he smiled sweetly, and in his buttonhole glittered some kind of learned badge, like a footman's number. De facto, a sua figura comprida, os seus olhos de búfalo, a sua ligeira calvície tinham qualquer coisa de masculino e modesto; sorria docemente e na sua botoeira brilhava um distintivo erudito, exatamente um número masculino. В первом антракте муж ушел курить, она осталась в кресле. In the first intermission, the husband left to smoke, she remained in the chair. No primeiro intervalo, o marido saiu para fumar, ela ficou na cadeira. Гуров, сидевший тоже в партере, подошел к ней и сказал дрожащим голосом, улыбаясь насильно: - Здравствуйте. Gurov, who was also sitting in the stalls, approached her and said in a trembling voice, smiling forcibly: “Hello. Gurov, que também estava sentado no canteiro, aproximou-se dela e disse-lhe com uma voz trémula e um sorriso forçado: -Olá. Она взглянула на него и побледнела, потом еще раз взглянула с ужасом, не веря глазам, и крепко сжала в руках вместе веер и лорнетку, очевидно борясь с собой, чтобы не упасть в обморок. She looked at him and turned pale, then looked again with horror, in disbelief, and tightly squeezed the fan and the lorgnette together in her hands, obviously struggling with herself so as not to faint. Ela olhou para ele e empalideceu, depois olhou de novo com horror, não acreditando nos seus olhos, e agarrou o leque e a lorgnette com força nas suas mãos, evidentemente lutando consigo própria para não desmaiar. Оба молчали. Она сидела, он стоял, испуганный ее смущением, не решаясь сесть рядом. She sat, he stood, frightened by her embarrassment, not daring to sit down next to her. Ela sentou-se, ele levantou-se, assustado com o embaraço dela, hesitando em sentar-se ao seu lado. Запели настраиваемые скрипки и флейта, стало вдруг страшно, казалось, что из всех лож смотрят. The tuned violins and flute began to sing, it suddenly became scary, it seemed that they were watching from all the boxes. Os violinos afinados e a flauta começaram a cantar e, de repente, foi assustador, parecia que de todas as caixas estavam a assistir. Но вот она встала и быстро пошла к выходу; он - за ней, и оба шли бестолково, по коридорам, по лестницам, то поднимаясь, то спускаясь, и мелькали у них перед глазами какие-то люди в судейских, учительских и удельных мундирах, и все со значками; мелькали дамы, шубы на вешалках, дул сквозной ветер, обдавая запахом табачных окурков. But then she got up and walked quickly to the exit; he followed her, and both walked stupidly, along the corridors, along the stairs, now going up, now going down, and flashed before their eyes were some people in judicial, teacher's and appanage uniforms, and all with badges; Ladies flashed, fur coats on hangers, a through wind blew, smelling of tobacco butts. Mas depois ela levantou-se e dirigiu-se rapidamente para a saída; ele seguiu-a, e ambos caminharam freneticamente, pelos corredores, subindo e descendo as escadas, com algumas pessoas em uniformes de juízes, professores e apaniguados, todos com distintivos, a brilharem diante dos seus olhos; senhoras a brilharem, casacos em cabides, o vento a soprar através deles, dando-lhes o cheiro de pontas de tabaco. И Гуров, у которого сильно билось сердце, думал: "О, господи! And Gurov, whose heart was beating violently, thought: “Oh, Lord! И к чему эти люди, этот оркестр..." И в эту минуту он вдруг вспомнил: как тогда вечером на станции, проводив Анну Сергеевну, говорил себе, что все кончилось и они уже никогда не увидятся. And why are these people, this orchestra ... "And at that moment he suddenly remembered: how that evening at the station, seeing Anna Sergeevna off, he told himself that everything was over and they would never see each other again. E porquê estas pessoas, esta orquestra..." E nesse momento lembrou-se de repente: como naquela noite, na estação, ao despedir-se de Anna Sergeyevna, tinha dito a si próprio que tudo estava acabado e que nunca mais se veriam. Но как еще далеко было до конца! But how far was it to the end! Mas como estava longe o fim! На узкой, мрачной лестнице, где было написано "ход в амфитеатр", она остановилась. On a narrow, gloomy staircase, where it was written "entrance to the amphitheater," she stopped. Na escada estreita e suja que dizia "passagem para o anfiteatro", parou. - Как вы меня испугали! - How you frightened me! - сказала она, тяжело дыша, все еще бледная, ошеломленная. she said, breathing heavily, still pale and dazed. - disse ela, respirando pesadamente, ainda pálida, atónita. - О, как вы меня испугали! - Oh, how you frightened me! Я едва жива. I'm barely alive. Mal estou vivo. Зачем вы приехали? Why are you here? Зачем? - Но поймите, Анна, поймите... - проговорил он вполголоса, торопясь. - But understand, Anna, understand ... - he said in an undertone, hurrying. - Mas compreende, Anna, compreende... - disse ele, meio a contragosto, apressadamente. - Умоляю вас, поймите... Она глядела на него со страхом, с мольбой, с любовью, глядела пристально, чтобы покрепче задержать в памяти его черты. - I beg you, understand ... She looked at him with fear, with entreaty, with love, gazing intently in order to keep his features more firmly in her memory. - Peço-te, compreende... Ela olhava-o com medo, com súplica, com amor, fixando-o atentamente, para fixar melhor os seus traços na memória. - Я так страдаю! - I suffer so much! - продолжала она, не слушая его. - She continued, not listening to him. - Я все время думала только о вас, я жила мыслями о вас. - All the time I thought only of you, I lived with thoughts of you. - Tenho pensado em ti a toda a hora, tenho vivido com pensamentos de ti. И мне хотелось забыть, забыть, но зачем, зачем вы приехали? And I wanted to forget, forget, but why, why did you come? Повыше, на площадке, два гимназиста курили и смотрели вниз, но Гурову было все равно, он привлек к себе Анну Сергеевну и стал целовать ее лицо, щеки, руки. Above, on the landing, two high school students were smoking and looking down, but Gurov did not care, he drew Anna Sergeevna to him and began kissing her face, cheeks, hands. Mais acima, na plataforma, dois estudantes do ginásio estavam a fumar e a olhar para baixo, mas Gurov não se importou, puxou Anna Sergeyevna para si e começou a beijar-lhe a cara, as faces, as mãos. - Что вы делаете, что вы делаете! - говорила она в ужасе, отстраняя его от себя. she said in horror, pushing him away from her. - disse ela horrorizada, afastando-o dela. - Мы с вами обезумели. “You and I have gone mad. - Tu e eu somos loucos. Уезжайте сегодня же, уезжайте сейчас... Заклинаю вас всем святым, умоляю... Сюда идут! Leave today, leave now ... I conjure you to all saints, I beg you ... They are coming here! Parta esta noite, parta agora. Peço-vos por todos os santos, peço-vos... Eles estão a chegar! По лестнице снизу вверх кто-то шел. Someone was walking up the stairs. Havia alguém a subir as escadas, vindo do andar de baixo. - Вы должны уехать... - продолжала Анна Сергеевна шепотом. "You must leave ..." Anna Sergeyevna continued in a whisper. - Слышите, Дмитрий Дмитрич. - Hear me, Dimitri Dmitritch. Я приеду к вам в Москву. I will come to you in Moscow. Я никогда не была счастлива, я теперь несчастна и никогда, никогда не буду счастлива, никогда! I was never happy, I am unhappy now and I will never, never be happy, never! Не заставляйте же меня страдать еще больше! Don't make me suffer even more! Клянусь, я приеду в Москву. I swear I will come to Moscow. А теперь расстанемся! Now let's part! Мой милый, добрый, дорогой мой, расстанемся! My darling, my sweet, my darling, let us part! Она пожала ему руку и стала быстро спускаться вниз, все оглядываясь на него, и по глазам ее было видно, что она в самом деле не была счастлива... Гуров постоял немного, прислушался, потом, когда все утихло, отыскал свою вешалку и ушел из театра. She shook his hand and began to quickly go downstairs, looking back at him, and it was clear from her eyes that she was really not happy ... Gurov stood for a while, listened, then, when everything was quiet, he found his coat hanger and left from the theater. Ela apertou-lhe a mão e começou a descer rapidamente as escadas, olhando para ele, e nos seus olhos era evidente que não estava mesmo nada contente... Gurov ficou parado durante algum tempo, a ouvir, e depois, quando tudo se acalmou, encontrou o bengaleiro e saiu do teatro.