×

Utilizziamo i cookies per contribuire a migliorare LingQ. Visitando il sito, acconsenti alla nostra politica dei cookie.


image

Лолита, 10

10

По выходе из больницы, я решил приискать себе деревушку в Новой Англии или какой-нибудь сонный городок (ильмы, белая церковь), где бы я мог провести литературное лето, пробавляясь коробом накопившихся у меня заметок и купаясь в ближнем озере. Работа над учебником стала увлекать меня снова, а участие в дядюшкиных посмертных благовониях я к тому времени уже свел к минимуму.

Один из бывших его служащих, отпрыск почтенного рода, предложил мне поселиться на несколько месяцев в пригородном доме своих обедневших родственников по фамилии Мак-Ку, которые желали сдать верхний этаж, где до смерти своей чинно ютилась старая тетка. Он сказал, что у них две дочки, одна совсем маленькая, а другая двенадцати лет, и прекрасный сад невдалеке от прекрасного озера, и я сказал, что все это предвещает совершенно совершенное лето.

Мы обменялись письмами, и я убедил господина Мак-Ку, что не гажу в углах. Ночь в поезде была фантастическая: я старался представить себе со всеми возможными подробностями таинственную нимфетку, которую буду учить по-французски и ласкать по-гумбертски. Никто меня не встретил на игрушечном вокзальчике, где я вышел со своим новым дорогим чемоданом, и никто не отозвался на телефонный звонок. Через некоторое время, однако, в единственную гостиницу зелено-розового Рамздэля явился расстроенный, промокший Мак-Ку с известием, что его дом только что сгорел дотла – быть может, вследствие одновременного пожара, пылавшего у меня всю ночь в жилах. Мак-Ку объяснил, что его жена с дочками уехала на семейном автомобиле искать приюта на какой-то им принадлежавшей мызе, но что подруга жены, госпожа Гейз, прекрасная женщина, 342, Лоун Стрит, готова сдать мне комнату. Старуха, жившая как раз против госпожи Гейз, одолжила Мак-Ку свой лимузин, допотопную махину с прямоугольным верхом, которой управлял веселый негр. Я же подумал про себя, что раз исчезла единственная причина моего приезда именно в Рамздэль, новое устройство, предложенное мне, – просто бред. Какое было мне дело до того, что ему придется отстроить заново дом – ведь, наверно же, все было хорошо застраховано. Я чувствовал раздражение, разочарование и скуку, но, будучи вежливым европейцем, не мог отказаться от того, чтобы быть отвезенным на Лоун Стрит в этом погребальном лимузине, да я, кроме того, чуял, что в противном случае Мак-Ку придумает какой-нибудь еще более сложный способ распорядиться моей персоной. Я видел, как он засеменил прочь, и как мой шофер покачал головой с легкой усмешкой. Во время пути я все клялся себе, что не останусь в Рамздэле ни при каких обстоятельствах, а вылечу в тот же день в направлении Бермудских или Багамских или Чортовоматерных Островов. Еще недавно по хребту у меня трепетом проходили некоторые сладостные возможности в связи с цветными снимками морских курортов, и по правде сказать, именно Мак-Ку резко отвлек меня от этих планов своим благонамеренным, но как теперь выяснилось, абсолютно несбыточным предложением.

Кстати насчет резких отвлечений в сторону: мы едва не раздавили навязчивую пригородную собаку (из тех, что устраивают засады автомобилям), как только повернули на Лоун Стрит. Показался Гейзовский дом – досчатый, беленый, ужасный, потускневший от старости, скорее серый, чем белый – тот род жилья, в котором знаешь, что найдешь вместо душа клистирную кишку, натягиваемую на ванный кран. Я дал на чай шоферу и понадеялся, что он сразу отъедет, – это позволило бы мне незаметно спетлить обратно к гостинице, чтобы подобрать чемодан; но он попросту причалил к противоположному дому, с веранды которого старая мисс Визави окликала его. Что мне было делать? Я нажал на дверную кнопку.

Чернокожая горничная впустила меня и оставила стоять на половике, покамест мчалась назад на кухню, где что-то горело или, вернее, подгорало.

Прихожую украшали гроздь дверных колокольчиков, белоглазое деревянное чудище мексиканского производства для туристов, и ван Гог («Арлезианка») – банальный баловень изысканной части буржуазного класса.

Справа, приотворенная дверь позволяла увидеть уголок гостиной с добавочным мексиканским вздором в стеклянном шкафу и полосатым диваном вдоль стены. Впереди, в глубине прихожей, была лестница, и пока я стоял, вытирая платком лоб (только теперь я отдал себе отчет в том, какая жара была на дворе) и глядя на случайно подвернувшийся предмет – старый серый теннисный мячик, лежавший на дубовом бауле, – донесся с верхней площадки контральтовый голос госпожи Гейз, которая, перегнувшись через перила, мелодично спросила: «Это мсье Гумберт?» В придачу оттуда упало немножко папиросного пепла. Затем сама дама (сандалии, темно-красные штаны, желтая шелковая блузка, несколько прямоугольное лицо – в этом порядке) сошла по ступеням лестницы, все еще постукивая указательным пальцем по папиросе.

Я, пожалуй, тут же и опишу госпожу Гейз, чтобы разделаться с ней. Бедной этой даме было лет тридцать пять, у нее был гладкий лоб, выщипанные брови и совсем простые, хотя и довольно привлекательные черты лица того типа, который можно определить как слабый раствор Марлены Дитрих. Похлопывая ладонью по бронзоватому шиньону на затылке, она повела меня в гостиную, где мы поговорили с минуту о сгоревшем доме Мак-Ку и преимуществах жизни в Рамздэле. Ее широко расставленные аквамариновые глаза имели привычку окидывать всего собеседника, прилежно избегая только его собственных глаз. Ее улыбка сводилась к вопросительному вскидыванию одной брови; и пока она говорила, она как бы развертывала кольца своего тела, совершая с дивана судорожные маленькие вылазки в направлении трех пепельниц и камина (в котором лежала коричневая сердцевина яблока); после чего она снова откидывалась, подложив под себя одну ногу. Она явно принадлежала к числу тех женщин, чьи отполированные слова могут отразить дамский кружок чтения или дамский кружок бриджа, но отразить душу не могут; женщин, совершенно лишенных чувства юмора, женщин, в сущности вполне равнодушных к десяти-двенадцати знакомым им темам салонного разговора, но при этом весьма привередливых в отношении разговорных правил, сквозь солнечный целлофан коих ясно проступают затаенные, подавленные и не очень аппетитные вещи. Я вполне понимал, что ежели по какому-либо невероятному стечению обстоятельств оказался бы ее жильцом, она бы методически принялась делать из меня то, что ей представлялось под словом «жилец», и я был бы вовлечен в одну из тех скучных любовных историй, которые мне были так знакомы.

Впрочем, никакой не могло быть речи о том, чтобы мне тут поселиться. Я не думал, что мог бы жить счастливо в доме, где на каждом стуле валяется истрепанный журнальчик и где гнусно смешивается комедия «функциональной» современной мебели с трагедией ветхих качалок и шатких столиков с мертвыми лампами на них. Мадам повела меня наверх и налево, в «мою» комнату. Я осмотрел ее сквозь туман моего отказа от нее, но несмотря на эту туманность, заметил над «моей» постелью репродукцию «Крейцеровой Сонаты» Ренэ Принэ. И эту-то конуру для прислуги она называла «полустудией»! Вон отсюда, немедленно вон, мысленно кричал я себе, притворяясь, что обдумываю пониженную до смешного цену, которую с мечтательной и грозной надеждой хозяйка просила за полный пансион.

Старосветская учтивость заставляла меня, однако, длить пытку. Мы перешли через площадку лестницы на правую сторону дома («Тут живу я, а тут живет Ло» – вероятно, горничная, подумал я), и квартирант-любовник едва мог скрыть содрогание, когда ему, весьма утонченному мужчине, было дано заранее узреть единственную в доме ванную – закут (между площадкой и комнатой уже упомянутой Ло), в котором бесформенные, мокрые вещи нависали над сомнительной ванной, отмеченной вопросительным знаком оставшегося в ней волоска; и тут-то и встретили меня предвиденные мной извивы резиновой змеи и другой, чем-то сродный ей, предмет: мохнато-розовая попонка, жеманно покрывавшая доску клозета.

«Я вижу, впечатление у вас не очень благоприятное», сказала моя дама, уронив на миг руку ко мне на рукав. В ней сочеталась хладнокровная предприимчивость (переизбыток того, что называется, кажется, «спокойной грацией») с какой-то застенчивостью и печалью, из-за чего особая тщательность, с которой она выбирала слова, казалась столь же неестественной, как интонации преподавателя дикции. «Мой дом не очень опрятен, признаюсь», продолжала милая обреченная бедняжка, «но я вас уверяю (глаза ее скользнули по моим губам), вам здесь будет хорошо, очень даже хорошо. Давайте-ка я еще покажу вам столовую и сад» (последнее произнесено было живее, точно она заманчиво взмахнула голосом).

Я неохотно последовал за ней опять в нижний этаж; прошли через прихожую и через кухню, находившуюся на правой стороне дома, на той же стороне, где были столовая и гостиная (между тем как слева от прихожей, под «моей» комнатой ничего не было, кроме гаража). На кухне плотная молодая негритянка проговорила, снимая свою большую глянцевито-черную сумку с ручки двери, ведшей на заднее крыльцо: «Я теперь пойду, миссис Гейз». «Хорошо, Луиза», со вздохом ответила та. «Я заплачу вам в пятницу». Мы прошли через небольшое помещение для посуды и хлеба и очутились в столовой, смежной с гостиной, которой мы недавно любовались. Я заметил белый носок на полу. Недовольно крякнув, госпожа Гейз нагнулась за ним на ходу и бросила его в какой-то шкаф. Мы бегло оглядели стол из красного дерева с фруктовой вазой посередке, ничего не содержавшей, кроме одной, еще блестевшей, сливовой косточки. Между тем я нащупал в кармане расписание поездов и незаметно его выудил, чтобы, как только будет возможно, ознакомиться с ним. Я все еще шел следом за госпожой Гейз через столовую, когда вдруг в конце ее вспыхнула зелень. «Вот и веранда», пропела моя водительница, и затем, без малейшего предупреждения, голубая морская волна вздулась у меня под сердцем, и с камышового коврика на веранде, из круга солнца, полуголая, на коленях, поворачиваясь на коленях ко мне, моя ривьерская любовь внимательно на меня глянула поверх темных очков.

Это было то же дитя – те же тонкие, медового оттенка плечи, та же шелковистая, гибкая, обнаженная спина, та же русая шапка волос. Черный в белую горошинку платок, повязанный вокруг ее торса, скрывал от моих постаревших горилловых глаз – но не от взора молодой памяти – полуразвитую грудь, которую я так ласкал в тот бессмертный день. И как если бы я был сказочной нянькой маленькой принцессы (потерявшейся, украденной, найденной, одетой в цыганские лохмотья, сквозь которые ее нагота улыбается королю и ее гончим), я узнал темно-коричневое родимое пятнышко у нее на боку. Со священным ужасом и упоением (король рыдает от радости, трубы трубят, нянька пьяна) я снова увидел прелестный впалый живот, где мои на юг направлявшиеся губы мимоходом остановились, и эти мальчишеские бедра, на которых я целовал зубчатый отпечаток от пояска трусиков – в тот безумный, бессмертный день у Розовых Скал. Четверть века, с тех пор прожитая мной, сузилась, образовала трепещущее острие и исчезла.

Необыкновенно трудно мне выразить с требуемой силой этот взрыв, эту дрожь, этот толчок страстного узнавания. В тот солнцем пронизанный миг, за который мой взгляд успел оползти коленопреклоненную девочку (моргавшую поверх строгих темных очков – о, маленький Herr Doktor, которому было суждено вылечить меня ото всех болей), пока я шел мимо нее под личиной зрелости (в образе статного мужественного красавца, героя экрана), пустота моей души успела вобрать все подробности ее яркой прелести и сравнить их с чертами моей умершей невесты. Позже, разумеется, она, эта nova, эта Лолита, моя Лолита, должна была полностью затмить свой прототип. Я только стремлюсь подчеркнуть, что откровение на американской веранде было только следствием того «княжества у моря» в моем страдальческом отрочестве. Все, что произошло между этими двумя событиями, сводилось к череде слепых исканий и заблуждений и ложных зачатков радости. Все, что было общего между этими двумя существами, делало их единым для меня.

У меня, впрочем, никаких нет иллюзий. Мои судьи усмотрят в вышесказанном лишь кривлянья сумасшедшего, попросту любящего le fruit vert. В конце концов, мне это совершенно все равно. Знаю только, что пока Гейзиха и я спускались по ступеням в затаивший дыхание сад, колени у меня были, как отражение колен в зыбкой воде, а губы были как песок.

«Это была моя Ло», произнесла она, «а вот мои лилии».

«Да», сказал я, «да. Они дивные, дивные, дивные».

Learn languages from TV shows, movies, news, articles and more! Try LingQ for FREE

10 10 10 10

По выходе из больницы, я решил приискать себе деревушку в Новой Англии или какой-нибудь сонный городок (ильмы, белая церковь), где бы я мог провести литературное лето, пробавляясь коробом накопившихся у меня заметок и купаясь в ближнем озере. |||||||||||||||||ou une|||||||||||||||||||| |||||||||||||||||a sleepy town||||||||||earning (by)|by selling (by selling my box of)||||||||| Upon leaving the hospital, I decided to seek out a New England village or some sleepy little town (ilms, white church) where I could spend a literary summer, poring over a box of my accumulated notes and swimming in a nearby lake. Работа над учебником стала увлекать меня снова, а участие в дядюшкиных посмертных благовониях я к тому времени уже свел к минимуму. ||||||||||mon oncle|posthumes|les encens|||||||| ||||||||||in the posthumous (posmertnykh)||the memorial services|||||||| Work on the textbook began to take my fancy again, and I had by then minimized my participation in my uncle's posthumous incense.

Один из бывших его служащих, отпрыск почтенного рода, предложил мне поселиться на несколько месяцев в пригородном доме своих обедневших родственников по фамилии Мак-Ку, которые желали сдать верхний этаж, где до смерти своей чинно ютилась старая тетка. |||||descendant||||||||||||||||||||||||||||||| ||||||||||||||||||who had fallen on hard times|||||||||||||||||| One of his former servants, a scion of an honorable family, offered to let me stay for a few months in the suburban home of his impoverished relatives named McCoo, who wished to rent out the upper floor, where an old aunt had lived until her death. Он сказал, что у них две дочки, одна совсем маленькая, а другая двенадцати лет, и прекрасный сад невдалеке от прекрасного озера, и я сказал, что все это предвещает совершенно совершенное лето. He said they had two daughters, one very young and the other twelve years old, and a lovely garden not far from a beautiful lake, and I said all this bodes absolutely perfect for the summer.

Мы обменялись письмами, и я убедил господина Мак-Ку, что не гажу в углах. We exchanged letters, and I convinced Mr. McCoo that I didn't crap in corners. Ночь в поезде была фантастическая: я старался представить себе со всеми возможными подробностями таинственную нимфетку, которую буду учить по-французски и ласкать по-гумбертски. La nuit||||||||||||||||||||||| The night on the train was fantastic: I tried to imagine with every possible detail the mysterious nymphette whom I would teach in French and caress in Humbertian. Никто меня не встретил на игрушечном вокзальчике, где я вышел со своим новым дорогим чемоданом, и никто не отозвался на телефонный звонок. No one met me at the toy train station where I got off with my expensive new suitcase, and no one returned my phone call. Через некоторое время, однако, в единственную гостиницу зелено-розового Рамздэля явился расстроенный, промокший Мак-Ку с известием, что его дом только что сгорел дотла – быть может, вследствие одновременного пожара, пылавшего у меня всю ночь в жилах. |||||||||||||||||||||||jusqu'aux c|||||||||||| A short time later, however, a distraught, drenched Mac-Ku showed up at the only hotel in green-pink Ramsdell with the news that his house had just burned to the ground-maybe due to the simultaneous fire that had been burning in my veins all night. Мак-Ку объяснил, что его жена с дочками уехала на семейном автомобиле искать приюта на какой-то им принадлежавшей мызе, но что подруга жены, госпожа Гейз, прекрасная женщина, 342, Лоун Стрит, готова сдать мне комнату. |||||||||||||||||||maison de campagne|||||||||||||| McCoo explained that his wife and daughters had left in the family car to seek shelter on some manor they owned, but that his wife's friend, Mrs. Gaze, a fine woman, 342 Lawn Street, was willing to rent me a room. Старуха, жившая как раз против госпожи Гейз, одолжила Мак-Ку свой лимузин, допотопную махину с прямоугольным верхом, которой управлял веселый негр. |||||||||||limousine||||rectangulaire|toit||||noir ||||||||||||prehistoric|||||||| An old woman who lived just across the street from Mrs. Gaze had lent McCoo her limousine, a prehistoric machine with a rectangular top, driven by a jolly negro. Я же подумал про себя, что раз исчезла единственная причина моего приезда именно в Рамздэль, новое устройство, предложенное мне, – просто бред. I thought to myself that, since the only reason I had come to Ramsdal in the first place had disappeared, the new device I had been offered was simply nonsense. Какое было мне дело до того, что ему придется отстроить заново дом – ведь, наверно же, все было хорошо застраховано. |was||||||||||||||||| What did I care if he had to rebuild his house - after all, it was probably well insured. Я чувствовал раздражение, разочарование и скуку, но, будучи вежливым европейцем, не мог отказаться от того, чтобы быть отвезенным на Лоун Стрит в этом погребальном лимузине, да я, кроме того, чуял, что в противном случае Мак-Ку придумает какой-нибудь еще более сложный способ распорядиться моей персоной. |||||||||||||||||||||||funeral||||||felt|||||||||||||||| I felt annoyed, disappointed, and bored, but, being a polite European, I could not refuse to be driven to Lawn Street in that funeral limousine, and I felt, moreover, that otherwise McCoo would think of some even more elaborate way of disposing of my person. Я видел, как он засеменил прочь, и как мой шофер покачал головой с легкой усмешкой. ||||walked off|||||||||| I saw him shuffle away, and my chauffeur shook his head with a slight chuckle. Во время пути я все клялся себе, что не останусь в Рамздэле ни при каких обстоятельствах, а вылечу в тот же день в направлении Бермудских или Багамских или Чортовоматерных Островов. ||||||||||||||||||||||||Bermudes||||| During the journey I kept swearing to myself that I would not stay in Ramsdale under any circumstances, but would fly out the same day in the direction of Bermuda or the Bahamas or the Chortowater Islands. Еще недавно по хребту у меня трепетом проходили некоторые сладостные возможности в связи с цветными снимками морских курортов, и по правде сказать, именно Мак-Ку резко отвлек меня от этих планов своим благонамеренным, но как теперь выяснилось, абсолютно несбыточным предложением. ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||irréalisable| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||unattainable| Not long ago some sweet possibilities in connection with color pictures of seaside resorts were fluttering along my spine, and to tell the truth it was Mc-Qu who abruptly diverted me from these plans by his well-meaning, but as it now turned out, utterly unfulfilling suggestion.

Кстати насчет резких отвлечений в сторону: мы едва не раздавили навязчивую пригородную собаку (из тех, что устраивают засады автомобилям), как только повернули на Лоун Стрит. |||||vers||||écrasé|une obsession|||||||||||||| ||||||||||the persistent|||||||||||||| Speaking of sudden sideways distractions: we nearly crushed an obtrusive suburban dog (the kind that ambushes cars) as soon as we turned onto Lawn Street. Показался Гейзовский дом – досчатый, беленый, ужасный, потускневший от старости, скорее серый, чем белый – тот род жилья, в котором знаешь, что найдешь вместо душа клистирную кишку, натягиваемую на ванный кран. |de Geyzov|||||terni de vieillesse|||||||||||||||||||||| |||made of boards|||dull|||||||||||||||||enema||||| Geyzovsky's house showed up - boarded up, whitewashed, horrible, tarnished from old age, gray rather than white - the kind of dwelling in which you know you'll find instead of a shower a clystery gut stretched over a bathroom faucet. Я дал на чай шоферу и понадеялся, что он сразу отъедет, – это позволило бы мне незаметно спетлить обратно к гостинице, чтобы подобрать чемодан; но он попросту причалил к противоположному дому, с веранды которого старая мисс Визави окликала его. Je||||||||||||||||rentrer||||||||||s'est arrêté||||||||||| ||||||hoped||||||||||to slip||||||||||||||||||||| I tipped the chauffeur, and hoped that he would drive off at once, which would enable me to slip back to the hotel to pick up the suitcase; but he simply docked at the opposite house, from the veranda of which old Miss Wisawy was calling to him. Что мне было делать? What was I supposed to do? Я нажал на дверную кнопку. I pressed the door button.

Чернокожая горничная впустила меня и оставила стоять на половике, покамест мчалась назад на кухню, где что-то горело или, вернее, подгорало. la femme de ménage||||||||sur le tapis||||||||||||brûlait légèrement ||||||||floor mat|for now||||||||||| The black maid let me in and left me standing on the doormat while she rushed back to the kitchen, where something was burning, or rather catching fire.

Прихожую украшали гроздь дверных колокольчиков, белоглазое деревянное чудище мексиканского производства для туристов, и ван Гог («Арлезианка») – банальный баловень изысканной части буржуазного класса. ||grappe|||||monstre|||||||van Gogh|La Arlésienne|||raffiné||| ||bunch|||||||||||||||darling|||| The hallway was adorned with a cluster of door bells, a white-eyed wooden behemoth made in Mexico for tourists, and a van Gogh ("The Arlesian"), the banal pampering of the refined part of the bourgeois class.

Справа, приотворенная дверь позволяла увидеть уголок гостиной с добавочным мексиканским вздором в стеклянном шкафу и полосатым диваном вдоль стены. |entre-ouverte|||||||supplémentaire|||||||||| To the right, a door ajar allowed a view of a corner of the living room with an added Mexican take on a glass cabinet and a striped couch along the wall. Впереди, в глубине прихожей, была лестница, и пока я стоял, вытирая платком лоб (только теперь я отдал себе отчет в том, какая жара была на дворе) и глядя на случайно подвернувшийся предмет – старый серый теннисный мячик, лежавший на дубовом бауле, – донесся с верхней площадки контральтовый голос госпожи Гейз, которая, перегнувшись через перила, мелодично спросила: «Это мсье Гумберт?» В придачу оттуда упало немножко папиросного пепла. |||du couloir||||||||||||||||||||||||||||||||||||coffre en ch|||||||||||||||||||en plus||||| Ahead, at the back of the hall, was the staircase, and as I stood wiping my forehead with my handkerchief (only now I realized how hot it was) and looking at a chance object, an old gray tennis ball lying on an oak baulk, came the contralto voice of Mrs. Gaze, who, leaning over the banister, asked melodiously from the upper landing: "Is that Mr. Humbert?" In addition, some cigarette ashes fell from it. Затем сама дама (сандалии, темно-красные штаны, желтая шелковая блузка, несколько прямоугольное лицо – в этом порядке) сошла по ступеням лестницы, все еще постукивая указательным пальцем по папиросе. Then the lady herself (sandals, dark red pants, yellow silk blouse, somewhat rectangular face - in that order) descended the stairs, still tapping her index finger on her cigarette.

Я, пожалуй, тут же и опишу госпожу Гейз, чтобы разделаться с ней. I think I'll describe Mrs. Gaze right away to get rid of her. Бедной этой даме было лет тридцать пять, у нее был гладкий лоб, выщипанные брови и совсем простые, хотя и довольно привлекательные черты лица того типа, который можно определить как слабый раствор Марлены Дитрих. ||||||||||||||||||||||||||||||solution|Marlene Dietrich|Dietrich This poor lady was about thirty-five years old, had a smooth forehead, plucked eyebrows, and quite plain, though rather attractive facial features of the type that might be defined as a faint solution of Marlena Dietrich. Похлопывая ладонью по бронзоватому шиньону на затылке, она повела меня в гостиную, где мы поговорили с минуту о сгоревшем доме Мак-Ку и преимуществах жизни в Рамздэле. patting||||bun hairstyle|||||||||||||||||||||| Patting the bronze hairpiece on the back of my head with the palm of her hand, she led me into the living room, where we talked for a minute about the burned-down McQoo house and the advantages of living in Ramsdal. Ее широко расставленные аквамариновые глаза имели привычку окидывать всего собеседника, прилежно избегая только его собственных глаз. Her wide-open aquamarine eyes had a habit of looking all over the interlocutor, studiously avoiding only her own eyes. Ее улыбка сводилась к вопросительному вскидыванию одной брови; и пока она говорила, она как бы развертывала кольца своего тела, совершая с дивана судорожные маленькие вылазки в направлении трех пепельниц и камина (в котором лежала коричневая сердцевина яблока); после чего она снова откидывалась, подложив под себя одну ногу. |||||||||||||||unfurled|||||||||||||ashtrays|||||||core||||||||||| Her smile was reduced to a questioning raising of one eyebrow; and while she spoke she seemed to unfold the rings of her body, making convulsive little lunges from the sofa in the direction of the three ashtrays and the fireplace (in which lay the brown core of an apple); after which she reclined again, putting one leg under her. Она явно принадлежала к числу тех женщин, чьи отполированные слова могут отразить дамский кружок чтения или дамский кружок бриджа, но отразить душу не могут; женщин, совершенно лишенных чувства юмора, женщин, в сущности вполне равнодушных к десяти-двенадцати знакомым им темам салонного разговора, но при этом весьма привередливых в отношении разговорных правил, сквозь солнечный целлофан коих ясно проступают затаенные, подавленные и не очень аппетитные вещи. ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||finicky||||||||||||||||| She was clearly one of those women whose polished words may reflect the ladies' reading circle or the ladies' bridge circle, but they cannot reflect the soul; women utterly devoid of a sense of humor, women who are essentially quite indifferent to the ten or twelve familiar topics of salon conversation, but who are very fastidious about conversational rules, through whose sunny cellophane the hidden, repressed, and not very appetizing things clearly show through. Я вполне понимал, что ежели по какому-либо невероятному стечению обстоятельств оказался бы ее жильцом, она бы методически принялась делать из меня то, что ей представлялось под словом «жилец», и я был бы вовлечен в одну из тех скучных любовных историй, которые мне были так знакомы. ||||si||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||| I was quite aware that if, by some incredible coincidence, I happened to be her lodger, she would methodically begin to make me what she imagined the word "lodger" to be, and I would be involved in one of those boring love stories I was so familiar with.

Впрочем, никакой не могло быть речи о том, чтобы мне тут поселиться. However, there was no question of my settling in. Я не думал, что мог бы жить счастливо в доме, где на каждом стуле валяется истрепанный журнальчик и где гнусно смешивается комедия «функциональной» современной мебели с трагедией ветхих качалок и шатких столиков с мертвыми лампами на них. ||||||||||||||||||||||||||||rocking chairs|||||||| I didn't think I could live happily in a house where every chair had a tattered magazine lying on it and where the comedy of "functional" modern furniture mingled vilely with the tragedy of decrepit rocking chairs and rickety tables with dead lamps on them. Мадам повела меня наверх и налево, в «мою» комнату. Madame took me upstairs and to the left, to "my" room. Я осмотрел ее сквозь туман моего отказа от нее, но несмотря на эту туманность, заметил над «моей» постелью репродукцию «Крейцеровой Сонаты» Ренэ Принэ. |||||||||||||||||||||René Prine|René Prine I examined it through the fog of my rejection of it, but despite that fogginess, I noticed above "my" bed a reproduction of Renae Prinet's "Kreutzer Sonata." И эту-то конуру для прислуги она называла «полустудией»! |||||le personnel||| |||doghouse|||||half-studio And she called this servants' quarters "half a studio"! Вон отсюда, немедленно вон, мысленно кричал я себе, притворяясь, что обдумываю пониженную до смешного цену, которую с мечтательной и грозной надеждой хозяйка просила за полный пансион. Out of here, out at once, I mentally shouted to myself, pretending to contemplate the ridiculously reduced price the landlady was asking for full board with dreamy and menacing hope.

Старосветская учтивость заставляла меня, однако, длить пытку. |politesse||||| Old-world courtesy compelled me, however, to prolong the torture. Мы перешли через площадку лестницы на правую сторону дома («Тут живу я, а тут живет Ло» – вероятно, горничная, подумал я), и квартирант-любовник едва мог скрыть содрогание, когда ему, весьма утонченному мужчине, было дано заранее узреть единственную в доме ванную – закут (между площадкой и комнатой уже упомянутой Ло), в котором бесформенные, мокрые вещи нависали над сомнительной ванной, отмеченной вопросительным знаком оставшегося в ней волоска; и тут-то и встретили меня предвиденные мной извивы резиновой змеи и другой, чем-то сродный ей, предмет: мохнато-розовая попонка, жеманно покрывавшая доску клозета. ||||||droite|||||||||||||||locataire|||||||||||||||||||coin||||||||||||||||||||||||||||||||les courbes||||||||||||couverture de toilette|avec affectation||| ||||||||||||||||||||||||||shudder||||refined|||||see beforehand|||||nook|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||similar to|||furry-pink||toilet seat cover|affectedly||| We crossed the landing to the right side of the house ("I live here, and Lo lives here" - probably the maid, I thought), and the lover lodger could hardly conceal a shudder when he, a very refined man, was given an advance glimpse of the only bathroom in the house - a cubbyhole (between the landing and the room of the aforementioned Lo) in which shapeless, wet things hung over the dubious bathtub, marked by the question mark of a hair left in it; and it was here that I was met by the foreseen wriggling of a rubber snake and another object somewhat akin to it: a shaggy pink blanket, which covered the floorboard of the closet in a shameless manner.

«Я вижу, впечатление у вас не очень благоприятное», сказала моя дама, уронив на миг руку ко мне на рукав. "I see your impression is not very favorable," said my lady, dropping her hand to my sleeve for a moment. В ней сочеталась хладнокровная предприимчивость (переизбыток того, что называется, кажется, «спокойной грацией») с какой-то застенчивостью и печалью, из-за чего особая тщательность, с которой она выбирала слова, казалась столь же неестественной, как интонации преподавателя дикции. |||||excès|||||||||||||||||||||||||||||| |||||surplus|||||||||||||||||meticulousness||||||||||||| She combined a cold-blooded enterprise (an overabundance of what seems to be called "quiet grace") with a kind of shyness and sadness that made the particular care with which she chose her words seem as unnatural as the intonations of a diction teacher. «Мой дом не очень опрятен, признаюсь», продолжала милая обреченная бедняжка, «но я вас уверяю (глаза ее скользнули по моим губам), вам здесь будет хорошо, очень даже хорошо. ||||neat|||||||||||||||||||||| "My house is not very tidy, I confess," continued the sweet doomed poor thing, "but I assure you (her eyes slid over my lips) you will be well off here, very well indeed. Давайте-ка я еще покажу вам столовую и сад» (последнее произнесено было живее, точно она заманчиво взмахнула голосом). |||||||||||||||temptingly|| Let me show you the dining-room and the garden again" (the last was pronounced more vividly, as if she had swung her voice enticingly).

Я неохотно последовал за ней опять в нижний этаж; прошли через прихожую и через кухню, находившуюся на правой стороне дома, на той же стороне, где были столовая и гостиная (между тем как слева от прихожей, под «моей» комнатой ничего не было, кроме гаража). ||||||||||||||||||||||||||||||||||l'entrée|||||||| I reluctantly followed her again to the lower level; we passed through the hallway and through the kitchen, which was on the right side of the house, the same side where the dining room and living room were (meanwhile to the left of the hallway, under "my" room, there was nothing but the garage). На кухне плотная молодая негритянка проговорила, снимая свою большую глянцевито-черную сумку с ручки двери, ведшей на заднее крыльцо: «Я теперь пойду, миссис Гейз». ||||||||||||||||||porche arrière||||| |||||||||glossy|||||||||||||| In the kitchen a stout young Negro woman mumbled, taking her large glossy black bag off the handle of the door leading to the back porch, "I'll go now, Mrs. Gaze." «Хорошо, Луиза», со вздохом ответила та. "All right, Louise," the latter replied with a sigh. «Я заплачу вам в пятницу». "I'll pay you on Friday." Мы прошли через небольшое помещение для посуды и хлеба и очутились в столовой, смежной с гостиной, которой мы недавно любовались. ||||||vaisselle|||||||adjacente|||||récemment admirée| |||||||||||||adjacent||||||admired We passed through a small room for dishes and bread and found ourselves in the dining room, adjacent to the parlor we had recently admired. Я заметил белый носок на полу. I noticed a white sock on the floor. Недовольно крякнув, госпожа Гейз нагнулась за ним на ходу и бросила его в какой-то шкаф. |grunted|||bent down||||||||||| With a disgruntled quack, Mrs. Gaze bent to pick it up as she walked and tossed it into some closet. Мы бегло оглядели стол из красного дерева с фруктовой вазой посередке, ничего не содержавшей, кроме одной, еще блестевшей, сливовой косточки. ||glanced at||||||||||||||||| We took a quick look at the mahogany table with a fruit vase in the middle that contained nothing but a single, still glistening, plum pit. Между тем я нащупал в кармане расписание поездов и незаметно его выудил, чтобы, как только будет возможно, ознакомиться с ним. |||||||||||j'ai sorti|||||||| |||||||||||fished out|||||||| Meanwhile I fumbled for the train schedule in my pocket and discreetly took it out to familiarize myself with it as soon as possible. Я все еще шел следом за госпожой Гейз через столовую, когда вдруг в конце ее вспыхнула зелень. ||||||lady|||||||||| I was still following Mrs. Gaze through the dining room when suddenly there was a flash of green at the end of it. «Вот и веранда», пропела моя водительница, и затем, без малейшего предупреждения, голубая морская волна вздулась у меня под сердцем, и с камышового коврика на веранде, из круга солнца, полуголая, на коленях, поворачиваясь на коленях ко мне, моя ривьерская любовь внимательно на меня глянула поверх темных очков. |||sang||female driver|||||||sea||swelled up|||||||reeds|||||||||||||||||||||||| "Here comes the veranda," sang out my driver, and then, without the slightest warning, a blue sea-wave swelled under my heart, and from the reed mat on the veranda, out of the circle of sunshine, half-naked, on her knees, turning on her knees toward me, my Riviera love looked at me intently over her dark glasses.

Это было то же дитя – те же тонкие, медового оттенка плечи, та же шелковистая, гибкая, обнаженная спина, та же русая шапка волос. |||||||||||||||||||châtain|| It was the same child-the same thin, honey-colored shoulders, the same silky, supple, naked back, the same russet cap of hair. Черный в белую горошинку платок, повязанный вокруг ее торса, скрывал от моих постаревших горилловых глаз – но не от взора молодой памяти – полуразвитую грудь, которую я так ласкал в тот бессмертный день. |||pois||||||||||||||||||||||||||immortel| ||||||||torso||||aged|gorilla-like|||||gaze|||underdeveloped|||||caressed|||| The black and white polka-dotted shawl tied around her torso hid from my aged gorilla eyes-but not from the gaze of young memory-the half-developed breasts I had so fondled on that immortal day. И как если бы я был сказочной нянькой маленькой принцессы (потерявшейся, украденной, найденной, одетой в цыганские лохмотья, сквозь которые ее нагота улыбается королю и ее гончим), я узнал темно-коричневое родимое пятнышко у нее на боку. ||||||||||||||||haillons de gitans||||||||||||||||||| ||||||fairy-tale|nanny||princess|lost|stolen|found|||gypsy|||||||||||||||||||| And as if I were the fairy tale babysitter of a little princess (lost, stolen, found, dressed in gypsy rags through which her nakedness smiles at the king and her hounds), I recognized the dark brown birthmark on her side. Со священным ужасом и упоением (король рыдает от радости, трубы трубят, нянька пьяна) я снова увидел прелестный впалый живот, где мои на юг направлявшиеся губы мимоходом остановились, и эти мальчишеские бедра, на которых я целовал зубчатый отпечаток от пояска трусиков – в тот безумный, бессмертный день у Розовых Скал. ||horreur sacrée||l'extase|||||||||||ai vu||creux|ventre creux||||||||||||||||||||||||||||| |sacred||||||||||||||||sunken||||||||in passing|||||||||||||||||||||| With holy terror and rapture (the king weeping for joy, the trumpets trumpeting, the nursemaid drunk) I saw again the lovely sunken belly where my southbound lips had paused in passing, and those boyish thighs on which I had kissed the jagged imprint of the waistband of my panties-that mad, immortal day at the Pink Cliffs. Четверть века, с тех пор прожитая мной, сузилась, образовала трепещущее острие и исчезла. ||||||par moi|s'est rétréc||||| |||||||||quivering||| The quarter of a century I had lived since then narrowed, formed a quivering point, and disappeared.

Необыкновенно трудно мне выразить с требуемой силой этот взрыв, эту дрожь, этот толчок страстного узнавания. |||exprimer||||||||||| |||||||||||||passionate|recognition It is unusually difficult for me to express with the required force this explosion, this tremor, this jolt of passionate recognition. В тот солнцем пронизанный миг, за который мой взгляд успел оползти коленопреклоненную девочку (моргавшую поверх строгих темных очков – о, маленький Herr Doktor, которому было суждено вылечить меня ото всех болей), пока я шел мимо нее под личиной зрелости (в образе статного мужественного красавца, героя экрана), пустота моей души успела вобрать все подробности ее яркой прелести и сравнить их с чертами моей умершей невесты. ||||||||||||||||||||Monsieur|Monsieur Docteur|||||||||||||||le masque|||||||||||||||||||||||||| |||pierced|||||||crawl over|kneeling girl|||||||||little doctor||||||||||||||||||||handsome|manly|||screen|||||||||||||||||deceased fiancée|fiancée In that sun-drenched moment, during which my gaze had time to creep over the kneeling girl (blinking over her stern dark glasses - oh, little Herr Doktor, who was destined to cure me of all my pains), while I was walking past her under the guise of maturity (in the image of a stately manly beauty, a hero of the screen), the emptiness of my soul had time to absorb all the details of her bright charms and compare them with the features of my dead bride. Позже, разумеется, она, эта nova, эта Лолита, моя Лолита, должна была полностью затмить свой прототип. ||||nova||||Lolita|||||| ||||||Lolita||||||overshadow||prototype Later, of course, she, this nova, this Lolita, my Lolita, was to completely outshine her prototype. Я только стремлюсь подчеркнуть, что откровение на американской веранде было только следствием того «княжества у моря» в моем страдальческом отрочестве. ||||||||||||||||||suffering|adolescence I only seek to emphasize that the revelation on the American veranda was only a consequence of that "principality by the sea" in my suffering adolescence. Все, что произошло между этими двумя событиями, сводилось к череде слепых исканий и заблуждений и ложных зачатков радости. ||||||||||||||||faux commencements| |||||||boiled down||||searches|||||| Everything that happened between those two events was reduced to a series of blind searches and delusions and false beginnings of joy. Все, что было общего между этими двумя существами, делало их единым для меня. Everything these two beings had in common made them one to me.

У меня, впрочем, никаких нет иллюзий. I don't have any illusions, though. Мои судьи усмотрят в вышесказанном лишь кривлянья сумасшедшего, попросту любящего le fruit vert. |||||||||||le fruit|le fruit vert ||||||antics|||||| My judges will see in the above only the antics of a madman who simply loves le fruit vert. В конце концов, мне это совершенно все равно. Знаю только, что пока Гейзиха и я спускались по ступеням в затаивший дыхание сад, колени у меня были, как отражение колен в зыбкой воде, а губы были как песок. ||||Geyzika|||||||||||||||||||||||| I only know that as Geisicha and I descended the steps into the breathless garden, my knees were like the reflection of my knees in rippling water, and my lips were like sand.

«Это была моя Ло», произнесла она, «а вот мои лилии». "That was my Lo," she pronounced, "and here are my lilies."

«Да», сказал я, «да. "Yes," I said, "yes. Они дивные, дивные, дивные». |merveilleux||