Деревянко – депрессия, Венесуэла, фрилав / вДудь (2)
Мы писали как бы самих себя, ну грубо говоря, максимально приближенно это было,
к себе самим, эти персонажи.
Юрка побрился кстати специально для фильма.
— А, был волосатым? — Чтобы быть максимально похожим.
— Моего героя звали Павел Давыденко.
Я Павел Деревянко, он был Павел Давыденко,
тоже из Таганрога, отец-слесарь, все такое прочее.
Вот, то есть максимально был приближен ко мне.
Я понимал, что нужно танцевать стриптиз, нужно быть стриптизером, короче говоря.
Я хоть и всегда в форме, но я не стриптизер, потому что они такие…
— Они рельефные.
— Не-не-не, они ни хрена не рельефные,
они обычно чуть-чуть подзаплывшие — но есть разные, окей.
Ну они такие — всегда у них масса есть, бицухи,
жопухи, и все такое.
Так как дико ответственно отношусь к своей работе,
люблю ее, обожаю, и для работы могу сделать все —
и только для работы, для себя нет,
короче говоря, я не вылезал из спортзала четыре месяца, до съемок фильма.
У меня было плюс пять чистой массы.
Это все было сделано ради первой сцены,
когда мой герой танцует, Павел Давыденко танцует
в клубе стриптиз, как бы перед этим, когда мы заявляем его, что вот он такой.
Сняли этот танец, там осталась пара съемочных дней, то есть
роль была у меня в кармане, я понимал, что сделал максимум.
Это был Хеллоуин,
я приехал в Москву, в свой отчий дом уже.
Думаю: «Так хочется мне что-то разврата какого-то хочется».
Я надел этот костюм.
Черные сапоги на таком каблуке,
черная пилотка такая полуфашистская, стек, там какие-то
трусы кожаные с таким вот
прицелом, выложенным из страз красных.
Была тогда очень модная популярная «Крыша мира».
Все ребята, все товарищи, знакомые, кого я встречал, говорили:
«Деревянко, ты че?»
Я говорил: «Ну да, да, есть такое, а чего?»
А действительно, они сказали, когда мы снимали, что стриптизеры бреют ноги, грудь, вот это все.
Я действительно… Мне так нравилось свое тело, мне так нравились свои бритые ноги, своя грудь, я ходил только
в зеркало очень часто смотрел на себя,
мне нравилось смотреть на себя, и я подумал: «Блин, сейчас закончатся съемки, опять у меня вырастут волосы, опять все это будет некрасиво».
Короче я ходил там кайфовал от себя.
— Ты пошел в клуб.
— Рядом со мной была девушка, которая мне очень нравилась.
Ну я себя немножко вот так вот…
— …странновато вел. — Вульгарно немного.
— Можно так сказать, да. — Разнузданно.
— Ну да.
Мне хотелось всего получить в этот вечер.
Мне казалось, я абсолютно был достоен, больше чем
некоторые другие, многие другие.
И она говорит: «Слушай, что-то ты какой-то…»
Что-то мне сказала такое.
Я говорю: «Слушай, тебе что, не нравится? Пф, больно надо».
В общем, как-то вечер закончился никак.
Я приехал домой, заснул, утром проснулся.
Что-то настроение хреновое, думаю: «Что было-то? Что было?»
И ужаснулся.
Потому что я понял, что
вчера это был не я.
Вчера был…
я…
плюс этот… Вернее мой герой,
Павел Давыденко, стриптизер, плюс я, то есть
первый он был — это был не я, представляешь?
Не я.
То есть он настолько вошел, вот это все.
И я офигел.
Я так испугался, мне так противно стало.
Я скомкал этот костюм,
выбросил его в мусорку, я перестал сразу же, тут же, ходить в спортзал.
И у меня наступила депрессуха просто жесточайшая.
Меня больше не было, полгода я ходил блин…
…вялый, ужасно себя чувствовал.
— Ты рассказывал у Дениса Ковальского,
и мне сразу стало интересно — что такое депрессия на полгода?
— Это знаешь, Юр… У тебя не было депрессии?
— Не, никогда. — Не было?
— Никогда. — Ты крутой чувак! Вообще пипец.
— Не думаю, что это с этим связано, но окей, мне кажется, это особенности…
— Ну как, ну это особенности… — …темперамента.
— Возможно. — Да.
— У Юрки кстати наверное тоже не было.
— У Колокольникова? — У Колокольникова, да.
— Мне казалось, что у него никогда депрессии нет.
Короче, хреново, Юр.
Ходишь и тебе хреново, физически…
— Ну ты же в холодильник залезаешь, жрешь,
просыпаешься в плохом настроении…
— Просыпаешься в плохом настроении, аппетита у меня как раз нет, я из других.
— Так.
— Я вот такой худой, слабый…
У меня сразу психофизика дает такой сбой…
Эндорфины уходят куда-то, гормоны там внизу эти.
— А снимаешься? Ну, работаешь?
— Нет я тогда что-то не работал.
Хреново было. Не, работа она помогает, она тебя вытаскивает, но…
…тогда было хреново.
Потом через полгода, я не помню как,
наверное через работу какую-то выскочил.
Но в общем это было жестко.
И!
Когда была премьера фильма,
продюсер как-то не поверил в этот фильм,
совсем никак.
И у нас была премьера — человек десять там было,
пятнадцать, может двадцать максимум, в зале.
И он вообще никуда не пошел.
Вообще никак, никуда.
То есть ты работал сколько,
ты получил такую жесткую…
последствия такие после него,
ты в депрессии вообще,
странно себя чувствуешь,
и еще и фильм не вышел — ну вообще было.
Ну вот бывает такая…
Но это знаешь, больше у меня
никогда ничего подобного не было.
— Блин, и это все рассказывает человек, который
который так готовится к роли и вживается…
Мне это все рассказывает человек, который снимался в «Гителере капут!»
— И че?
— Об этом позже.
— Хорошо.
(музыкальная заставка)
— С большим, с большим скрипом,
с большим трудом меня туда утверждали, в этот проект, «Брестская крепость».
Потому что у меня до этого был «Гитлер капут!»,
твой горячо любимый фильм.
Говорили: «Ну какой… У него «Гитлер капут!», все вот это,
Штирлицы-шмирлицы,
какой он полковой комиссар Фомин,
еврей, защитник Брестской крепости, герой?»
Вот, ну в общем утвердили как-то.
И я к этому с большим вниманием подходил,
к подготовке, смотрел много фильмов
наших старых, военных.
Прочитал конечно книжку Смирнова «Брестская крепость».
Мы приехали туда накануне, заранее.
— Нам провели, каждому из артистов, индивидуально… — Экскурсию?
— Экскурсию, да, и все это так сильно трогало,
мы все больше погружались вот в эту атмосферу.
Настал день съемок.
Собственно, на нас надели
хорошие, качественные костюмы,
не новенькие вот эти, знаешь, фуфло, во многих фильмах современных про войну
жуткие костюмы, а это все было отфактурено.
Декорациями служили вот эти собственно кирпичные стены,
там, где все это было — обоженное огнями,
там выбоины от пуль, и все такое прочее.
Первая сцена,
в которой я должен был сниматься —
начинается, значит, атака фашистов.
И начинается паника.
И мой герой выходит: «Панику прекратить! Командование беру на себя!» — что-то такое.
Очень громко надо было это сказать, понимаешь.
«Панику прекратить!» Я выхожу там значит, первый дубль. Я говорю:
«Панику прекратить! Командование беру на себя!»
Что-то еще… И тут…
Звук моего голоса, он так мне режет слух.
Я не верю себе, интонации этой.
— Я говорю: «Саша…», Саша Котт. — Ага, режиссер.
— Режиссер, да, этого фильма. Я говорю: «Так, давай еще раз, сейчас».
Дубль два. Выхожу:
«Панику прекратить! Командование беру на себя!» — как-то по-другому сказал.
Говорю: «Нет».
Еще третьим образом сказал.
Я понимаю, что я себе не верю вообще.
Понимаешь? Происходит какой-то бред.
У меня внутренний диссонанс.
И в общем с этого момента я
перестал себе верить абсолютно, своему герою.
Я видел, что полная херня, шняга, ложь.
И я понял, что, к сожалению, я ошибся в себе,
я пероценил свои возможности.
И мой удел, к сожалению, только комедии.
И я был в полной уверенности, что это провал.
И 22 июня
в Брестской крепости в два часа ночи была премьера этого фильма.
Построили импровизированный такой небольшой кинотеатр.
Буквально у стены, где расстреляли моего героя.
И я… Там…
Приехала вся группа, приехали ветераны,
какие-то чиновники из Минска, из Москвы,
Игорь Угольников, продюсер, Саша Котт.
И я сел буквально вот так вот, закрылся,
готовясь увидеть провал — и свой, и кино.
И прошел фильм, я думаю: «А что?
Неплохой фильм».
Как-то такого быть не может.
Этим же вечером в рамках Московского кинофестиваля в Москве, в «Октябре» был тоже показ этого фильма.
Я уже пригласил Дашулю, и своих каких-то друзей, и уже так…
…посвободнее стал, посмотрел — и мне понравилось
и как я играл, и как вообще все это случилось.
Я говорю: «Саш! А как все это получилось?
Я же видел, что это было плохо, это было ужасно, это был провал».
Он сказал одно слово:
«Монтаж».
— Ну у тебя отлегло?
Вот это «я могу только в комедиях сниматься».
У тебя отлегло тогда?
— Отлегло.
— И поверил в себя?
— Ну как-то да, я понимал, что я могу ошибаться,
потому что у меня до этого был уже достаточно большой опыт,
куча наработок,
и были какие-то небольшие драматические роли, допустим, «Махно».
Вот, но это был сильный удар для меня,
разочарование, а потом опять очарование.
В общем, это было удивительно, я понимаю что век живи — век учись.
(музыкальная заставка)
— Твоя пирамидка!
— Откуда ты знаешь, что это посмотрели в администрации президента?
— Ну мне говорили.
— Люди из администрации президента? — Ну.
— Ты общаешься с ними? — Нет.
— Иногда мы можем пересекаться, но давно уже нет.
На Днях рождения у Миши Галустяна, у Саши Реввы,
ну или где-то бывало.
Случайная встреча.
— И они говорили, что смотрели.
— Да, они говорили:
«Просто блеск!»
— Смотрел ли Путин?
— Я думаю, что смотрел, говорили, что смотрел.
— Как ты думаешь, почему они кайфанули,
если это, по сути, про них?
— Я вот думаю…
…нормальное чувство юмора у ребят.
Чувство иронии, самоиронии.
Потому что мы же как бы стебемся над ними, и…
Но это же чистая правда, так и есть.
Взяточничество, коррупция, да?
И вот они смотрят, ну как бы…
Они смотрят про самих себя
ну и кайфуют — не знаю.
Наверное потому что они видят по-настоящему как-то,
верят всему происходящему на экране.
— М-м. — Вот.
— То есть «я вор, но самоиронично».
— Ну наверное да, я не знаю.
Надо у них спросить.
— Ты же встречался с Путиным.
— Да.
— Расскажи.
— Это было очень смешно.
Позвонили нам накануне, за несколько дней, и говорят:
«Все, будет встреча с президентом».
Ничего не говорили, что нужно одевать, что нужно спрашивать.
Я думал сейчас будут какие-то ЦУ давать.
Нет, ничего такого нет, не было.
Я думаю: «Так, хорошо, что мне одеть?»
Я одеваю какие-то выцветшие джинсы,
прямо такие знаешь болотного дурацкого цвета, уже ношеные,
одеваю футболку такого же цвета,
не черного, а уже такого знаешь болотного,
вот с таким вот вырезом,
вот эта цепуха на мне, бусики,
и пиджак сверху кожаный.
И жду ребята когда за мной заедут.
И сижу там в кресле.
— Уточнение. Это было по поводу «Салюта 7»?
— Абсолютно точно, это было по поводу «Салюта 7»,
— …мы показывали президенту «Салют 7» в Кремле. — Так.
Заезжает Бакур Бакурадзе за мной и Володя Вдовиченков.
И я уже выходя,
перед дверью, я так — раз! — на себя в зеркало, и думаю:
«Блин, че-то я легкомысленно оделся.
Блин, ну уже времени нет.
Блин!»
— А-а-а! — Да.
— Слегка легкомысленно.
— Самую малость. — И я так уже: «А, черт, времени нет! Блин!»
Вышел, сел в машину.
Говорю: «Вован…» А они все на гаврилах, вот это все.
И Бакур, и все. Я говорю…
Мы на заднем сидим, я говорю: «Вован, че-то я как-то оделся…»
Он говорит: «Ну че…» Я говорю: «Блин!»
И я парюсь короче.
И мы приезжаем в Кремль, проходим там несколько кордонов.
Джанибеков, Савиных — это наши герои, которых мы играли.
Вот, там Добродеев — ну в общем все.
Топ там какие-то генералы, самые-самые.
Мы сидим ждем президента два часа где-то.
Пьем чай.
Вот. Идет!
Мы заходим в специальную комнатку,
причем это не был кинозал, я подумал, что странно как-то,
комнату просто оборудовали — оборудование там стоит какое-то.
Заходит Песков.
Ну как бы предваряя.
Раз — в дверь.
Улыбка — и по всем — ты-ты-ры-ты-ты.
На мне так — джинь!
И я понимаю… Понимаешь вот этот…
«Ну ты че, идиот? Ты что, бля?»
Ну и дальше повел. Я думаю: «Да что ж…»
А у меня, знаешь, есть момент,
мне после вот этого взгляда стало вдруг вообще
так пофиг на все!
Как-то хорошее настроение.
Пришел Владимир Владимирович.
Со всеми поздоровался.
Не обратил внимания наверное на мою майку, не знаю,
было все равно… Ну что, и понравилось ему кино.
Мы показали где-то минут 25 ему нарезку.
— Вот посадили нас… — А 25 потому что он опоздал, да?
— Нет, ну потому что там сколько, два часа,
полтора часа все-таки… Я не знаю почему.
Там такие места, вот.
Первый ряд, значит — Владимир Владимирович посередине,
по правую руку от него я, Володя Вдовиченков, здесь
Савиных и Джанибеков,
кого мы играли собственно — ну и там сзади все остальные.
По-моему все прошло хорошо.
Им понравилось, он потом задавал какие-то вопросы.
Ну что-то такое было.
