Гуриев - пенсионная реформа, демедведизация, доллар / вДудь (2)
Сначала в Е-katalog, потом в магазин.
Уоопуп!
(звук взрыва)
(за кадром) — Че, вот так ты хочешь, чтобы мы снимали всё время?!
Вот так?!
Красиво?
— Переходите по ссылке в описании. Е-katalog.
(музыка)
— Как вы считаете, людям, которые живут в России,
куда лучше отправлять детей?
— Зависит от того, куда вы можете позволить себе отправить детей.
Но, в целом, самые лучшие университеты — это американские частные университеты.
И… на ваш вопрос очень легко ответить.
Вы можете посмотреть на то, куда отправляют детей учиться те люди, у которых есть выбор.
Богатые люди…
— Но не все принципы жизни богатых людей мне близки.
— Не, не, серьёзно. — Я понимаю,
— Грубо говоря, делать бизнес в России,
а вся твоя семья живёт на «лазурке»...
—Это не близкая мне история, даже если представить, что можно это позволить. — Хорошо…
…но многие богатые люди не только российские.
Например, в Европе часто такая идёт дискуссия,
что Америка это такая страна, в которой много проблем, и это правда.
— Это правда, да… — Но очень много есть европейских политиков, которые отправляют своих детей учиться в Америку.
Просто потому что американские университеты лучше.
Другое дело, что американские университеты гораздо дороже.
И это следующий вопрос. Если ваш ребёнок не получает стипендию,
то может оказаться так, что вам просто не по карману американский университет.
— А какой порядок цен?
— Есть ВУЗы, в которых обучение
плюс проживание стоит 80 тысяч долларов в год.
И, соответсвенно, четыре года, это становятся большой неподъёмной суммой.
— И это уровня…
того, что находится в Кембридже.
Американский Кембридж, Гарвард, стоит ну вот, наверно
с учётом проживания…
там наверное есть разные программы, ну вот такого рода суммы.
— Какая вероятность, что это окупится?
Допустим… Допустим
Вот ты отправляешь ребёнка туда, тратишь на это 320 тысяч зелени,
И… что дальше?
Он открыт миру? Он может строить свою карьеру в Штатах, или там?..
— Да, безусловно, если вы закончили американский университет, вы
в этом мире…
являетесь человеком, которому открыты все дороги.
(музыкальная заставка)
— Вы можете описать своё чувство, когда вы выбирались?
Вот до тех пор пока самолёт не взлетел, вам было…
волнительно?
— Вы знаете, да, на самом деле…
всё это было немножко как в кино.
История была такая, что…
мои дети поехали с моими родителями
на каникулы отдыхать, а моя жена приехала ко мне в Москву.
Это было… 30 апреля.
И она приехала на майские праздники…
Мы собирались вместе провести майские праздники, в Москве.
И…
Когда я в последний раз поехал в Москву,
уже тогда было неочевидно,
что мне стоит возвращаться в Москву.
И моя жена попросила коммуницировать с ней какими-то кодами.
Вот.
И выяснилось, что мы не смогли договориться об этих кодах…
то есть, я ей послал какие-то зашифрованные тексты,
и она их интерпретировала не так, как…
я хотел, чтобы она их интерпретировала.
Поэтому, когда
я приехал в аэропорт её встречать,
я ей сказал: «Ты знаешь, вот
я тебя встречаю, а через два часа я уезжаю из Москвы навсегда».
Это выглядело немножко слишком драматично,
то есть она не имела об этом представления. Мы провели с ней
пару часов в…
кафе, в аэропорту, обсудили
всю жизнь, и конечно, и она и я
думали что делать, если меня не выпустят.
А вы знаете, уже несколько месяцев до этого
И она, и я
сталкивались с этим самым…
«сторожок» это называется по-русски, да? Какой-то…
какая-то отметка «К»? — Флажок.
— Флажок, да.
Это когда вы прилетаете в страну и улетаете из страны, пограничник
вбивает данные вашего паспорта…
…и меняется в лице.
У него на экране большими красными буквами
появляются какие-то сообщения, что
что-то пошло не так.
Это было раннее время,
то есть, после уже у многих людей такая штука появилась.
Мы были одними из пионеров, и…
многие пограничники прямо не знали, что делать.
Они звонили старшому — приходил офицер,
говорил: «Вы не переживайте, всё будет хорошо».
Но они несколько минут
проверяли, стоит ли нас задерживать сейчас
или в следующий раз.
И, как-то…
Каждый раз, когда мы в эти месяцы въезжали или уезжали из страны,
было неприятно, но в этот раз было особенно неприятно.
— Ещё раз, если кто-то не уловил.
Отправной точкой было участие в «деле экспертов».
Так называемое «дело экспертов».
Я понимаю, что вопрос звучит странно, но все равно.
Вам кто-нибудь предлагал деньги
за мнение по этому «делу экспертов»?
— Нет, мне никто не предлагал этих денег
никогда, и…
На самом деле я никогда не получал денег от Ходорковского,
«ЮКОСа», его партнёров,
ни до того, как я уехал из России,
ни после того, как я уехал из России.
Следствие показало, что
был момент, когда
какие-то структуры, аффилированные
с компанией «ЮКОС»,
сделали пожертвование в бюджет Российской экономической школы.
Но это было в 2003 или 2004 году,
когда я на самом деле не работал в РЭШ.
У меня был такой отпуск, когда я уехал на год, преподавать в Принстон.
И в этом смысле эти деньги пришли после того, как я уехал, они были потрачены
до того, как я вернулся назад из Принстона в Москву.
То есть я к этим деньгам вообще никакого отношения
не мог иметь.
— А какие там были деньги? — 50 000 долларов.
— По тому курсу, 1 500 000 рублей? — Да.
— Угу… — Ну вот что-то такое, да.
И эти платежки даже публиковались, это…
Следственный комитет же устроен так, что
тайной следствия связана,
связана только одна сторона,
а другая сторона почему-то публикует материалы в
как называется… «Лайф», «Взгляд», — вот это всё. — Вы долгое время были близки
команде Дмитрия Медведева.
Как вы познакомились с Дмитрием Медведевым?
— Вы знаете… — Как так получилось?
— Я думаю, что я не знаком с Дмитрием Медведевым. Я встречался с ним
на разных совещаниях, но вот
я думаю, что он знает, кто я такой.
Хорошо знает, кто я такой, но так, чтобы вот
мы с ним сидели в такой компании — как мы с вами
вдвоём там или вчетвером, такого никогда не было.
—Так, но, тем не менее, вас называют одним из тех,
кто выступал советником Медведева по экономическим вопросам.
Как можно это осуществлять без прямого контакта с ним?
— Ну, мы общались с разными его советниками.
С… Там… Ну, это так устроено.
У него были другие советники, которым мы давали советы.
— Приходилось ли вам бывать спичрайтером Дмитрия Медведева?
Я думаю, что какие-то материалы, которые я писал,
в конце концов использовались для речей Медведева.
— «Использовались»? Не целиком?
— Я думаю, что не было такого, что я в одиночку написал целую речь.
То есть, были истории того, что: «Вот, есть программная речь.
Какие у вас есть идеи? У тебя есть идеи?»
Я мог написать какие-то тезисы, они использовались,
но, впрочем, такое же было и с Владимиром Путиным.
Некоторые выступления Владимира Путина или даже,
в какой-то момент,
Сергей Иванов использовал какие-то материалы, которые мы писали.
Это была нормальная практика тех лет.
Я не знаю, как это устроено сейчас.
— Как технически это выглядело? Вам платили деньги за эту работу? — Нет, нет.
— То есть, они находят просто экспертов,
у которых есть своя основная работа, в вашем случае, вы были
— ректором. — Ректором РЭШ.
— И просто на безвозмездной основе заказывают?
— Это не заказ, это вопрос.
Что ты считаешь… нужным.
В какую сторону должна идти страна? Что должен сказать президент, премьер-министр?
Какие реформы должны быть проведены?
О чем нужно объявить в этой программной речи?
В некотором роде, это долг
интеллектуала в…
России; может быть, сейчас это не так, потому что
трудно себе представить, что сегодняшние российские власти хотели бы
улучшить жизнь общества.
Тогда было много
предположений, иллюзий, тогда не было стыдно
сотрудничать с властью; были дискуссии на эту тему —
но мне казалось, что есть шанс того,
что вот сами эти заявления о необходимости реформ,
верховенстве права,
о движении в сторону Европы,
борьбе за конкуренцию и права собственности —
это может помочь
улучшению бизнес-климата и, собственно, экономическому росту.
К сожалению, мои надежды не оправдались, но
тогда казалось, что вот я что-то знаю
и могу дать совет — вот у меня такой совет.
— То есть вас ничего не смущало?
— Меня много чего смущало, но если вы меня спрашиваете,
знал ли я хоть что-нибудь из того, что мы узнали из фильма «Он вам не Димон» — я не знал ничего из этого.
Сейчас для меня это на самом деле большая проблема.
Потому что многие из тех предложений, о которых мы говорили
в 2006 году, в 2007 году,
с 2008 по 2012 год,
не были реализованы, и сейчас понятно,
чем некоторые люди
вокруг тогдашнего президента,
и сам этот президент, занимались, они были заняты другими вещами.
— Вы про Медведева сейчас? — Да, про Медведева.
— Когда вышел «Он вам не Димон», как вы смотрели этот фильм? С какими чувствами?
— Это замечательный фильм, мне было очень интересно это смотреть.
Мне было очень интересно увидеть, как
люди во власти используют некоммерческие организации.
То, что было для меня лично очень болезненным — это дискуссия 2006/07 года.
Я работал в некоммерческой организации —
Российская экономическая школа.
Мы считали, что стране нужен закон об эндаументах,
закон о фондах целевого капитала.
И, в конце концов, этот закон был принят.
И нам долго приходилось убеждать
и Министерство финансов, и тогдашнего вице-премьера Медведева
о том, что такой закон нужен,
чтоб в России была настоящая благотворительность, чтоб можно было жертвовать деньги
университетам, больницам, фондам.
И эти люди говорили нам: «Вы знаете, но ведь эти фонды будут использоваться для ухода от налогов,
для того, чтобы прятать собственность».
И теперь мы понимаем, почему.
Мы понимаем, что этим занимались не мы.
Этим занимались они, и именно поэтому они хорошо знали, как эти фонды можно использовать.
— Вот смотрите, когда смотришь «Он вам не Димон»
и когда смотришь на Медведева в его состоянии последних лет,
ну как-то не верится в то, что этот человек, во-первых, смог наладить такую схему,
ну вот схему всех этих вещей, в которых рассказывалось в «Он вам не Димон».
Как это одно с другим сочетается?
— Меня смущает не схема.
Дмитрий Медведев был корпоративным юристом в 90-е годы.
Поэтому это как раз меня не удивляет.
То, что меня удивляет — это вот все то, что вы сказали — что, действительно, Дмитрий Медведев,
будучи премьер-министром, не является ключевым
лицом, принимающим решения в сегодняшней России.
И, тем не менее, у него семь дворцов.
И это и есть шок от фильма «Он вам не Димон» —
что человек, который не является
самым важным человеком в сегодняшней системе власти —
у него семь дворцов.
Что же говорить о других людях?
Ну, очевидно, что люди, которые находятся между
Путиным и Медведевым…
Есть много людей, у которых не семь дворцов, а пятнадцать.
Или десять.
И яхта не 50 метров, а 150 метров.
Вот это все, конечно, производит впечатление.
— Тогда второе: когда смотришь на все эти дворцы и все остальное,
возникает вопрос: а…
как вообще мог родиться этот самый мем про «медведевскую оттепель»?
Каким образом этот человек мог нанимать вас?
Каким образом вы находили с ним какие-то точки соприкосновения?
Как это возможно?
— Вы знаете…
Это такой обычный феномен, когда вам хочется верить,
что все будет более или менее хорошо.
И… Я вам скажу так.
Для меня, для рационального человека было очевидно,
что такое движение России в сторону Европы,
в сторону рыночной экономики,
в сторону борьбы с коррупцией,
в сторону правового государства —
это единственный путь развития.
Если отказаться от этого пути,
Россия придет примерно туда, куда она пришла сегодня.
И мне казалось, что
это займет меньше времени, потому что я не мог даже предположить,
что…
«эффект Крыма» будет настолько существенным
для популярности президента.
Вот, но в целом,
мне казалось, что все понимают,
что Россия обречена на выполнение
тех обещаний, которые дает Медведев.
Просто потому что нет другого пути развития.
И выяснилось, что я ошибся.
Но… Но…
Действительно, к сожалению,
мы с вами как российские граждане и российские налогоплательщики
дорого заплатили за то, что
руководители страны решили пойти
не столбовой дорогой истории,
а куда-то в сторону или назад.
— Что про вашу эмиграцию говорил Владимир Путин:
«Что касается господина Гуриева,
я не знаю, чего он убежал.
Никто к нему претензий не предъявлял».
Еще была цитата: «Он нашел работу за границей.
Поехал… Ну, там больше платят.
Ну а если это сопровождается еще и какой-то политической позицией, это всегда более выигрышно.
Если он решит вернуться и здесь работать,
да ради Бога — мы будем только рады».
Я вижу здесь сарказм.
В его словах, нет?
— Я не знаю, если честно.
Я думаю, что
очень хорошо, что он сказал, что у него нет ко мне претензий.
И очень хорошо, что он сказал в этом же самом высказывании, что он будет рад, если я вернусь.