×

LingQをより快適にするためCookieを使用しています。サイトの訪問により同意したと見なされます クッキーポリシー.

image

Краткая история татар (History of the Tartars), Татары между Востоком и Западом - The Tatars between East and West

Татары между Востоком и Западом - The Tatars between East and West

Дружок, не бойся шурале, ведьм не бойся и чертей, Никто, поверь мне, отродясь не встречал таких гостей.

Такие вымыслы, дружок, лишь туман былых времен; Не устрашает, а смешит нас шайтан былых времен.

Для упыря нет пустыря, логова для беса нет; Для недотепы шурале девственного леса нет.

Так постарайся же, дружок, все науки изучить И вскоре правду ото лжи ты сумеешь отличить. Это стихотворение начала XX века. Написал его главный татарский поэт Габдулла Тукай. В нем есть много интересного: идея о пользе просвещения, традиционный для исламской культуры дидактизм и даже герои народных сказок (шурале, например, это такое страшное горбатое существо с рогом на лбу и длиннющими пальцами, убивающее людей щекоткой).

Но чтобы понять, почему науки побеждают шурале и что такое «шайтан былых времен», нам надо опять отойти назад, в эпоху Екатерины II. Со взятия Казани екатерининское царствование — самое спокойное для российских мусульман время. Они могли говорить на родном языке и исповедовать свою религию, ездить на учебу в Хорезм или Стамбул, совершать хадж, вести торговлю с исламскими странами. Вплоть до советского времени татары, живущие в России, могли вообще не знать русского языка. Все это делало их культуру частью исламской традиции, но фактически закрывало взаимопроникновение с русской и вообще европейской.

Татарская литература, как часть исламской, долго строилась исключительно на религиозных сюжетах. Даже поворот в светскую сторону случился на религиозной почве. Совершая хадж, то есть паломничество в Мекку через полмира, люди записывали свои впечатления в подобие тревелога — это называлось хаджнамэ.

В нем, помимо размышлений об отношениях человека и Аллаха, появлялись и путевые заметки; так, на рубеже XVII–XVIII веков появился целый жанр. Самое известное сочинение этого жанра — записки о путешествии Исмаила Бекмухаметова в Индию 1751 года. Рассказывается в них о том, как купец Исмаил едет из Оренбурга искать торговый путь в Индию (разумеется, заехав и в Мекку). И там, например, есть такая история:

«Въехали в лес и, когда проехали одну-две мили, встретили много-много обезьян, количество их может знать лишь один Аллах. Они по высоте равны собаке; как взрослый человек, имеют усы-бороды, руки-ноги похожи на человеческие, хвост как у собаки, прыгают с дерева на дерево, к грудям у самок присасываются по два детеныша, которые при прыжках совершенно не падают». Следующий крутой поворот в татарской культуре был подготовлен Шигабутдином Марджани — богословом, историком, педагогом, писателем. Он перестраивал эту культуру изнутри. Марджани первым решил, что слово «татарин» больше не должно восприниматься как обидное. Помните, мы говорили, что словом «татарин» в России называли всех мусульман? Так вот сами татары называли себя в метрических книгах, наоборот, мусульманами. В своих работах Марджани говорил, что если весь мир знает татар под таким именем, то им и надо пользоваться. Его волновало происхождение нации: чтобы понять и рассказать, что это за народ, он изучал развалины Булгара, татарские и русские села. Результатом этого стала книга «Мустафад аль-ахбар фи ахваль Казан ва Булгар», то есть «Собрание полезных сведений о делах Казани и Булгара».

А еще он пытался поменять систему религиозного образования. Открыл свое медресе и совмещал в нем веру и научное знание: преподавал историю, математику, географию, литературу.

В этом поколении был еще один важнейший просветитель со сложной судьбой — это Каюм Насыйри. Этнограф, ученый и писатель, он выступал за открытую миру татарскую культуру, он общался с русской интеллигенцией и миссионерами, преподавал татарский язык в духовном училище и семинарии, участвовал в создании светских школ, и поэтому были те, кто прозвал его Урыс Каюм, то есть Русский Каюм. Его богатое наследие (а он был очень плодовитым литератором) соединяло восточные и западные традиции и сделало Насыйри важнейшим героем для следующего поколения — поэтов, писателей, композиторов, драматургов, художников, авторов новой, открытой к Европе культуры, а сам он был признан одним из создателей национального литературного языка.

За Марджани и Насыйри пришла новая волна реформаторов, в том числе крымско-татарский интеллектуал Исмаил Гаспринский. Получив российское образование, побывав в Париже и поработав секретарем Тургенева, Гаспринский задался вопросом: не стоит ли обратиться за новыми знаниями к российской и европейской культуре? Так появилось течение джадидов, получившее свое название от словосочетания усуле джадид, то есть «новый метод» в образовании.

Идеи Гаспринского подхватили многие татарские интеллектуалы, в том числе знаменитый поэт Габдулла Тукай, чье стихотворение о страшном шурале, которого побеждают науки, мы только что читали. Тукай еще в медресе (а это религиозное учебное заведение) носил кепку вместо традиционных головных уборов и штиблеты вместо сапог, а в стихах говорил о пользе просвещения и критиковал мракобесие мулл — мусульманских духовных лиц. Что никак не мешало ему постоянно ссылаться на авторитет Корана.

Естественно, джадиды, будучи сторонниками всего нового, очень приветствовали и революцию 1905 года. У российских мусульман она называлась «хоррият» — «свобода». Она принесла татарам религиозные послабления, возможность участия в Государственной думе, а также привела к буму журналистики: появились первые татарские газеты и журналы (раньше они были полностью запрещены).

Конец XIX — начало XX века — время, когда рождается татарская светская литература. Ее герои размышляют о современных писателю событиях, появляются новые, не восходящие к Корану сюжеты, новый язык разговора с читателем. Но связь с традиционной культурой все равно не прерывается. Послушайте, например, Дэрдменда — одного из самых сильных татарских поэтов. Дэрдменд — это псевдоним. В переводе с персидского это слово означает «сострадающий» или «опечаленный». Так подписывал свои стихи Мухаммад-Закир Рамеев, золотопромышленник, меценат, член Государственной думы первого созыва, просветитель и поэт. Вот фрагмент его стихотворения «Но савана я окропить не смог», в котором упоминаются обезумевший от любви к Лейле поэт Меджнун и покончивший с собой от любви к Ширин зодчий Фархад. Оба эти сюжета живут в исламской литературе со Средних веков:

Хоть знали все, что я на свете был, я неизвестен был в своей стране. Жил-был, но этой доли не избыл, — умру никем в родимой стороне.

Горели от любви Меджнун, Фархад, пройдя сквозь пламя, имя обрели, меня же, кто в огне пылал стократ, на родине — горевшим не сочли!

Подумать только: средь родной земли они меня горевшим не сочли!

Learn languages from TV shows, movies, news, articles and more! Try LingQ for FREE

Татары между Востоком и Западом - The Tatars between East and West Tatars||||||Tatars|||| Die Tataren zwischen Ost und West - Die Tataren zwischen Ost und West Οι Τατάροι μεταξύ Ανατολής και Δύσης - Οι Τατάροι μεταξύ Ανατολής και Δύσης Tatars between East and West - Wikiwand The Tatars between East and West Les Tatars entre l'Est et l'Ouest - Les Tatars entre l'Est et l'Ouest De Tataren tussen Oost en West - De Tataren tussen Oost en West Tatarzy między Wschodem a Zachodem - Tatarzy między Wschodem a Zachodem Tatarerna mellan öst och väst - Tatarerna mellan öst och väst

Дружок, не бойся шурале, ведьм не бойся и чертей, Никто, поверь мне, отродясь не встречал таких гостей. buddy||be afraid|forest spirit|witches||be afraid||devils||believe me||ever before|||| My friend, do not be afraid of the shurale, do not be afraid of witches and devils, Nobody, believe me, never met such guests.

Такие вымыслы, дружок, лишь туман былых времен; Не устрашает, а смешит нас шайтан былых времен. |fictions||||past|||intimidates||amuses||devil|past| Such fictions, my friend, just the fog of the old days; The shaitan of the past does not frighten, but amuses us.

Для упыря нет пустыря, логова для беса нет; Для недотепы шурале девственного леса нет. |ghoul||wasteland|den||demon|||fools||virgin|| There is no wasteland for a ghoul; there is no lair for a demon; There is no virgin forest for the idle Shurale.

Так постарайся же, дружок, все науки изучить И вскоре правду ото лжи ты сумеешь отличить. ||||||||||of|lies||| So try, my friend, to study all the sciences And soon you will be able to distinguish the truth from the lie. Это стихотворение начала XX века. This is a poem from the beginning of the 20th century. Написал его главный татарский поэт Габдулла Тукай. ||main|Tatar||Gabdulla|Tukay It was written by the main Tatar poet Gabdulla Tukay. В нем есть много интересного: идея о пользе просвещения, традиционный для исламской культуры дидактизм и даже герои народных сказок (шурале, например, это такое страшное горбатое существо с рогом на лбу и длиннющими пальцами, убивающее людей щекоткой). |||||||benefit of|enlightenment|||Islamic||didacticism||||||||||scary|hunchbacked creature|||||forehead|||||| It has a lot of interesting things: the idea of the benefits of enlightenment, didacticism traditional for Islamic culture, and even heroes of folk tales (for example, a shurale is such a terrible humpbacked creature with a horn on its forehead and long fingers, killing people by tickling).

Но чтобы понять, почему науки побеждают шурале и что такое «шайтан былых времен», нам надо опять отойти назад, в эпоху Екатерины II. |||||||||||||||||||era|| But in order to understand why science is victorious over the shurale and what the “shaitan of the old days” is, we need to step back again, in the era of Catherine II. Со взятия Казани екатерининское царствование — самое спокойное для российских мусульман время. |||Catherine's reign||||||| Since the capture of Kazan, Catherine's reign is the calmest time for Russian Muslims. Они могли говорить на родном языке и исповедовать свою религию, ездить на учебу в Хорезм или Стамбул, совершать хадж, вести торговлю с исламскими странами. ||||||||||||||||||||||Islamic countries|countries They could speak their native language and practice their religion, go to study in Khorezm or Istanbul, make the Hajj, trade with Islamic countries. Вплоть до советского времени татары, живущие в России, могли вообще не знать русского языка. |||||living|||||||| Until the Soviet era, Tatars living in Russia might not know Russian at all. Все это делало их культуру частью исламской традиции, но фактически закрывало взаимопроникновение с русской и вообще европейской. |||||part of||||actually|closed off|interpenetration||||| All this made their culture a part of the Islamic tradition, but in fact closed the interpenetration with the Russian and European in general.

Татарская литература, как часть исламской, долго строилась исключительно на религиозных сюжетах. Tatar literature||||||developed|exclusively|||themes For a long time, Tatar literature, as a part of Islamic literature, was built exclusively on religious themes. Даже поворот в светскую сторону случился на религиозной почве. |turn||||||| Even the turn to the secular side happened on religious grounds. Совершая хадж, то есть паломничество в Мекку через полмира, люди записывали свои впечатления в подобие тревелога — это называлось хаджнамэ. ||||||Mecca|||||||||||| Making a hajj, that is, a pilgrimage to Mecca across the half of the world, people recorded their impressions in a kind of a traveler - this was called hajname.

В нем, помимо размышлений об отношениях человека и Аллаха, появлялись и путевые заметки; так, на рубеже XVII–XVIII веков появился целый жанр. ||||||||God||||||||||||| In it, in addition to reflections on the relationship between man and Allah, travel notes also appeared; thus, at the turn of the 17th and 18th centuries, a whole genre appeared. Самое известное сочинение этого жанра — записки о путешествии Исмаила Бекмухаметова в Индию 1751 года. The most famous work of this genre is the notes on the journey of Ismail Bekmukhametov to India in 1751. Рассказывается в них о том, как купец Исмаил едет из Оренбурга искать торговый путь в Индию (разумеется, заехав и в Мекку). ||||||||||Orenburg|||||||||| They tell how the merchant Ismail travels from Orenburg to look for a trade route to India (of course, having visited Mecca). И там, например, есть такая история: And there, for example, there is a story like this:

«Въехали в лес и, когда проехали одну-две мили, встретили много-много обезьян, количество их может знать лишь один Аллах. “We entered the forest and, when we drove one or two miles, we met many, many monkeys, their number can only be known by Allah alone. Они по высоте равны собаке; как взрослый человек, имеют усы-бороды, руки-ноги похожи на человеческие, хвост как у собаки, прыгают с дерева на дерево, к грудям у самок присасываются по два детеныша, которые при прыжках совершенно не падают». They are equal in height to a dog; like an adult, they have mustache-beards, arms and legs are similar to those of a human, the tail is like a dog's, they jump from tree to tree, two cubs stick to the breasts of females, which do not fall at all when jumping. Следующий крутой поворот в татарской культуре был подготовлен Шигабутдином Марджани — богословом, историком, педагогом, писателем. ||||||||Shigabutdin Marjani||||| The next sharp turn in the Tatar culture was prepared by Shigabutdin Mardzhani - a theologian, historian, teacher, and writer. Он перестраивал эту культуру изнутри. He was rebuilding this culture from the inside. Марджани первым решил, что слово «татарин» больше не должно восприниматься как обидное. Mardzhani was the first to decide that the word "Tatar" should no longer be perceived as offensive. Помните, мы говорили, что словом «татарин» в России называли всех мусульман? Remember, we said that the word “Tatar” in Russia was used to call all Muslims? Так вот сами татары называли себя в метрических книгах, наоборот, мусульманами. |||||||metric||| So the Tatars themselves called themselves in the registers of birth, on the contrary, Muslims. В своих работах Марджани говорил, что если весь мир знает татар под таким именем, то им и надо пользоваться. In his works, Mardzhani said that if the whole world knows the Tatars under this name, then they should use it. Его волновало происхождение нации: чтобы понять и рассказать, что это за народ, он изучал развалины Булгара, татарские и русские села. He was worried about the origin of the nation: in order to understand and tell what kind of people they were, he studied the ruins of the Bulgar, Tatar and Russian villages. Результатом этого стала книга «Мустафад аль-ахбар фи ахваль Казан ва Булгар», то есть «Собрание полезных сведений о делах Казани и Булгара». ||||Mustafad||||||||||||||||| The result of this was the book "Mustafad al-akhbar fi akhval Kazan va Bulgar", that is, "Collection of useful information about the affairs of Kazan and Bulgar".

А еще он пытался поменять систему религиозного образования. He also tried to change the system of religious education. Открыл свое медресе и совмещал в нем веру и научное знание: преподавал историю, математику, географию, литературу. He opened his madrasah and combined faith and scientific knowledge in it: he taught history, mathematics, geography, literature.

В этом поколении был еще один важнейший просветитель со сложной судьбой — это Каюм Насыйри. In this generation there was another most important educator with a difficult fate - this is Kayum Nasyiri. Этнограф, ученый и писатель, он выступал за открытую миру татарскую культуру, он общался с русской интеллигенцией и миссионерами, преподавал татарский язык в духовном училище и семинарии, участвовал в создании светских школ, и поэтому были те, кто прозвал его Урыс Каюм, то есть Русский Каюм. ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||Russian|Russian Kayum|||| An ethnographer, scientist and writer, he advocated an open Tatar culture to the world, he communicated with the Russian intelligentsia and missionaries, taught the Tatar language at a religious school and seminary, participated in the creation of secular schools, and therefore there were those who called him Urys Kayum, that is Russian Kayum. Его богатое наследие (а он был очень плодовитым литератором) соединяло восточные и западные традиции и сделало Насыйри важнейшим героем для следующего поколения — поэтов, писателей, композиторов, драматургов, художников, авторов новой, открытой к Европе культуры, а сам он был признан одним из создателей национального литературного языка. ||||||||||||||||Nasiri||||||||||||||||||||||||||| His rich heritage (and he was a very prolific writer) combined Eastern and Western traditions and made Nasyiri an important hero for the next generation - poets, writers, composers, playwrights, artists, authors of a new culture open to Europe, and he himself was recognized as one of the creators of the national literary language.

За Марджани и Насыйри пришла новая волна реформаторов, в том числе крымско-татарский интеллектуал Исмаил Гаспринский. For Mardzhani and Nasyiri came a new wave of reformers, including the Crimean Tatar intellectual Ismail Gasprinsky. Получив российское образование, побывав в Париже и поработав секретарем Тургенева, Гаспринский задался вопросом: не стоит ли обратиться за новыми знаниями к российской и европейской культуре? ||||||||||Gasprinsky|||||||||||||| Having received a Russian education, having visited Paris and worked as Turgenev's secretary, Gasprinsky asked the question: is it not worth turning to Russian and European culture for new knowledge? Так появилось течение джадидов, получившее свое название от словосочетания усуле джадид, то есть «новый метод» в образовании. This is how the Jadid movement appeared, which got its name from the phrase usule jadid, that is, a "new method" in education.

Идеи Гаспринского подхватили многие татарские интеллектуалы, в том числе знаменитый поэт Габдулла Тукай, чье стихотворение о страшном шурале, которого побеждают науки, мы только что читали. |Gasprinsky's ideas||||||||||||||||||||||| Gasprinsky's ideas were taken up by many Tatar intellectuals, including the famous poet Gabdulla Tukai, whose poem about the terrible shurale who is defeated by science, we have just read. Тукай еще в медресе (а это религиозное учебное заведение) носил кепку вместо традиционных головных уборов и штиблеты вместо сапог, а в стихах говорил о пользе просвещения и критиковал мракобесие мулл — мусульманских духовных лиц. Tukay still in the madrasah (and this is a religious educational institution) wore a cap instead of traditional headdresses and boots instead of boots, and in poetry he spoke about the benefits of enlightenment and criticized the obscurantism of mullahs - Muslim clerics. Что никак не мешало ему постоянно ссылаться на авторитет Корана. That did not prevent him from constantly referring to the authority of the Koran.

Естественно, джадиды, будучи сторонниками всего нового, очень приветствовали и революцию 1905 года. Naturally, the Jadids, being supporters of everything new, very much welcomed the 1905 revolution. У российских мусульман она называлась «хоррият» — «свобода». Russian Muslims called it "horriyat" - "freedom". Она принесла татарам религиозные послабления, возможность участия в Государственной думе, а также привела к буму журналистики: появились первые татарские газеты и журналы (раньше они были полностью запрещены). It brought religious indulgences to the Tatars, the opportunity to participate in the State Duma, and also led to a boom in journalism: the first Tatar newspapers and magazines appeared (previously they were completely banned).

Конец XIX — начало XX века — время, когда рождается татарская светская литература. The end of the XIX - beginning of the XX century is the time when Tatar secular literature was born. Ее герои размышляют о современных писателю событиях, появляются новые, не восходящие к Корану сюжеты, новый язык разговора с читателем. Its heroes reflect on the events of the day for the writer, new plots that do not go back to the Koran appear, a new language of conversation with the reader. Но связь с традиционной культурой все равно не прерывается. But the connection with traditional culture is still not interrupted. Послушайте, например, Дэрдменда — одного из самых сильных татарских поэтов. Listen, for example, to Dardmend, one of the most powerful Tatar poets. Дэрдменд — это псевдоним. Derdmend(1)|| Dardmend is a pseudonym. В переводе с персидского это слово означает «сострадающий» или «опечаленный». Translated from Persian, this word means "compassionate" or "sorrowful." Так подписывал свои стихи Мухаммад-Закир Рамеев, золотопромышленник, меценат, член Государственной думы первого созыва, просветитель и поэт. |||||Zakirov|rameev(1)|||||||||| This is how Muhammad-Zakir Rameev, a gold miner, philanthropist, member of the State Duma of the first convocation, educator and poet, signed his poems. Вот фрагмент его стихотворения «Но савана я окропить не смог», в котором упоминаются обезумевший от любви к Лейле поэт Меджнун и покончивший с собой от любви к Ширин зодчий Фархад. |||||||||||||||||Leila||Majnun||||||||Shirin|architect|Farhad Here is a fragment of his poem "But I could not sprinkle the shroud", which mentions the poet Majnun, who was mad with love for Leila, and the architect Farhad, who committed suicide out of love for Shirin. Оба эти сюжета живут в исламской литературе со Средних веков: Both of these plots have lived in Islamic literature since the Middle Ages:

Хоть знали все, что я на свете был, я неизвестен был в своей стране. Although everyone knew that I was in the world, I was unknown in my country. Жил-был, но этой доли не избыл, — умру никем в родимой стороне. Once upon a time, but I have not lost this share - I will die by anyone in my homeland.

Горели от любви Меджнун, Фархад, пройдя сквозь пламя, имя обрели, меня же, кто в огне пылал стократ, на родине — горевшим не сочли! Majnun burned with love, Farhad, having passed through the flame, acquired a name, but I, who burned in the fire a hundredfold, at home - they did not consider to burn!

Подумать только: средь родной земли они меня горевшим не сочли! Just think: in the middle of their native land, they did not consider me burning!