Долгополов - депрессия, политика, секс втроем / вДудь (3)
какие-то свои приемы.
— Самая радикальная из этих вещей — это платье в одном из выпусков «Порараз Бирацца».
— Ну вообще, одна из моих позиций и почему я занимаюсь комедией —
это потому что
я хотел бы,
чтобы это…
Такие люди, как я,
которые выглядят, как я, думают, как я, и ведут себя так же,
чтобы эта ролевая модель перестала считаться
неприемлимой в нашем обществе.
Я считаю, что…
через комедию как раз-таки…
это и отличный…
Я думал, постоянно думаю о том,
что вот бытует такое мнение, что комики — это аутсайдеры,
которым не нашлось места в обществе.
И я думаю, что действительно так и есть.
Я бы с большим удовольствием ходил бы на работу, жил бы обычной жизнью,
но я не вижу места в обществе для себя.
Я не вижу среди вот этих ценностей вот современных
места для моих ценностей, для того, чтобы я получал удовольствие от жизни.
Мне не нравятся кальянные, мне не нравятся машины,
мне не нравится…
рэп! (смеется)
Мне не нравится Black Star Burgers,
и поэтому среди своих сверстников
и в этом обществе — мне не нравятся поло с поднятым воротником, и я
постоянно чувствую себя некомфортно.
И поэтому, мне кажется, что единственное, что остается такому человеку,
чтоб не сойти с ума
и не поубивать всех в офисе, в котором ты работаешь,
это именно проталкивать,
показывать людям
то, что эта ролевая модель —
на самом деле в ней нет ничего плохого.
Комедия — это как будто способ объясниться перед людьми:
«Эй, посмотрите! Я нормальный!
Посмотрите!
Да, посмейтесь надо мной, в этом на самом деле ничего страшного».
Через смех как будто бы люди
начинают чувствовать эмпатию к тебе.
И, возможно, потом людям, которые похожи на тебя — им будет легче.
Общество будет смотреть на них и говорить:
«О, я знаю этого чувака.
Я видел его, это как в том выступлении.
Все в порядке, да».
Общество настолько шовинистическое, что
оно не оставляет выбора ни мужчинам, ни женщинам
свободы выбора, как они хотят себя вести.
И я как мужчина чувствую большое давление общества
в том плане, что
мужчин заставляют быть
слишком маскулинными, и…
Это странно, учитывая то, что в каждом человеке есть
и феминные черты, и маскулинные.
И как раз-таки вот такие решения,
они достаточно банальные, естественно,
это глупо, возможно, это в каком-то смысле
как эти вайнеры, которые делают скетчи
в париках женских и говорят дурацким голосом.
Но…
Отчасти, именно вот эта часть,
этот эпизод с платьем,
это выражение моей позиции о том, что это нормально — быть феминным.
Не стоит стыдиться этого.
Ты можешь быть, каким ты захочешь. Ты можешь ходить в платье…
Ну, не конкретно так…
Я не хотел показать, что типа «ходите все в платьях», но…
Ты можешь быть каким захочешь! Смотри, все в порядке.
Я мужчина.
И я могу выглядеть так.
Все хорошо, посмотрите, у меня есть своя жизнь.
В этом нет ничего страшного, я не умер.
Люди не убили меня после этого.
Вы можете чувствовать себя свободней.
И я хотел бы, чтобы
именно с помощью своей комедии…
показать людям, что
они не должны так переживать.
Комедия, как мне кажется, — это
лучший способ снять напряжение по поводу какой-то темы.
И поэтому я очень злюсь,
когда люди используют этот инструмент
против и так уязвленных групп населения.
Допустим, против меньшинств, сексуальных или национальных меньшинств.
Против женщин, против детей,
возможно, против транссексуалов.
И я думаю, что
наоборот, этим людям и так тяжело.
— Ага.
— И они и так в большом напряжении. Почему ты
снимаешь напряжение с их угнетателей,
давая им еще большую возможность угнетать
— …других людей? — Почему ты бьешь слабого?
— Да, почему ты бьешь слабого?
Наоборот, комедия должна помогать слабому человеку.
Ты должен снять напряжение, ему и так тяжело.
«Эй! — ты должен сказать. — Вы можете чувствовать себя легче, не напрягайтесь так сильно, вы не одни, все в порядке, все будет хорошо».
У нас нет ни одного комика сейчас, известного,
который бы поддерживал феминисток,
и я думаю, что это большая ошибка, потому что феминистки борются
сейчас не только и не столько за права женщин,
сколько вообще за то,
чтобы человека воспринимали не через призму стереотипов,
а прежде всего как личность,
и за мир без насилия.
Поэтому я считаю, что каждый уважающий себя человек
должен поддерживать феминисток в их борьбе за права меньшинств.
— Как ты к феминитивам относишься?
— Я использую феминитивы. — Да.
— Я думаю, что это хорошая идея.
— То есть важно говорить не «редактор», а «редакторка»?
— Думаю, да.
— С точки зрения русского языка тебе это не кажется кривовато?
— Я думаю, что это полная хуйня насчет русского языка,
потому что русский язык постоянно меняется.
— Это правда. — Пушкин менял русский язык, Маяковский менял русский язык.
— Русский язык — это инструмент, с помощью которого мы общаемся,
это не идол, которому нужно поклоняться.
Поэтому это абсолютно нормально, что язык меняется.
И люди, которые злятся на феминитивы,
они злятся скорее не на суффиксы, а на позицию, которую ты выражаешь с помощью феминитивов.
И мне, в целом, плевать на феминитивы.
То есть, я бы их не использовал.
Но я чувствую, что женщинам это важно.
И это демонстрация своей позиции.
И когда я вижу, что люди злятся на это,
это еще сильнее меня провоцирует использовать феминитивы,
потому что, если ты злишься на феминитивы, скорее всего, ты очень тупой человек,
и ты не понимаешь, как сложно другим людям,
и лишен эмпатии.
Как мне кажется.
— Под той самой нарезкой на Ютубе о твоих женских альтер-эго
есть прекрасный комментарий:
«Как хорошо, что Долгополов сублимирует в юмор свои идеи и фантазии,
иначе скорее всего был бы очередной маньяк».
(Долгополов смеется)
— Как ты думаешь, это близко к правде?
— Я думаю, что это очень близко к правде, это как раз то, о чем я думаю постоянно.
Когда представляю свою жизнь, если бы я не занимался комедией,
я думаю, что это была бы очень плохая жизнь,
в которой я не могу реализовать себя,
в которой я чувствую себя лишним.
И я думаю, что я делал бы ужасные вещи.
(музыкальная заставка)
— Ты очень смело шутишь про политику.
— Даже если Путин выйдет и скажет:
«Знаете что? Я издаю указ,
по которому все россияне должны прыгнуть в лаву».
Эти люди посмотрят и такие:
«О боже мой, какой кошмар!
Где мы найдем лаву, Владимир Владимирович?
У нас нет лавы во дворе, что нам делать, наш мудрый вождь?»
— Как так вышло?
— Не знаю, с одной стороны,
я чувствую, что как будто бы общество меняется
и запросы общества меняются.
Когда я начинал выступать, шесть лет назад,
я не мог шутить про Путина.
Про Путина никто не шутил вообще.
Я помню разы, когда время от времени у тебя появляются шутки про Путина,
это либо мимо попадает людей, либо им вообще похуй на это,
либо они начинают злиться,
потому что они поддерживают Путина.
Сейчас ни на одном стендапе
уже не встретишь людей,
которые поддерживают Путина.
Ни на одном!
Любое… Я этому поражаюсь,
потому что я не понимаю, как это возможно.
Даже на выступлениях в «Стендап-клубе №1»,
где я работаю, на Новом Арбате.
Там по выходным есть шоу, называется Big Stand-up.
Это шоу, где комики выступают со своим лучшим материалом,
который они рассказывают просто годами напролет.
И на это шоу билеты стоят 2500.
И на это шоу люди приходят чаще всего,
которые вообще не разбираются в комедии.
Они первый раз на стендапе,
они приходят туда как на аттракцион.
Скорее всего, это просто туристы из других городов
приходят на вечер посмотреть на стендап.
Люди с максимально поверхностным суждением о комедии,
за 2500, с кальянами.
Люди за сорок приходят, в пиджаках.
То есть публика абсолютно…
не…
из пабликов Навального.
И раньше, я помню,
когда я три года назад, допустим, выступал.
Раньше можно было еще встретить
нескольких людей в зале, которым рассказываешь про политику,
которые злятся или: «Бу-у-у! Не-е-ет! У-у-у!»
Или кто-то спрашивает типа: «Кто за Путина?»
И там люди какие-то: «Да-а! О-о-о!» — начинают кричать.
Сейчас абсолютно таких людей больше нет.
Я прихожу на этот Big Stand-up
и я слышу, как комики рассказывают про Крым,
про…
про Путина, про митинги.
И люди аплодируют и кричат,
и абсолютная поддержка.
И это, конечно, влияет на комиков.
Сейчас про политику шутки есть почти у всех комиков,
в отличие там от…
два года назад, где у единиц были шутки про политику.
Люди это с удовольствием слушают,
ждут этого часто больше, чем другого материала…
Ну и я считаю, что об этом важно говорить.
Потому что если ты молчишь,
то ты как будто бы поощряешь
такое отношение к себе.
Во-вторых,
я чувствую, что я не могу не говорить об этом.
Часто я начинаю злиться,
когда митинги были летом или до этого, когда вот этот фильм вышел,
«Он вам не Димон».
Я начинаю так сильно злиться, что я не могу этого в себе держать.
И я об этом говорю, ну и к тому же, это…
Я сейчас чувствую, что это не особо и опасно, если честно, для комиков.
То есть я до сих пор не могу понять, как это происходит.
Кого-то сажают в тюрьму,
а ты рассказываешь
материал про то, как…
про то, как Путин…
Ну я не могу вспомнить своих жестких шуток!
— Про то, что даже если он расстреляет кого-то на улице, люди в это не поверят. — Да, ну короче ты…
— И ты рассказываешь свой материал про Путина по всей стране,
и ничего тебе за это нет.
Я не понимаю, как это работает, честно говоря.
Но пока что все в порядке.
Я не знаю ни одного комика, которого бы
преследовали за это.
Так что…
— Слушай…
— Можно сказать? У меня был один случай,
когда я соприкоснулся с этим немножко.
Когда у меня вышел первый концерт два года назад.
У меня была одна-единственная шутка про политику.
Там была шутка про эту конспирологическую теорию,
что Путин убил польского президента.
И как он встречается дома с Кабаевой, и она говорит ему убивать дальше других людей.
И я помню, как после этого выступления
в паблике МБХ
вырезали этот момент и выложили у себя.
И после этого
директор нашего клуба сказал мне, что
друзья владельца помещения,
депутаты, позвонили владельцу помещения — они увидели это в паблике и позвонили ему.
И тот позвонил директору нашего клуба и сказал, чтобы
такого больше не было на сцене.
Потому что в преддверии выборов
Путин…
Ну, не нужно шутить ни про его рост, ни про его отношения.
Для него это очень важная тема.
И я подумал…
«Это то, о чем я должен рассказывать!»
Нельзя… Просто это настолько хамское отношение.
Это настолько наплевательское отношение.
Почему другие люди
говорят тебе, о чем можно шутить,
о чем нельзя?
Я считаю, что
люди имеют право обижаться на шутки.
Они имеют право
просить у тебя извинений, возможно даже через суд.
Они имеют право добиваться извинений.
Но только через честный суд.
Но уж точно
чуваки в пиджаках не имеют права
запретить тебе рассказывать шутки и сажать тебя за это в тюрьму
без честного суда.
— Когда я рассказываю шутки про политику,
я чувствую, что люди в зале напрягаются.
Я вас понимаю, потому что вы такие: «Саша,
мы после шоу хотели домой.
Зачем нам это начинать?»
— В чем твои претензии
к режиму и к Путину?
— Мои… (смеется)
Мои претензии в том, что
этот режим абсолютно закостенел,
этот режим…
Я столкнулся с этим еще в школе когда учился,
и сейчас это усиливается, и я сталкиваюсь с этим повсеместно.
И, ну…
Потому что вся наша жизнь
уже пронизана этой закостенелостью настолько, что
любая инициатива,
хорошая или плохая,
она подавляется,
потому что
обществу невыгодны изменения,
обществу выгодно, чтобы все осталось на своих местах,
чтобы мы тихо, спокойно умирали, чтобы мы гнили в тюрьмах.
И не высовывались.
И мне не нравится это.
Мне не нравится это, потому что это мое будущее, это моя страна.
Я хочу жить так, как я хочу жить, а не так, как мне говорят.
Мне не нравится, что
людям запрещено жить своей жизнью.
Некоторые группы населения
привелигированы в правах по отношению к другим группам.
Мне не нравится, что тебя могут посадить просто так.
Мне не нравится…
Мне не нравится эта ненависть и злость,
которая культивируется в нашем обществе.
Мне не нравится…
Мне не нравится, что в нашей стране эпидемия СПИДа,
с которой ничего не делается.
Вместо этого людям
добавляют новые уроки православного воспитания,
вместо того, чтобы бороться с реальными проблемами.
Вся наша страна — это один большой спектакль,
и мы живем в декорациях
