"Станционный смотритель" Александр Пушкин, Часть 6

Часть 6

Рано утром пришел он в его переднюю и просил доложить его высокоблагородию, что старый солдат просит с ним увидеться. Военный лакей, чистя сапог на колодке, объявил, что барин почивает и что прежде одиннадцати часов не принимает никого. Смотритель ушел и возвратился в назначенное время. Минский вышел сам к нему в халате, в красной скуфье. «Что, брат, тебе надобно?» — спросил он его. Сердце старика закипело, слезы навернулись на глазах, и он дрожащим голосом произнес только: «Ваше высокоблагородие!.. сделайте такую божескую милость!..» Минский взглянул на него быстро, вспыхнул, взял его за руку, повел в кабинет и запер за собою дверь. «Ваше высокоблагородие! — продолжал старик, — что с возу упало, то пропало; отдайте мне по крайней мере бедную мою Дуню. Ведь вы натешились ею; не погубите ж ее понапрасну». — «Что сделано, того не воротишь, — сказал молодой человек в крайнем замешательстве, — виноват перед тобою и рад просить у тебя прощения; но не думай, чтоб я Дуню мог покинуть: она будет счастлива, даю тебе честное слово. Зачем тебе ее? Она меня любит; она отвыкла от прежнего своего состояния. Ни ты, ни она — вы не забудете того, что случилось». Потом, сунув ему что-то за рукав, он отворил дверь, и смотритель, сам не помня как, очутился на улице. Долго стоял он неподвижно, наконец увидел за обшлагом своего рукава сверток бумаг; он вынул их и развернул несколько пяти- и десятирублевых смятых ассигнаций. Слезы опять навернулись на глазах его, слезы негодования! Он сжал бумажки в комок, бросил их наземь, притоптал каблуком и пошел... Отошед несколько шагов, он остановился, подумал... и воротился... но ассигнаций уже не было. Хорошо одетый молодой человек, увидя его, подбежал к извозчику, сел поспешно и закричал: «Пошел!..» Смотритель за ним не погнался. Он решился отправиться домой на свою станцию, но прежде хотел хоть раз еще увидеть бедную свою Дуню.

Для сего дни через два воротился он к Минскому; но военный лакей сказал ему сурово, что барин никого не принимает, грудью вытеснил его из передней и хлопнул двери ему под нос. Смотритель постоял, постоял — да и пошел. В этот самый день, вечером, шел он по Литейной, отслужив молебен у Всех Скорбящих. Вдруг промчались перед ним щегольские дрожки, и смотритель узнал Минского. Дрожки остановились перед трехэтажным домом, у самого подъезда, и гусар вбежал на крыльцо. Счастливая мысль мелькнула в голове смотрителя. Он воротился и, поравнявшись с кучером: «Чья, брат, лошадь? — спросил он, — не Минского ли?» — «Точно так, — отвечал кучер, — а что тебе?» — «Да вот что: барин твой приказал мне отнести к его Дуне записочку, а я и позабудь, где Дуня-то его живет».— «Да вот здесь, во втором этаже. Опоздал ты, брат, с твоей запиской; теперь уж он сам у нее». — «Нужды нет, — возразил смотритель с неизъяснимым движением сердца, — спасибо, что надоумил, а я свое дело сделаю». И с этим словом пошел он по лестнице. Двери были заперты; он позвонил, прошло несколько секунд в тягостном для него ожидании. Ключ загремел, ему отворили. «Здесь стоит Авдотья Самсоновна?» — спросил он. «Здесь, — отвечала молодая служанка, — зачем тебе ее надобно?» Смотритель, не отвечая, вошел в залу. «Нельзя, нельзя! — закричала вслед ему служанка, — у Авдотьи Самсоновны гости». Но смотритель, не слушая, шел далее. Две первые комнаты были темны, в третьей был огонь. Он подошел к растворенной двери и остановился. В комнате, прекрасно убранной, Минский сидел в задумчивости. Дуня, одетая со всею роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница на своем английском седле.

Часть 6 Part 6 Parte 6

Рано утром пришел он в его переднюю и просил доложить его высокоблагородию, что старый солдат просит с ним увидеться. Early in the morning he came to his antechamber and asked to report to his high nobility that the old soldier was asking to see him. Военный лакей, чистя сапог на колодке, объявил, что барин почивает и что прежде одиннадцати часов не принимает никого. The military footman, while cleaning his boot on the block, announced that the gentleman was resting and that before eleven o'clock he would not accept anyone. Смотритель ушел и возвратился в назначенное время. The caretaker left and returned at the appointed time. Минский вышел сам к нему в халате, в красной скуфье. Minsky himself came out to him in a dressing gown, in a red skufi. «Что, брат, тебе надобно?» — спросил он его. "What, brother, do you want?" he asked him. Сердце старика закипело, слезы навернулись на глазах, и он дрожащим голосом произнес только: «Ваше высокоблагородие!.. The old man's heart boiled, tears welled up in his eyes, and in a trembling voice he said only: “Your honor! .. сделайте такую божескую милость!..» Минский взглянул на него быстро, вспыхнул, взял его за руку, повел в кабинет и запер за собою дверь. do such a divine favor!..” Minsky glanced at him quickly, flushed, took him by the hand, led him into the office and locked the door behind him. «Ваше высокоблагородие! “Your honor! — продолжал старик, — что с возу упало, то пропало; отдайте мне по крайней мере бедную мою Дуню. - continued the old man, - what fell from the wagon is gone; give me at least my poor Dunya. Ведь вы натешились ею; не погубите ж ее понапрасну». After all, you have enjoyed it; don't waste it in vain." — «Что сделано, того не воротишь, — сказал молодой человек в крайнем замешательстве, — виноват перед тобою и рад просить у тебя прощения; но не думай, чтоб я Дуню мог покинуть: она будет счастлива, даю тебе честное слово. “What has been done cannot be returned,” said the young man in extreme confusion, “I am guilty before you and glad to ask your forgiveness; but do not think that I could leave Dunya: she will be happy, I give you my word of honor. Зачем тебе ее? Why do you want her? Она меня любит; она отвыкла от прежнего своего состояния. She loves Me; she has lost the habit of her former state. Ни ты, ни она — вы не забудете того, что случилось». Neither you nor she - you will not forget what happened. Потом, сунув ему что-то за рукав, он отворил дверь, и смотритель, сам не помня как, очутился на улице. Then, thrusting something into his sleeve, he opened the door, and the caretaker, without remembering how, found himself in the street. Долго стоял он неподвижно, наконец увидел за обшлагом своего рукава сверток бумаг; он вынул их и развернул несколько пяти- и десятирублевых смятых ассигнаций. For a long time he stood motionless, at last he saw a roll of papers behind the cuff of his sleeve; he took them out and unfolded several crumpled banknotes of five and ten rubles. Слезы опять навернулись на глазах его, слезы негодования! Tears welled up again in his eyes, tears of indignation! Он сжал бумажки в комок, бросил их наземь, притоптал каблуком и пошел... Отошед несколько шагов, он остановился, подумал... и воротился... но ассигнаций уже не было. He squeezed the papers into a ball, threw them to the ground, stamped them down with his heel, and walked away... After walking a few steps, he stopped, thought... and turned back... but there were no banknotes anymore. Хорошо одетый молодой человек, увидя его, подбежал к извозчику, сел поспешно и закричал: «Пошел!..» Смотритель за ним не погнался. A well-dressed young man, seeing him, ran up to the cab, sat down hurriedly and shouted: "Go! .." The caretaker did not chase him. Он решился отправиться домой на свою станцию, но прежде хотел хоть раз еще увидеть бедную свою Дуню. He decided to go home to his station, but first he wanted to see his poor Dunya at least once.

Для сего дни через два воротился он к Минскому; но военный лакей сказал ему сурово, что барин никого не принимает, грудью вытеснил его из передней и хлопнул двери ему под нос. For this day, after two days, he returned to Minsky; but the military lackey told him sternly that the master was not receiving anyone, forced him out of the hall with his chest and slammed the door under his breath. Смотритель постоял, постоял — да и пошел. The superintendent stood for a moment, stood for a moment, and then went. В этот самый день, вечером, шел он по Литейной, отслужив молебен у Всех Скорбящих. On that very day, in the evening, he walked along the Foundry, having served a prayer service for All Who Mourn. Вдруг промчались перед ним щегольские дрожки, и смотритель узнал Минского. Suddenly a smart droshky rushed past him, and the caretaker recognized Minsky. Дрожки остановились перед трехэтажным домом, у самого подъезда, и гусар вбежал на крыльцо. Drozhki stopped in front of a three-story house, at the very entrance, and the hussar ran onto the porch. Счастливая мысль мелькнула в голове смотрителя. A happy thought flashed through the caretaker's head. Он воротился и, поравнявшись с кучером: «Чья, брат, лошадь? He turned back and, having caught up with the coachman: “Whose, brother, is the horse? — спросил он, — не Минского ли?» — «Точно так, — отвечал кучер, — а что тебе?» — «Да вот что: барин твой приказал мне отнести к его Дуне записочку, а я и позабудь, где Дуня-то его живет».— «Да вот здесь, во втором этаже. he asked, “isn’t it Minsky?” “Exactly so,” answered the coachman, “but what about you?” - "Yes, that's what: your master ordered me to take a note to his Dunya, and I forget where Dunya lives." - "Yes, right here, on the second floor. Опоздал ты, брат, с твоей запиской; теперь уж он сам у нее». You are late, brother, with your note; now he is with her." — «Нужды нет, — возразил смотритель с неизъяснимым движением сердца, — спасибо, что надоумил, а я свое дело сделаю». - "There is no need," objected the caretaker with an inexplicable movement of his heart, "thanks for the thought, and I'll do my job." И с этим словом пошел он по лестнице. And with that word he went up the stairs. Двери были заперты; он позвонил, прошло несколько секунд в тягостном для него ожидании. The doors were locked; he called, several seconds passed in painful expectation for him. Ключ загремел, ему отворили. The key rattled, they opened it. «Здесь стоит Авдотья Самсоновна?» — спросил он. “Is Avdotya Samsonovna standing here?” - he asked. «Здесь, — отвечала молодая служанка, — зачем тебе ее надобно?» Смотритель, не отвечая, вошел в залу. “Here,” answered the young maid, “why do you need her?” The caretaker, without answering, entered the hall. «Нельзя, нельзя! “No, no! — закричала вслед ему служанка, — у Авдотьи Самсоновны гости». the maid shouted after him, “Avdotya Samsonovna has guests.” Но смотритель, не слушая, шел далее. But the caretaker, not listening, went on. Две первые комнаты были темны, в третьей был огонь. The first two rooms were dark, the third was on fire. Он подошел к растворенной двери и остановился. He walked to the open door and stopped. В комнате, прекрасно убранной, Минский сидел в задумчивости. In the room, beautifully decorated, Minsky sat in thought. Дуня, одетая со всею роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница на своем английском седле. Dunya, dressed in all the luxury of fashion, sat on the arm of his chair, like a rider on her English saddle.