×

Mes naudojame slapukus, kad padėtume pagerinti LingQ. Apsilankę avetainėje Jūs sutinkate su mūsų slapukų politika.


image

Кладбищенские истории, Росё-Фудзё, или внезапная смерть

Росё-Фудзё, или внезапная смерть

Иностранное кладбище (ИОКОГАМА)

Росё-Фудзё, или внезапная смерть

Кладбищенские истории - Акунин Борис Кладбищенские истории - Акунин Борис

Я давно знал, что кладбище это непростое. Когда-то, еще студентом, случайно забрел сюда и сразу почувствовал: если к этому месту как следует приглядеться, увидишь нечто особенное. Четверть века спустя приехал специально — чтобы разобраться. Не спеша, с толком, походил по выщербленным лестницам и мшистым дорожкам, прислушался к тишине, к себе — ив самом деле кое-что увидел, но совсем не то, чего ожидал.

Тогда, много лет назад, кладбище показалось мне загадочным, романтичным. Оно никак не было связано с окружающим пейзажем; оно существовало само по себе, в собственном времени, собственном измерении: не-город посреди мегаполиса, девятнадцатый век на исходе двадцатого, кусочек Европы в центре Японии.

Согласно моему предварительному плану, кладбище должно было стать иллюстрацией к главе «Смерть на чужбине».

Представьте себе небольшой холм на дальнем краю света; дальше к востоку лишь Великий Океан, до противоположного берега девять тысяч километров. То есть, для японцев-то, конечно, здесь никакой не конец земли, а, напротив, самая ее середина, но среди мертвецов, что лежат в этих могилах, местных уроженцев почти нет. На Гайдзин-боти (что означает «Иностранное кладбище») похоронены чужаки. Они думали, что отправляются в далекую, полумифическую страну за деньгами, или славой, или новыми впечатлениями, а на самом деле приехали в Иокогаму, чтобы умереть. Некоторые Японии и вовсе не увидели — прибыли в порт уже покойниками, скончавшись в плавании. Прямо с борта корабля их перевезли на Гайдзин-боти. Что за причудливый путь на погост, думал я, читая полустертую надпись на камне: покинуть свой Портсмут только для того, чтобы улечься в японскую землю.

Но истинная суть этого некрополя, кажется, заключалась не в безотрадном одиночестве человека, умирающего вдали от дома. Тут было что-то иное. Я это чувствовал, но ухватил не сразу. Гайдзин-боти открывалось мне постепенно.

Поначалу сбивало то, что здесь на одной территории расположены два кладбища, причем не разделенные стеной, как на Новодевичьем или Донском, а наслоившиеся одно на другое. Когда я это понял, дело пошло быстрей.

Я научился отличать мои могилы от обычных, это оказалось нетрудно: старое кладбище, ради которого я приехал, прекратило свое существование восемьдесят лет назад, 1 сентября 1923 года; новое, возникшее после этой даты, ничего интересного собою не представляло и никакого мессиджа в себе не содержало, во всяком случае для меня. [19]

С датой всё тоже было ясно. 1 сентября 1923 года в Японии случилось страшное землетрясение, эпицентр которого находился как раз неподалеку от Иокогамы. Погибло больше 100 тысяч человек, от города остались одни головешки. Пострадало и кладбище: многие надгробия раскололись или упали, сгорела вся документация, так что впоследствии многие старые могилы остались неидентифицированными. Гайдзин-боти пришлось обустраивать и организовывать заново — в результате образовалось более или менее стандартное ритуально-погребальное учреждение, каких на свете сколько угодно.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Кладбище как кладбище

Получалось, что моё Иностранное кладбище захоронено внутри обновленного Гайдзин-боти; годы его жизни 1861–1923, не длиннее среднего человечьего века. За это время здесь закопали примерно две с половиной тысячи мертвецов. Они говорили на разных языках: английском, французском, немецком, русском, голландском, испанском, и еще двух десятках наречий. Среди них были моряки и миссионеры, солдаты и инженеры, промышленники и беглецы от правосудия. Объединяет всю эту разношерстную компанию только одно — никто из них не собирался обрести вечный покой в японской земле. Кто же ради этого отправился бы в многонедельное плавание? Эти люди ехали сюда на время, пребывание в Японии для каждого из них должно было стать не более чем этапом в активной, непоседливой жизни.

На Гайдзин-боти похоронены те, кто споткнулся на бегу, это кладбище неосуществленных планов, наглядное пособие к японской поговорке «росё-фудзё». Лаконичная максима, состоящая из четырех иероглифов, переводится довольно длинно: «Никому не дано знать, в каком возрасте ему суждено умереть». Или, если угодно, «человек предполагает, а Бог располагает», но только без оттенка христианской смиренности.

Большинство обитателей старого Гайдзин-боти умерли в расцвете жизни, не завершив начатого дела. Сегодня помнят лишь тех из них, кто успел принести Японии хоть сколько-то пользы — японцы знают, что такое благодарность. Не забыт молодой инженер Э. Моррел (ум. 1871), приехавший строить первую железную дорогу, но не доживший до ее открытия; его памятник имеет форму проездного билета. Раннюю фотокамеру напоминает квадратное надгробье первого учителя фотографического искусства О. Фримэна (ум. 1866). Могила одного из устроителей японского телеграфа Ф. Фиска (ум. 1875) похожа на аппарат Бодо. Под маленьким каменным казематом покоится германский специалист по тюрьмам Г. фон Зебах (ум. 1891), только решетки не хватает — хотя сто лет назад, наверное, была и железная ограда.

Чем дольше бродил я по Гайдзин-боти, тем неуютней мне делалось. Какая там романтика — по коже то и дело пробегали мурашки. Вероятно, дело в том, что здесь так много людей, застигнутых смертью неожиданно, неготовых умереть, думал я. Ничто не потрясает нас сильнее, чем внезапная смерть, главный ужас человеческого существования. Западный человек, дитя оптимистической цивилизации, живет на свете, делая вид, что смерти нет, а если и есть, то очень нескоро. Японская же традиция призывает пребывать в постоянной готовности к неожиданному концу. Одно из известнейших самурайских изречений гласит: просыпаясь утром, будь готов к смерти. Не потому что так импозантней, а потому что это обостряет ощущения и пробуждает разум; главное же — очень уж страшно умирать врасплох. Думаю, что эта экзистенциальная установка многим японцам придает на последнем пороге мужества.

Так вот что такое Гайдзин-боти: захоронение дилетантов смерти в стране, где мастерски умеют умирать.

Японские кладбища и выглядят совсем иначе, чем это. Они деловиты и скучны. Самое сильное впечатление там производят сектора, принадлежащие большим фирмам. Земля на хорошем кладбище стоит очень дорого, поэтому перспектива получить место на корпоративном участке считается существенным плюсом при заключении трудового контракта. Кто честно отработал положенный срок в компании, может рассчитывать на свои два кубометра почвы. Это наполеоновские гренадеры служили вместе, а спят вечным сном кто где, японские же клерки как сидели в одном зале стол к столу, так рядышком и укладываются: гендиректор, замы, начальники отделов, рядовой персонал. По своей обезличенности, усредненности японские кладбища поразительно похожи на бетонные меганекрополи советской эпохи — та же несентиментальность, та же десакрализация смерти.

А на Иностранном кладбище смерть мистична и непостижима, потому что это Внезапная Смерть, которую нельзя предугадать, к которой невозможно подготовиться. Здесь ее зона, ее заповедник, и когда начинаешь это чувствовать, делается по-настоящему страшно. В низинной части Гайдзин-боти всегда сумрачно и тихо. Над головой смыкаются ветви деревьев, звуки города почти не слышны, вокруг ни души. Всякое старое кладбище — это узел, в котором сплетаются несоприкасающиеся нити: разные пласты времени, жизнь и смерть, реальное и призрачное. Рациональность отступает, давая простор фантазии и вечному подозрению, что многое на свете не снилось нашим мудрецам. Если я долго разглядываю надгробье, которое меня чем-то взволновало — эпитафией ли, барельефом или высеченным на камне именем, — мне кажется, что я начинаю видеть человека, который здесь похоронен. Иногда даже слышу, как он мне рассказывает про свою жизнь, и это-то как раз совсем не страшно, а захватывающе интересно. Наверное, подобные видения (ну хорошо, пускай не видения — игры воображения) и сделали меня тафофилом.

Но на Гайдзин-боти, в самой старой его части, над могилами вдруг качнулся призрак, от которого мне сделалось не по себе. Я явственно увидел очертания Внезапной Смерти. Отныне она для меня останется такой навсегда, какое бы обличье ни принимала: автокатастрофы, несчастного случая, инфаркта или убийства. Я даже знаю, откуда это страшилище вынырнуло — из кошмарных снов, что некогда мучили по ночам здешних покойников. Именно такой она им несомненно и мерещилась.

У Внезапной Смерти узкие глаза, желтоватая кожа и косичка на макушке; она одета в латаное кимоно, в руке у нее бритвенно-острый меч из лучшей в мире стали. Нападает она без предупреждения. Вдруг ощущаешь холодок по спине — ив тот же миг на тебя обрушивается серия молниеносных, кромсающих на куски ударов.

«Правая рука обнаружена на некотором расстоянии, она еще сжимает уздечку пони. Одна сторона лица отсутствует, нос срезан, подбородок рассечен, голова почти отделена от туловища. Левая рука держится на лоскуте кожи, елевом боку глубокая рана, достигающая самого сердца. Все разрезы ровные и аккуратные, что лишний раз доказывает, насколько смертоносным оружием является японская катана в руках искусного фехтовальщика. Виновник ужасного злодеяния так и остался неустановленным».

Это свидетельство очевидца, который описывает место преступления, совершенного 14 октября 1863 года, когда неизвестный ронин (бродячий самурай) зарубил двадцатилетнего Анри Камю, сублейтенанта Третьего зуавского полка. Офицерик ни в чем перед ронином не провинился, просто слишком далеко отъехал от европейского Сеттльмента и слишком редко оглядывался назад. Неизвестный убийца подобным образом проявил патриотизм — не желал, чтобы «красноволосый дьявол» топтал своими сапожищами священную землю страны Ямато.

Бедного зуава собрали по частям и закопали на Гайдзин-боти, которое к тому времени уже успело принять изрядное количество жертв самурайской ксенофобии.

Не знаю, можно ли считать поводом для гордости то, что первыми постояльцами кладбища стали русские.

27 июля 6 года Эры Спокойного Правления (1859), вскоре после открытия Иокогамского порта, молоденький мичман Роман Мофет с клипера «Аскольд» был отправлен на берег за провизией в сопровождении двух матросов. Напали ронины — как обычно, без предупреждения. Мофета и матроса Соколова уложили на месте, второй матрос сумел убежать. Российский представитель граф Муравьев потребовал разыскать убийц, уволить местного губернатора и похоронить убитых достойным образом.

Ронинов не нашли, но губернатора уволили, а над могилой возвели помпезный памятник с колоннами и диковинным куполом луковкой, не столько русского, сколько мусульманского контура. С этого захоронения, собственно, и началось Гайдзин-боти — через два года вокруг набралось столько могил, что пришлось официально учредить специальное кладбище для иностранцев. На протяжении всех 60-х годов девятнадцатого века катана Внезапной Смерти поставляла сюда новых обитателей: голландцев, британцев, американцев, даже китайцев, имевших неосторожность одеваться по-западному.

Самый знаменитый из зарубленных гайдзинов — английский коммерсант Ричардсон, похороненный на 22-м участке. Этот пал жертвой собственного любопытства. В сопровождении двух приятелей он катался в окрестностях города и вздумал пялиться на сацумского князя, который возвращался из столицы в свою Кагосиму, сопровождаемый многочисленной свитой. Оскорбленные наглостью варвара самураи схватились за мечи. Ричардсон был убит, двое остальных, которым тоже изрядно досталось, сумели ускакать.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Памятник двум зарубленным голландским капитанам

Британская эскадра предприняла масштабную акцию возмездия: разбомбила Кагосиму и истребовала астрономическую компенсацию; виновных самураев заставили сделать харакири. Это, так сказать, большая история, предназначенная для учебников. Но меня куда больше впечатлил факт, кажется, никого кроме меня не заинтересовавший.

Оба спутника злополучного Ричардсона — Маршалл и Кларк — похоронены здесь же, неподалеку. И пережили они своего исторического знакомца совсем ненадолго. Неизвестно, отчего они умерли — от лихорадки (когда-то вокруг Иокогамы было много болот), от несвежей рыбы или от падения с лошади, но и им не суждено было вернуться в Англию, их тоже прибрала Внезапная Смерть.

На Гайдзин-боти щедро представлены все ее разновидности: кораблекрушения, пожары, перевернувшиеся коляски и, конечно, апофеоз росё-фудзё — Великое Землетрясение 1923 года, не только существенно увеличившее население кладбища, но и подведшее черту под первым этапом его истории.

Впрочем, и помимо призрака лихой смерти, до сих пор витающего над гаидзинскими могилами, на кладбище много чудно'го. Это место включено во все туристические путеводители по Иокогаме, но я ни разу не встречал там посетителей — разве что на вершине холма, возле главных ворот. Встанут на обзорной площадке, пощелкают камерами (старинные могилы на фоне небоскребов — очень эффектно), а вниз, в густую тень, не идут. Назвать эту тень манящей трудно. Какая-то она нехорошая. Над мертвыми камнями там висят огромные пауки, иные размером с хорошее блюдце. Их невесомые нити тянутся от мраморных ангелов к гранитным бодхисатвам, от китайских львов к христианским крестам и шестиконечным звездам, ибо здесь все религии вперемешку.

А напоследок Гайдзин-боти загадало мне загадку, над которой я ломаю голову до сих пор.

Дело в том, что с каждым из моих кладбищ я устраиваю нечто вроде игры в шарады. Происходит это следующим образом. Во время самого последнего посещения, когда всё, что нужно, уже осмотрено и сфотографировано, перед тем, как распрощаться, я выбираю первую попавшуюся могилу, читаю высеченную на ней надпись и пытаюсь разгадать, что она означает применительно ко мне. Обычно разгадываю, но на сей раз шарада оказалась слишком уж мудреной.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

И этот еще не из крупных

Судите сами.

Я закрыл глаза и ткнул пальцем в сторону. Там было какое-то надгробие, по виду ничего особенного. На камне темнела длиннющая иероглифическая надпись невразумительного содержания. Я срисовал иероглифы в записную книжку, пометил номер могилы, ее расположение (4-й участок, рядом с воротами) и решил, что поразмыслю над этой головоломкой в самолете Токио — Москва, благо времени будет достаточно.

Так и поступил. Нашел по путеводителю имя покойника — «Карло де Нембрини, ум. 1903». Прочитал краткую биографическую справку: итальянский маркиз, потомок мантуанских Гонзага, был влюблен в Японию, принял буддийскую веру, на памятнике вырезано его посмертное монашеское имя «Андзюиндэндзюндзэндзиттитайкодзи». Ну и в чем message, подумал я. В том, что имечко по непроизносимости напоминает фамилию «Чхартишвили»?

Разочарованно взглянул на соседнюю строчку брошюры — и закружилась голова.

Там было написано: «№ 41. Мидори, главная героиня литературного произведения».

Тут всё было странно: ни имени автора произведения, ни названия, да и вообще — как можно похоронить на кладбище литературную героиню? Не прототип, учтите, а именно героиню — сюдзинко.

Но это бы еще ладно. Главная странность заключалась в том, что я как раз заканчивал писать роман, действие которого происходило в Иокогаме 19 века и главную героиню которого звали Мидори! Она вполне могла бы быть похоронена на Гайдзин-боти.

Мне, как и другим беллетристам, не раз случалось испытать пугающее, но в то же время приятное потрясение, когда вымысел мистическим образом вторгается в реальность: встретишь человека с только что выдуманной тобой, совершенно небывалой фамилией, или в жизни произойдет то, что ты описал в романе, или сам угодишь в литературную, тобою же самим спроектированную ситуацию. Это нормально, месть профессии, главный фокус которой — как можно правдоподобней врать о том, что могло бы случиться, но чего на самом деле не было.

Однако никогда еще мое ремесло не глумилось надо мной столь явным и бесстыдным образом. Моя Мидори? Под номером 41? И я стоял рядом с этой могилой, не обратив на нее внимания!

Спокойно, сказал я себе. Должно существовать какое-то рациональное объяснение.

И оно, разумеется, нашлось.

Мои японские друзья навели справки и выяснили, что на 4-м участке Гайдзин-боти похоронена юная племянница известной японской писательницы Накадзато Цунэко, которая посвятила памяти девушки красивую новеллу. А Мидори — имя, пускай не самое распространенное, но и не такое уж редкое, так что всё это не более чем случайное совпадение.

Но я на этом не успокоился. Раздобыл книжку Накадзато Цунэко, стал читать — и снова голова пошла кругом. Знаете, о чем эта новелла? О прогулках по Гайдзин-боти и о том, какие мысли навевает это место.

Я пишу о кладбище Гайдзин-боти, на котором похоронена девушка, которую я принял за персонаж из моего романа, но которая на самом деле — героиня новеллы другой писательницы, которая тоже писала о Гайдзин-боти.

Змея проглотила свой хвост, литература и жизнь окончательно перепутались друг с другом. Этого-то я всегда и боялся.

Непростое кладбище Гайдзин-боти, я давно это знал.

Росё-Фудзё, или внезапная смерть Rosho-Fujo, oder plötzlicher Tod Rosho-Fujo, or sudden death Rosho-Fujo, ou morte súbita

Иностранное кладбище (ИОКОГАМА)

Росё-Фудзё, или внезапная смерть Rosho Fujo, or sudden death.

Кладбищенские истории - Акунин Борис Кладбищенские истории - Акунин Борис

Я давно знал, что кладбище это непростое. I've known for a long time that this cemetery is not an easy one. Когда-то, еще студентом, случайно забрел сюда и сразу почувствовал: если к этому месту как следует приглядеться, увидишь нечто особенное. Once, when I was a student, I accidentally wandered here and immediately felt that if you look at this place properly, you will see something special. Четверть века спустя приехал специально — чтобы разобраться. A quarter of a century later, I came specifically to get to the bottom of it. Не спеша, с толком, походил по выщербленным лестницам и мшистым дорожкам, прислушался к тишине, к себе — ив самом деле кое-что увидел, но совсем не то, чего ожидал. I took my time, walked along the scratched stairs and mossy paths, listened to the silence, to myself - and actually saw something, but not at all what I expected.

Тогда, много лет назад, кладбище показалось мне загадочным, романтичным. Back then, many years ago, the cemetery seemed mysterious, romantic to me. Оно никак не было связано с окружающим пейзажем; оно существовало само по себе, в собственном времени, собственном измерении: не-город посреди мегаполиса, девятнадцатый век на исходе двадцатого, кусочек Европы в центре Японии. It had nothing to do with the surrounding landscape; it existed on its own, in its own time, its own dimension: a non-town in the middle of a metropolis, the nineteenth century at the end of the twentieth, a piece of Europe in the center of Japan.

Согласно моему предварительному плану, кладбище должно было стать иллюстрацией к главе «Смерть на чужбине». According to my tentative plan, the cemetery was to be an illustration for the chapter "Death in a Foreign Land."

Представьте себе небольшой холм на дальнем краю света; дальше к востоку лишь Великий Океан, до противоположного берега девять тысяч километров. Imagine a small hill at the far end of the world; further east is only the Great Ocean, nine thousand kilometers to the opposite shore. То есть, для японцев-то, конечно, здесь никакой не конец земли, а, напротив, самая ее середина, но среди мертвецов, что лежат в этих могилах, местных уроженцев почти нет. I mean, for the Japanese, of course, this is not the end of the earth, but, on the contrary, the very middle of it, but among the dead that lie in these graves, there are almost no local natives. На Гайдзин-боти (что означает «Иностранное кладбище») похоронены чужаки. In Gaijin-boti (meaning "Foreign Cemetery"), strangers are buried. Они думали, что отправляются в далекую, полумифическую страну за деньгами, или славой, или новыми впечатлениями, а на самом деле приехали в Иокогаму, чтобы умереть. They thought they were going to a distant, semi-mythical country for money, or fame, or new experiences, but in fact they had come to Yokohama to die. Некоторые Японии и вовсе не увидели — прибыли в порт уже покойниками, скончавшись в плавании. Some did not see Japan at all - they arrived in port already dead, having died on the voyage. Прямо с борта корабля их перевезли на Гайдзин-боти. Right off the ship, they were transported to Gaijin-bothy. Что за причудливый путь на погост, думал я, читая полустертую надпись на камне: покинуть свой Портсмут только для того, чтобы улечься в японскую землю. What a quaint way to the pogost, I thought, reading the half-erased inscription on the stone: leaving my Portsmouth home only to lay down in Japanese soil.

Но истинная суть этого некрополя, кажется, заключалась не в безотрадном одиночестве человека, умирающего вдали от дома. But the true essence of this necropolis, it seems, was not the forlorn loneliness of a man dying far from home. Тут было что-то иное. Я это чувствовал, но ухватил не сразу. I felt it, but I didn't grasp it right away. Гайдзин-боти открывалось мне постепенно.

Поначалу сбивало то, что здесь на одной территории расположены два кладбища, причем не разделенные стеной, как на Новодевичьем или Донском, а наслоившиеся одно на другое. At first it was disconcerting that there are two cemeteries on the same territory, not separated by a wall, as in Novodevichy or Donskoye, but layered one on top of the other. Когда я это понял, дело пошло быстрей. Once I realized that, things went faster.

Я научился отличать мои могилы от обычных, это оказалось нетрудно: старое кладбище, ради которого я приехал, прекратило свое существование восемьдесят лет назад, 1 сентября 1923 года; новое, возникшее после этой даты, ничего интересного собою не представляло и никакого мессиджа в себе не содержало, во всяком случае для меня. I learned to distinguish my graves from the usual ones, and it was not difficult: the old cemetery for which I had come had ceased to exist eighty years ago, on September 1, 1923; the new one, which had appeared after that date, was of no interest and contained no message, at least for me. [19]

С датой всё тоже было ясно. The date was also clear. 1 сентября 1923 года в Японии случилось страшное землетрясение, эпицентр которого находился как раз неподалеку от Иокогамы. On September 1, 1923 in Japan there was a terrible earthquake, the epicenter of which was just near Yokohama. Погибло больше 100 тысяч человек, от города остались одни головешки. More than 100,000 people died, and the city was left a mere charcoal. Пострадало и кладбище: многие надгробия раскололись или упали, сгорела вся документация, так что впоследствии многие старые могилы остались неидентифицированными. The cemetery also suffered: many headstones cracked or fell, and all documentation was burned, so that many old graves were later left unidentified. Гайдзин-боти пришлось обустраивать и организовывать заново — в результате образовалось более или менее стандартное ритуально-погребальное учреждение, каких на свете сколько угодно. Gaijin-boti had to be arranged and organized anew - the result was a more or less standard ritual and funeral institution, as many as there are in the world.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Кладбище как кладбище

Получалось, что моё Иностранное кладбище захоронено внутри обновленного Гайдзин-боти; годы его жизни 1861–1923, не длиннее среднего человечьего века. It turned out that my Foreign Cemetery was buried inside an updated Gaijin-bothy; its years of life 1861-1923, no longer than the average human century. За это время здесь закопали примерно две с половиной тысячи мертвецов. During this time, approximately two and a half thousand dead people have been buried here. Они говорили на разных языках: английском, французском, немецком, русском, голландском, испанском, и еще двух десятках наречий. They spoke a variety of languages: English, French, German, Russian, Dutch, Spanish, and two dozen other dialects. Среди них были моряки и миссионеры, солдаты и инженеры, промышленники и беглецы от правосудия. They included sailors and missionaries, soldiers and engineers, industrialists and fugitives from justice. Объединяет всю эту разношерстную компанию только одно — никто из них не собирался обрести вечный покой в японской земле. The only thing that unites this motley crew is that none of them was going to find eternal rest in Japanese soil. Кто же ради этого отправился бы в многонедельное плавание? Who would go on a multi-week voyage for that? Эти люди ехали сюда на время, пребывание в Японии для каждого из них должно было стать не более чем этапом в активной, непоседливой жизни. These people were traveling here for a while, the stay in Japan for each of them was to be nothing more than a stage in an active, restless life.

На Гайдзин-боти похоронены те, кто споткнулся на бегу, это кладбище неосуществленных планов, наглядное пособие к японской поговорке «росё-фудзё». Gaijin-bochi is where those who stumble on the run are buried; it is a graveyard of unrealized plans, a visual aid to the Japanese saying "rosho-fujo." Лаконичная максима, состоящая из четырех иероглифов, переводится довольно длинно: «Никому не дано знать, в каком возрасте ему суждено умереть». The laconic maxim, consisting of four characters, translates rather long: "No one can know at what age he is destined to die." Или, если угодно, «человек предполагает, а Бог располагает», но только без оттенка христианской смиренности. Or, if you will, "man presumes and God disposes," but only without a touch of Christian humility.

Большинство обитателей старого Гайдзин-боти умерли в расцвете жизни, не завершив начатого дела. Most of the inhabitants of the old Gaijin-bothy died in the prime of life without completing the work they had begun. Сегодня помнят лишь тех из них, кто успел принести Японии хоть сколько-то пользы — японцы знают, что такое благодарность. Today, only those of them who managed to do Japan any good are remembered - the Japanese know what gratitude is. Не забыт молодой инженер Э. Моррел (ум. Not forgotten is the young engineer E. Morrell (d. 1871), приехавший строить первую железную дорогу, но не доживший до ее открытия; его памятник имеет форму проездного билета. 1871), who came to build the first railroad but did not live to see its opening; his monument takes the form of a travel ticket. Раннюю фотокамеру напоминает квадратное надгробье первого учителя фотографического искусства О. Фримэна (ум. The early camera is commemorated by the square tombstone of the first teacher of photography, O. Freeman (d. 1866). Могила одного из устроителей японского телеграфа Ф. Фиска (ум. The grave of F. Fisk, one of the organizers of the Japanese telegraph (d. 1875) похожа на аппарат Бодо. 1875) is similar to Bodo's apparatus. Под маленьким каменным казематом покоится германский специалист по тюрьмам Г. фон Зебах (ум. Under a small stone casemate rests the German prison specialist G. von Seebach (d. 1891), только решетки не хватает — хотя сто лет назад, наверное, была и железная ограда. 1891), only the lattice is missing - although there must have been an iron fence a hundred years ago.

Чем дольше бродил я по Гайдзин-боти, тем неуютней мне делалось. The longer I wandered around Gaijin-bothy, the more uncomfortable I became. Какая там романтика — по коже то и дело пробегали мурашки. What romance is there - there were goosebumps running down my skin every now and then. Вероятно, дело в том, что здесь так много людей, застигнутых смертью неожиданно, неготовых умереть, думал я. Ничто не потрясает нас сильнее, чем внезапная смерть, главный ужас человеческого существования. It's probably because there are so many people here, caught by death unexpectedly, unprepared to die, I thought. Nothing shocks us more than sudden death, the ultimate horror of human existence. Западный человек, дитя оптимистической цивилизации, живет на свете, делая вид, что смерти нет, а если и есть, то очень нескоро. Western man, a child of optimistic civilization, lives in the world pretending that there is no death, and if there is, it is very soon. Японская же традиция призывает пребывать в постоянной готовности к неожиданному концу. The Japanese tradition, on the other hand, calls for being in constant readiness for an unexpected end. Одно из известнейших самурайских изречений гласит: просыпаясь утром, будь готов к смерти. One of the most famous samurai sayings says: when you wake up in the morning, be prepared to die. Не потому что так импозантней, а потому что это обостряет ощущения и пробуждает разум; главное же — очень уж страшно умирать врасплох. Not because it is more imposing, but because it sharpens the senses and awakens the mind; the main thing is that it is very scary to die unawares. Думаю, что эта экзистенциальная установка многим японцам придает на последнем пороге мужества. I think this existential attitude gives many Japanese people at the last threshold of courage.

Так вот что такое Гайдзин-боти: захоронение дилетантов смерти в стране, где мастерски умеют умирать. So that's what Gaijin-bothy is: the burial of death's amateurs in a country where dying is masterful.

Японские кладбища и выглядят совсем иначе, чем это. Japanese cemeteries and look very different from this one. Они деловиты и скучны. Самое сильное впечатление там производят сектора, принадлежащие большим фирмам. The sectors that make the strongest impression there are those owned by large firms. Земля на хорошем кладбище стоит очень дорого, поэтому перспектива получить место на корпоративном участке считается существенным плюсом при заключении трудового контракта. Land in a good cemetery is very expensive, so the prospect of getting a place in a corporate plot is considered a significant plus when entering into an employment contract. Кто честно отработал положенный срок в компании, может рассчитывать на свои два кубометра почвы. Those who have honestly worked the due term in the company can count on their two cubic meters of soil. Это наполеоновские гренадеры служили вместе, а спят вечным сном кто где, японские же клерки как сидели в одном зале стол к столу, так рядышком и укладываются: гендиректор, замы, начальники отделов, рядовой персонал. It is Napoleonic grenadiers served together, and sleep eternal sleep wherever, Japanese clerks as sat in one hall table to table, so rows and rows and lay down: CEO, deputies, heads of departments, ordinary staff. По своей обезличенности, усредненности японские кладбища поразительно похожи на бетонные меганекрополи советской эпохи — та же несентиментальность, та же десакрализация смерти. In their impersonality and averageness, Japanese cemeteries are strikingly similar to the concrete meganecropolises of the Soviet era - the same unsentimentality, the same desacralization of death.

А на Иностранном кладбище смерть мистична и непостижима, потому что это Внезапная Смерть, которую нельзя предугадать, к которой невозможно подготовиться. And in the Foreign Cemetery, death is mystical and unfathomable because it is a Sudden Death that cannot be foreseen, that cannot be prepared for. Здесь ее зона, ее заповедник, и когда начинаешь это чувствовать, делается по-настоящему страшно. This is her zone, her sanctuary, and when you start to feel it, it gets really scary. В низинной части Гайдзин-боти всегда сумрачно и тихо. The low-lying part of Gaijin-bothy is always dusky and quiet. Над головой смыкаются ветви деревьев, звуки города почти не слышны, вокруг ни души. The branches of the trees close overhead, the sounds of the city are almost inaudible, there is not a soul around. Всякое старое кладбище — это узел, в котором сплетаются несоприкасающиеся нити: разные пласты времени, жизнь и смерть, реальное и призрачное. Every old cemetery is a knot in which noncontiguous threads are woven together: different strata of time, life and death, the real and the ghostly. Рациональность отступает, давая простор фантазии и вечному подозрению, что многое на свете не снилось нашим мудрецам. Rationality recedes, giving room to fantasy and the eternal suspicion that much in the world was not dreamed of by our wise men. Если я долго разглядываю надгробье, которое меня чем-то взволновало — эпитафией ли, барельефом или высеченным на камне именем, — мне кажется, что я начинаю видеть человека, который здесь похоронен. If I take a long look at a tombstone that has excited me in some way - whether it is an epitaph, a bas-relief, or a name carved in stone - I think I begin to see the person who is buried here. Иногда даже слышу, как он мне рассказывает про свою жизнь, и это-то как раз совсем не страшно, а захватывающе интересно. Sometimes I even hear him tell me about his life, and it's not scary at all, but fascinatingly interesting. Наверное, подобные видения (ну хорошо, пускай не видения — игры воображения) и сделали меня тафофилом. I guess visions like that (okay, let's say not visions - imagination games) are what made me a taphophile.

Но на Гайдзин-боти, в самой старой его части, над могилами вдруг качнулся призрак, от которого мне сделалось не по себе. But on Gaijin-bothy, in the oldest part of it, a ghost suddenly swung over the graves that made me uneasy. Я явственно увидел очертания Внезапной Смерти. I could clearly see the outline of Sudden Death. Отныне она для меня останется такой навсегда, какое бы обличье ни принимала: автокатастрофы, несчастного случая, инфаркта или убийства. From now on, she will remain that way for me forever, no matter what guise she takes: car crash, accident, heart attack or murder. Я даже знаю, откуда это страшилище вынырнуло — из кошмарных снов, что некогда мучили по ночам здешних покойников. I even know where this monster came from - from the nightmarish dreams that once tormented the dead here at night. Именно такой она им несомненно и мерещилась. That's exactly how they undoubtedly saw her.

У Внезапной Смерти узкие глаза, желтоватая кожа и косичка на макушке; она одета в латаное кимоно, в руке у нее бритвенно-острый меч из лучшей в мире стали. Sudden Death has narrow eyes, yellowish skin, and a pigtail on top of her head; she is dressed in a patched kimono, holding a razor-sharp sword made of the world's finest steel. Нападает она без предупреждения. She attacks without warning. Вдруг ощущаешь холодок по спине — ив тот же миг на тебя обрушивается серия молниеносных, кромсающих на куски ударов. Suddenly you feel a chill run down your spine, and at the same moment a series of lightning-fast, shredding blows descend upon you.

«Правая рука обнаружена на некотором расстоянии, она еще сжимает уздечку пони. "The right hand is detected some distance away, it is still clutching the pony's bridle. Одна сторона лица отсутствует, нос срезан, подбородок рассечен, голова почти отделена от туловища. One side of the face is missing, the nose is cut off, the chin is cleft, and the head is almost separated from the torso. Левая рука держится на лоскуте кожи, елевом боку глубокая рана, достигающая самого сердца. His left arm is held by a flap of skin, his left side a deep wound reaching all the way to his heart. Все разрезы ровные и аккуратные, что лишний раз доказывает, насколько смертоносным оружием является японская катана в руках искусного фехтовальщика. All cuts are even and neat, which once again proves how deadly the Japanese katana is in the hands of a skilled swordsman. Виновник ужасного злодеяния так и остался неустановленным». The perpetrator of the horrific atrocity remains unidentified."

Это свидетельство очевидца, который описывает место преступления, совершенного 14 октября 1863 года, когда неизвестный ронин (бродячий самурай) зарубил двадцатилетнего Анри Камю, сублейтенанта Третьего зуавского полка. This is an eyewitness account that describes the scene of the crime committed on October 14, 1863, when an unknown ronin (roving samurai) hacked to death twenty-year-old Henri Camus, a sub-lieutenant in the Third Zouave Regiment. Офицерик ни в чем перед ронином не провинился, просто слишком далеко отъехал от европейского Сеттльмента и слишком редко оглядывался назад. The officer had done nothing wrong to the ronin, he had simply traveled too far from the European Settlement and looked back too infrequently. Неизвестный убийца подобным образом проявил патриотизм — не желал, чтобы «красноволосый дьявол» топтал своими сапожищами священную землю страны Ямато. The unknown assassin similarly showed patriotism - he did not want the "red-haired devil" to trample the sacred land of the Yamato country with his boots.

Бедного зуава собрали по частям и закопали на Гайдзин-боти, которое к тому времени уже успело принять изрядное количество жертв самурайской ксенофобии. The poor Zouave was picked up piece by piece and buried on Gaijin-boti, which by then had already taken a fair number of victims of samurai xenophobia.

Не знаю, можно ли считать поводом для гордости то, что первыми постояльцами кладбища стали русские. I don't know if the fact that the first guests of the cemetery were Russians can be considered a reason for pride.

27 июля 6 года Эры Спокойного Правления (1859), вскоре после открытия Иокогамского порта, молоденький мичман Роман Мофет с клипера «Аскольд» был отправлен на берег за провизией в сопровождении двух матросов. On July 27, Year 6 of the Serene Rule Era (1859), shortly after the opening of Yokohama Harbor, a young midshipman, Roman Mofet, from the clipper Askold, was sent ashore for provisions, accompanied by two sailors. Напали ронины — как обычно, без предупреждения. The ronins attacked - as usual, without warning. Мофета и матроса Соколова уложили на месте, второй матрос сумел убежать. Moffett and Sailor Sokolov were put down on the spot, the second sailor managed to escape. Российский представитель граф Муравьев потребовал разыскать убийц, уволить местного губернатора и похоронить убитых достойным образом. The Russian representative Count Muravyev demanded that the murderers be sought out, the local governor be dismissed and the dead buried in a dignified manner.

Ронинов не нашли, но губернатора уволили, а над могилой возвели помпезный памятник с колоннами и диковинным куполом луковкой, не столько русского, сколько мусульманского контура. The ronins were not found, but the governor was dismissed, and a pompous monument with columns and an outlandish onion dome, not so much Russian as Muslim in outline, was erected over the grave. С этого захоронения, собственно, и началось Гайдзин-боти — через два года вокруг набралось столько могил, что пришлось официально учредить специальное кладбище для иностранцев. With this burial, in fact, and began Gaijin-boti - two years later, the surrounding area accumulated so many graves that it was necessary to officially establish a special cemetery for foreigners. На протяжении всех 60-х годов девятнадцатого века катана Внезапной Смерти поставляла сюда новых обитателей: голландцев, британцев, американцев, даже китайцев, имевших неосторожность одеваться по-западному. Throughout the sixties of the nineteenth century, Sudden Death's katana supplied new residents: Dutch, British, Americans, even Chinese who had the indiscretion to dress Western.

Самый знаменитый из зарубленных гайдзинов — английский коммерсант Ричардсон, похороненный на 22-м участке. The most famous of the butchered gaijin is the English merchant Richardson, buried in Plot 22. Этот пал жертвой собственного любопытства. This one fell victim to his own curiosity. В сопровождении двух приятелей он катался в окрестностях города и вздумал пялиться на сацумского князя, который возвращался из столицы в свою Кагосиму, сопровождаемый многочисленной свитой. Accompanied by two pals, he was riding around the outskirts of the city and took to staring at the Prince of Satsuma, who was returning from the capital to his Kagoshima home, accompanied by a large retinue. Оскорбленные наглостью варвара самураи схватились за мечи. Offended by the barbarian's insolence, the samurai grabbed their swords. Ричардсон был убит, двое остальных, которым тоже изрядно досталось, сумели ускакать. Richardson was killed, the other two, who were also badly hurt, managed to ride away.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Памятник двум зарубленным голландским капитанам A monument to the two Dutch captains who were hacked to death.

Британская эскадра предприняла масштабную акцию возмездия: разбомбила Кагосиму и истребовала астрономическую компенсацию; виновных самураев заставили сделать харакири. The British squadron undertook a massive retaliatory action: bombing Kagoshima and claiming astronomical compensation; the guilty samurai were forced to commit harakiri. Это, так сказать, большая история, предназначенная для учебников. It is, so to speak, a big story meant for textbooks. Но меня куда больше впечатлил факт, кажется, никого кроме меня не заинтересовавший. But I was much more impressed by a fact that seemed to interest no one but me.

Оба спутника злополучного Ричардсона — Маршалл и Кларк — похоронены здесь же, неподалеку. Both of the ill-fated Richardson's companions, Marshall and Clark, are buried nearby. И пережили они своего исторического знакомца совсем ненадолго. And they outlived their historical acquaintance by a very short time. Неизвестно, отчего они умерли — от лихорадки (когда-то вокруг Иокогамы было много болот), от несвежей рыбы или от падения с лошади, но и им не суждено было вернуться в Англию, их тоже прибрала Внезапная Смерть. It is not known whether they died of fever (there were once many marshes around Yokohama), stale fish, or a fall from a horse, but they were not destined to return to England, they too were taken by Sudden Death.

На Гайдзин-боти щедро представлены все ее разновидности: кораблекрушения, пожары, перевернувшиеся коляски и, конечно, апофеоз росё-фудзё — Великое Землетрясение 1923 года, не только существенно увеличившее население кладбища, но и подведшее черту под первым этапом его истории. All its varieties are generously represented at Gaijin-bochi: shipwrecks, fires, overturned baby carriages and, of course, the apotheosis of rosho-fujo - the Great Earthquake of 1923, which not only significantly increased the population of the cemetery, but also drew a line under the first stage of its history.

Впрочем, и помимо призрака лихой смерти, до сих пор витающего над гаидзинскими могилами, на кладбище много чудно'го. However, in addition to the ghost of dashing death, still hovering over the graves of Gaiji, the cemetery has a lot of strange things to offer. Это место включено во все туристические путеводители по Иокогаме, но я ни разу не встречал там посетителей — разве что на вершине холма, возле главных ворот. This place is included in all the Yokohama tourist guides, but I've never seen any visitors there - except at the top of the hill, near the main gate. Встанут на обзорной площадке, пощелкают камерами (старинные могилы на фоне небоскребов — очень эффектно), а вниз, в густую тень, не идут. They stand on the observation deck, click their cameras (ancient graves against the background of skyscrapers - very spectacular), and do not go down into the dense shade. Назвать эту тень манящей трудно. It's hard to call this shadow alluring. Какая-то она нехорошая. She's not good. Над мертвыми камнями там висят огромные пауки, иные размером с хорошее блюдце. There are huge spiders hanging over the dead rocks there, some as big as a good saucer. Их невесомые нити тянутся от мраморных ангелов к гранитным бодхисатвам, от китайских львов к христианским крестам и шестиконечным звездам, ибо здесь все религии вперемешку. Their weightless threads stretch from marble angels to granite bodhisattvas, from Chinese lions to Christian crosses and six-pointed stars, for all religions are mixed here.

А напоследок Гайдзин-боти загадало мне загадку, над которой я ломаю голову до сих пор. And lastly, Gaijin-botty gave me a riddle that I'm still puzzling over to this day.

Дело в том, что с каждым из моих кладбищ я устраиваю нечто вроде игры в шарады. The thing is, with each of my cemeteries, I set up a sort of charades game. Происходит это следующим образом. What happens is as follows. Во время самого последнего посещения, когда всё, что нужно, уже осмотрено и сфотографировано, перед тем, как распрощаться, я выбираю первую попавшуюся могилу, читаю высеченную на ней надпись и пытаюсь разгадать, что она означает применительно ко мне. On the most recent visit, when everything that needs to be seen and photographed has been done, before saying goodbye, I choose the first grave I see, read the inscription carved on it and try to figure out what it means for me. Обычно разгадываю, но на сей раз шарада оказалась слишком уж мудреной. Usually I do, but this time the charade was too complicated.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

И этот еще не из крупных And this one's not one of the big ones yet

Судите сами.

Я закрыл глаза и ткнул пальцем в сторону. I closed my eyes and poked my finger to the side. Там было какое-то надгробие, по виду ничего особенного. There was some kind of tombstone, nothing special by the look of it. На камне темнела длиннющая иероглифическая надпись невразумительного содержания. The stone was darkened by a long hieroglyphic inscription of incomprehensible content. Я срисовал иероглифы в записную книжку, пометил номер могилы, ее расположение (4-й участок, рядом с воротами) и решил, что поразмыслю над этой головоломкой в самолете Токио — Москва, благо времени будет достаточно. I drew the hieroglyphs in my notebook, marked the number of the grave, its location (the 4th plot, near the gate) and decided that I would think over this puzzle on the plane from Tokyo to Moscow, if there was enough time.

Так и поступил. Нашел по путеводителю имя покойника — «Карло де Нембрини, ум. Found the name of the deceased in the guidebook - "Carlo de Nembrini, d. 1903». Прочитал краткую биографическую справку: итальянский маркиз, потомок мантуанских Гонзага, был влюблен в Японию, принял буддийскую веру, на памятнике вырезано его посмертное монашеское имя «Андзюиндэндзюндзэндзиттитайкодзи». I read a brief biographical note: Italian marquis, descendant of Mantuan Gonzaga, was in love with Japan, embraced the Buddhist faith, his posthumous monastic name "Anjuindenjunjunjitsittitakoji" is carved on the monument. Ну и в чем message, подумал я. В том, что имечко по непроизносимости напоминает фамилию «Чхартишвили»? So what's the point, I thought. Is it the fact that the pronunciation of the name resembles the surname "Chkhartishvili"?

Разочарованно взглянул на соседнюю строчку брошюры — и закружилась голова. I glanced disappointedly at the next line of the brochure - and got dizzy.

Там было написано: «№ 41. Мидори, главная героиня литературного произведения».

Тут всё было странно: ни имени автора произведения, ни названия, да и вообще — как можно похоронить на кладбище литературную героиню? Everything was strange here: no name of the author of the work, no title, and in general - how can you bury a literary heroine in a cemetery? Не прототип, учтите, а именно героиню — сюдзинко. Not the prototype, mind you, but specifically the heroine, shujinko.

Но это бы еще ладно. But that would be okay. Главная странность заключалась в том, что я как раз заканчивал писать роман, действие которого происходило в Иокогаме 19 века и главную героиню которого звали Мидори! The main oddity was that I was just finishing writing a novel set in 19th century Yokohama, with the main character's name being Midori! Она вполне могла бы быть похоронена на Гайдзин-боти. She could very well have been buried on Gaijin-bothy.

Мне, как и другим беллетристам, не раз случалось испытать пугающее, но в то же время приятное потрясение, когда вымысел мистическим образом вторгается в реальность: встретишь человека с только что выдуманной тобой, совершенно небывалой фамилией, или в жизни произойдет то, что ты описал в романе, или сам угодишь в литературную, тобою же самим спроектированную ситуацию. I, as well as other fiction writers, have more than once experienced a frightening, but at the same time pleasant shock, when fiction mystically invades reality: you meet a person with a name you have just invented, completely unprecedented, or in your life will happen what you described in the novel, or you yourself get into a literary, you yourself designed situation. Это нормально, месть профессии, главный фокус которой — как можно правдоподобней врать о том, что могло бы случиться, но чего на самом деле не было. This is normal, the revenge of a profession whose main focus is to lie as plausibly as possible about something that could have happened but didn't actually happen.

Однако никогда еще мое ремесло не глумилось надо мной столь явным и бесстыдным образом. However, never before has my craft mocked me in such a blatant and shameless way. Моя Мидори? Под номером 41? И я стоял рядом с этой могилой, не обратив на нее внимания! And I stood by that grave without paying any attention to it!

Спокойно, сказал я себе. Должно существовать какое-то рациональное объяснение.

И оно, разумеется, нашлось.

Мои японские друзья навели справки и выяснили, что на 4-м участке Гайдзин-боти похоронена юная племянница известной японской писательницы Накадзато Цунэко, которая посвятила памяти девушки красивую новеллу. My Japanese friends made inquiries and found out that the young niece of the famous Japanese writer Nakazato Tsuneko, who dedicated a beautiful short story to the girl's memory, was buried in the 4th plot of Gaijin-boti. А Мидори — имя, пускай не самое распространенное, но и не такое уж редкое, так что всё это не более чем случайное совпадение. And Midori is not the most common name, but it's not that rare either, so it's nothing more than a coincidence.

Но я на этом не успокоился. Раздобыл книжку Накадзато Цунэко, стал читать — и снова голова пошла кругом. I got a book by Nakazato Tsuneko, started to read it, and again my head went round. Знаете, о чем эта новелла? Do you know what this short story is about? О прогулках по Гайдзин-боти и о том, какие мысли навевает это место. About walking around Gaijin-boti and what thoughts the place brings to mind.

Я пишу о кладбище Гайдзин-боти, на котором похоронена девушка, которую я принял за персонаж из моего романа, но которая на самом деле — героиня новеллы другой писательницы, которая тоже писала о Гайдзин-боти. I'm writing about the Gaijin-boti cemetery, where a girl is buried who I mistook for a character in my novel, but who is actually the heroine of a short story by another writer who also wrote about Gaijin-boti.

Змея проглотила свой хвост, литература и жизнь окончательно перепутались друг с другом. The snake has swallowed its tail, literature and life are finally entangled with each other. Этого-то я всегда и боялся.

Непростое кладбище Гайдзин-боти, я давно это знал. Not a simple gaijin-bothy cemetery, I've known that for a long time.