×

Mes naudojame slapukus, kad padėtume pagerinti LingQ. Apsilankę avetainėje Jūs sutinkate su mūsų slapukų politika.

image

"Обитаемый остров" Стругацкие (Prisoners of Power), ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РОБИНЗОН - Глава 4 (2)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РОБИНЗОН - Глава 4 (2)

Рада, бледная, с дрожащими губами, подняла поваленный стул, вытерла салфеткой пролитую коричневую жидкость, забрала грязную посуду, унесла, вернулась и что-то сказала Максиму. Максим ответил "да", но это не помогло. Рада повторила то же самое, и голос у нее был раздраженный, хотя Максим чувствовал, что она не столько рассержена, сколько испугана. "Нет", сказал Максим, и сейчас же тетка за барьером ужасно заорала, затрясла щеками, и тогда Максим, наконец, признался: "Не понимаю". Тетка выскочила из-за барьера, ни на секунду не переставая кричать, подлетела к Максиму, встала перед ним, уперев руки в бока, и все вопила, а потом схватила его за одежду и принялась грубо шарить по карманам. Ошеломленный Максим не сопротивлялся. Он только твердил: "Не надо" и жалобно взглядывал на Раду. Рыхлая тетка толкнула его в грудь и, словно приняв какое-то страшное решение, помчалась обратно к себе за барьер и там схватила телефонный наушник. Максим понял, что у него не оказалось всех этих розовых и зелененьких бумажек с лиловыми оттисками, без которых здесь, по-видимому, нельзя появляться в общественных местах.

- Фанк! - произнес он проникновенно. - Фанк плохо! Идти. Плохо.

Потом все как-то неожиданно разрядилось. Рада сказала что-то рыхлой женщине, та бросила наушник, поклокотала еще немного и успокоилась. Рада посадила Максима на прежнее место, поставила перед ним новую кружку с пивом и к его неописуемому удовольствию и облегчению села рядом. Некоторое время все шло очень хорошо. Рада задавала вопросы, Максим, сияя от удовольствия, отвечал на них: "Не понимаю", рыхлая тетка бурчала в отдалении, Максим, напрягшись, построил еще одну фразу и объявил, что "дождь ходит массаракш плохо туман", Рада залилась смехом, а потом пришла еще одна молоденькая и довольно симпатичная девушка, поздоровалась со всеми, они с Радой вышли, и через некоторое время Рада появилась уже без фартука, в блестящем красном плаще с капюшоном и с большой клетчатой сумкой в руке. - Идем, - сказала она, и Максим вскочил. Однако так сразу уйти не удалось. Рыхлая тетка опять подняла крик. Опять ей что-то не нравилось, опять она чего-то требовала. На этот раз она размахивала пером и листком бумаги. Некоторое время Рада спорила с нею, но подошла вторая девушка и встала на сторону тетки. Речь шла о чем-то очевидном, и Рада в конце концов уступила. Тогда они все втроем пристали к Максиму. Сначала они по-очереди и хором задавали один и тот же вопрос, которого Максим, естественно, не понимал. Он только разводил руки. Затем Рада приказала всем замолчать, легонько похлопала Максима по груди и спросила:

- Мак Сим?

- Максим, - поправил он.

- Мак? Сим?

- Максим. Мак - не надо. Сим - не надо. Максим.

Тогда Рада приставила палец к своему носику и произнесла:

- Рада Гаал. Максим...

Максим понял, наконец, что им зачем-то понадобилась его фамилия, это было странно, но гораздо больше его удивило другое.

- Гаал? - произнес он. - Гай Гаал?

Воцарилась тишина. Все были поражены.

- Гай Гаал, - повторил Максим обрадованно. - Гай хороший мужчина.

Поднялся шум. Все женщины говорили разом. Рада теребила Максима и что-то спрашивала. Очевидно было, что ее страшно интересует, откуда Максим знает Гая. Гай, Гай, Гай - мелькало в потоке непонятных слов. Вопрос о фамилии Максима был забыт.

- Массаракш! - сказала, наконец, рыхлая тетка и захохотала, и девушки тоже засмеялись, и Рада вручила Максиму свою клетчатую сумку, взяла его под руку, и они вышли под дождь.

Они прошли до конца эту плохо освещенную улочку и свернули в еще менее освещенный переулок с деревянными покосившимися домами по сторонам грязной мостовой, неровно мощеной булыжником; потом свернули еще раз, кривые улочки были пусты, ни один человек не встречался им на пути, за занавесками в подслеповатых оконцах светились разноцветные абажуры, временами доносилась приглушенная музыка, хоровое пение дурными голосами.

Сначала Рада оживленно болтала, часто повторяя имя Гая, а Максим то и дело подтверждал, что Гай - хороший, но добавлял по-русски, что нельзя бить людей по лицу, что это странно и что он, Максим, этого не понимает. Однако по мере того, как улицы становились все уже, темнее и слякотнее, речь Рады все чаще прерывалась. Иногда она останавливалась и вглядывалась в темноту, и Максим думал, что она выбирает дорогу посуше, но она искала в темноте что-то другое, потому что луж она не видела, и Максиму приходилось каждый раз оттягивать ее на сухие места, а там, где сухих мест не было, он брал ея под мышку и переносил - ей это нравилось, каждый раз она замирала от удовольствия, но тут же забывала об этом, потому что она боялась.

Чем дальше они уходили от кафе, тем больше она боялась. Сначала Максим пытался найти с нею нервный контакт, чтобы передать ей немного бодрости и уверенности, но как и с Фанком, это не получалось, и когда они вышли из трущоб и оказались на совсем уже грязной, немощеной дороге, справа от которой тянулся бесконечный мокрый забор с ржавой колючей проволокой поверху, а слева - непроглядно черный зловонный пустырь без единого огонька, Рада совсем увяла, она чуть не плакала, и Максим, чтобы хоть немножко поднять настроение, принялся во все горло петь подряд самые веселые из известных ему песен, и это помогло, но не надолго, лишь до конца забора, а потом снова потянулись дома, длинные, желтые, двухэтажные, с темными окнами, из них пахло остывающим металлом, органической смазкой, еще чем-то душным и чадным, редко и мутно горели фонари, а вдали, под какой-то никчемной глухой аркой стояли нахохлившиеся мокрые люди, и Рада остановилась.

Она вцепилась в его руку и заговорила прерывистым шепотом, она была полна страха за себя и еще больше - за него. Шепча, она потянула его назад, и он повиновался, думая, что ей от этого станет лучше, но потом понял, что это просто безрассудный акт отчаяния, и уперся. "Пойдемте, - сказал он ей ласково. - Пойдемте, Рада. Плохо нет. Хорошо". Она послушалась, как ребенок. Он повел ея, хотя и не знал дороги, и вдруг понял, что она боится этих мокрых фигур, и очень удивился, потому что в них не было ничего страшного и опасного - так себе, обыкновенные, скрючившиеся под дождем аборигены, стоят и трясутся от сырости. Сначала их было двое, потом откуда-то появились третий и четвертый с огоньками наркотических палочек.

Максим шел по пустой улице между желтыми домами прямо на эти фигуры, Рада все теснее прижималась к нему, и он обнял ее за плечи. Ему вдруг пришло в голову, что он ошибается, что Рада дрожит не от страха, а просто от холода. В мокрых людях не было совершенно ничего опасного, он прошел мимо них, мимо этих сутулых, длиннолицых, озябших, заснувших руки глубоко в карманы, притоптывающих, чтобы согреться, жалких, отравленных наркотиком, и они как будто даже не заметили его с Радой, даже не подняли глаз, хотя он прошел так близко, что слышал их нездоровое, неровное дыхание. Он думал, что Рада хоть теперь успокоится, они были уже под аркой, и вдруг впереди, как из-под земли, будто отделившись от желтых стен, появились и встали поперек дороги еще четверо, таких же мокрых и жалких, но один из них был с длинной толстой тростью, и Максим узнал его.

Под облупленным куполом нелепой арки болталась на сквозняке голая лампочка, стены были покрыты плесенью и трещинами, под ногами был растрескавшийся грязный цемент с грязными следами многих ног и автомобильных шин. Позади гулко затопали, Максим оглянулся - те четверо догоняли, прерывисто и неровно дыша, не вынимая рук из карманов, выплевывая на бегу свои отвратительные наркотические палочки... Рада сдавленно вскрикнула, отпустила его руку, и вдруг стало тесно. Максим оказался прижат к стене, вокруг вплотную к нему стояли люди, они не касались его, они держали руки в карманах, они даже не смотрели на него, просто стояли и не давали ему двинуться, и через их головы он увидел, что двое держат Раду за руки, а усатый подошел к ней, неторопливо переложил трость в левую руку и правой рукой так же неторопливо и лениво ударил ее по щеке...

Это было настолько дико и невозможно, что Максим потерял ощущение реальности. Что-то сдвинулось у него в сознании. Люди исчезли. Здесь было только два человека - он и Рада, а остальные исчезли. Вместо них неуклюже и страшно топтались по грязи жуткие и опасные животные. Не стало города, не стало арки и лампочки над головой - был край непроходимых гор, страна Оз-на-Пандоре, была пещера, гнусная западня, устроенная голыми пятнистыми обезьянами, и в пещеру равнодушно глядела размытая желтая луна, и надо было драться, чтобы выжить. И он стал драться, как дрался тогда на Пандоре.

Время послушно затормозилось, секунды стали длинными-длинными, и в течение каждой можно было сделать очень много разных движений, нанести много ударов и видеть всех сразу. Они были неповоротливы, эти обезьяны, они привыкли иметь дело с другой дичью, наверное, они просто не успели сообразить, что ошиблись в выборе, что лучше всего им было бы бежать, но они тоже пытались драться... Максим хватал очередного зверя за нижнюю челюсть, рывком вздергивал податливую голову и бил ребром ладони по бледной пульсирующей шее, и сразу же поворачивался к следующему, хватал, вздергивал, рубил, и снова хватал, вздергивал, рубил - в облаке зловонного хищного дыхания, в гулкой тишине пещеры, в желтой слезящейся полутьме - и грязные когти рванули его за шею и соскользнули, желтые клыки глубоко впились в плечо и тоже соскользнули... рядом уже никого не было, а к выходу из пещеры торопился вожак с дубиной, потому что он, как все вожаки, обладал самой быстрой реакцией и первым понял, что происходит, и Максим мельком пожалел его, как медленна его быстрая реакция - секунды тянулись все медленнее, и быстроногий вожак едва перебирал ногами, и Максим, проскользнув между секундами, поровнялся с ним и зарубил его на бегу, и сразу остановился... время вновь обрело нормальное течение, пещера стала аркой, луна - лампочкой, а страна Оз-на-Пандоре снова превратилась в непонятный город на непонятной планете, более непонятной, чем даже Пандора...

Максим стоял, отдыхая, опустив зудящие руки. У ног его трудно копошился усатый вожак, кровь текла из пораненного плеча, и тут Рада взяла его руку и, всхлипнув, провела его ладонью по своему мокрому лицу. Он огляделся. На грязном цементном полу мешками лежали тела. Он машинально сосчитал их - шестеро, включая вожака - и подумал, что двое успели убежать. Ему было невыразимо приятно прикосновение Рады, и он знал, что поступил так, как должен был поступить, и сделал то, что должен был сделать - ни каплей больше, ни каплей меньше. Те, кто успел уйти, - ушли, он не догонял их, хотя мог бы догнать - даже сейчас он слышал, как панически стучат их башмаки в конце тоннеля. А те, кто не успел уйти, те лежат, и некоторые из них умрут, а некоторые уже мертвы, и он понимал теперь, что это все-таки люди, а не обезьяны и не панцирные волки, хотя дыхание их было зловонно, прикосновения - грязны, а намерения - хищны и отвратительны. И все-таки он испытывал какое-то сожаление и ощущал потерю, словно потерял некую чистоту, словно потерял неотъемлемый кусочек души прежнего Максима, и знал, что прежний Максим исчез навсегда, и от этого ему было немножко горько, и это будило в нем какую-то незнакомую гордость...

- Пойдем, Максим, - тихонько сказала Рада.

И он послушно пошел за нею.

"ВЫ ЕГО УПУСТИЛИ..." - Короче говоря, вы его упустили.

- Я ничего не мог сделать... Вы сами знаете, как это бывает...

- Черт побери, Фанк! Вам и не надо было ничего делать. Вам достаточно было взять с собой шофера.

- Я знаю, что виноват. Но кто мог ожидать...

- Хватит об этом. Что вы предприняли?

- Как только меня выпустили, я позвонил Мегу. Мегу ничего не знает. Если он вернется, Мегу сейчас же сообщит мне... Далее, я взял под наблюдение все дома умалишенных... Он не может уйти далеко, ему просто не дадут, он слишком бросается в глаза...

- Дальше.

- Я поднял своих людей в полиции. Я приказал следить за всеми случаями нарушения порядка... вплоть до нарушения правил уличного движения. У него нет документов. Я распорядился сообщать мне обо всех задержанных без документов... У него нет ни единого шанса скрыться, даже если он захочет... По-моему, это дело двух-трех дней... Простое дело.

- Простое... Что могло быть проще: сесть в машину, съездить в телецентр и привезти сюда человека... Но вы даже с этим не справились.

- Виноват. Но такое стечение обстоятельств...

- Я сказал, хватит об обстоятельствах. Он действительно похож на сумасшедшего?

- Трудно сказать... Больше всего он, пожалуй, похож на дикаря. На хорошо отмытого и ухоженного горца. Но я легко представляю себе ситуацию, в которой он выглядит сумасшедшим... И потом эта вечная идиотская улыбка, кретинический лепет вместо нормальной речи... И весь он какой-то дурак...

- Понятно. Я одобряю ваши меры... И вот что еще, Фанк... Свяжитесь с подпольем.

- Что?

- Если вы не найдете его в ближайшие дни, он непременно объявится в подполье.

- Не понимаю, что делать дикарю в подполье.

- В подполье много дикарей. И не задавайте глупых вопросов, а делайте, что я вам говорю. Если вы упустите его еще раз, я вас уволю.

- Второй раз я его не упущу.

- Рад за вас... Что еще? - Любопытный слух о Волдыре.

- О Волдыре? Что именно?

- Простите, Странник... Если разрешите, я предпочел бы об этом шепотом, на ухо...

Learn languages from TV shows, movies, news, articles and more! Try LingQ for FREE

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. PART FIRST. ROBINSON - Chapter 4 (2) PRIMERA PARTE. ROBINSON - Capítulo 4 (2) PREMIÈRE PARTIE. ROBINSON - Chapitre 4 (2) パート1ロビンソン - 第4章 (2) PRIMEIRA PARTE. ROBINSON - Capítulo 4 (2) РОБИНЗОН - Глава 4 (2)

Рада, бледная, с дрожащими губами, подняла поваленный стул, вытерла салфеткой пролитую коричневую жидкость, забрала грязную посуду, унесла, вернулась и что-то сказала Максиму. Rada, pale, with trembling lips, picked up a fallen chair, wiped off the spilled brown liquid with a napkin, took away the dirty dishes, took them away, returned and said something to Maxim. Максим ответил "да", но это не помогло. Maxim answered "yes", but it did not help. Рада повторила то же самое, и голос у нее был раздраженный, хотя Максим чувствовал, что она не столько рассержена, сколько испугана. Rada repeated the same thing, and her voice was irritated, although Maxim felt that she was not so much angry as frightened. "Нет", сказал Максим, и сейчас же тетка за барьером ужасно заорала, затрясла щеками, и тогда Максим, наконец, признался: "Не понимаю". "No," said Maxim, and immediately the aunt behind the barrier screamed terribly, shook her cheeks, and then Maxim finally confessed: "I don't understand." Тетка выскочила из-за барьера, ни на секунду не переставая кричать, подлетела к Максиму, встала перед ним, уперев руки в бока, и все вопила, а потом схватила его за одежду и принялась грубо шарить по карманам. The aunt jumped out from behind the barrier, never ceasing to scream, flew up to Maxim, stood in front of him, putting her hands on her hips, and screamed all the time, and then grabbed him by the clothes and began to rudely rummage through his pockets. Ошеломленный Максим не сопротивлялся. The stunned Maxim did not resist. Он только твердил: "Не надо" и жалобно взглядывал на Раду. He only repeated: "Don't" and looked plaintively at Rada. Рыхлая тетка толкнула его в грудь и, словно приняв какое-то страшное решение, помчалась обратно к себе за барьер и там схватила телефонный наушник. The flabby aunt pushed him in the chest and, as if having made some kind of terrible decision, rushed back to her behind the barrier and grabbed the telephone earpiece there. Максим понял, что у него не оказалось всех этих розовых и зелененьких бумажек с лиловыми оттисками, без которых здесь, по-видимому, нельзя появляться в общественных местах. Maxim realized that he did not have all those pink and green papers with purple prints, without which, apparently, one cannot appear in public places here.

- Фанк! - произнес он проникновенно. he said earnestly. - Фанк плохо! Идти. Плохо.

Потом все как-то неожиданно разрядилось. Then, all of a sudden, everything unraveled. Рада сказала что-то рыхлой женщине, та бросила наушник, поклокотала еще немного и успокоилась. Rada said something to the flabby woman, who dropped the earphone, gurgled a little more and calmed down. Рада посадила Максима на прежнее место, поставила перед ним новую кружку с пивом и к его неописуемому удовольствию и облегчению села рядом. The Rada seated Maxim in his original seat, put a new mug of beer in front of him, and, to his indescribable pleasure and relief, sat down next to him. Некоторое время все шло очень хорошо. For a while everything went very well. Рада задавала вопросы, Максим, сияя от удовольствия, отвечал на них: "Не понимаю", рыхлая тетка бурчала в отдалении, Максим, напрягшись, построил еще одну фразу и объявил, что "дождь ходит массаракш плохо туман", Рада залилась смехом, а потом пришла еще одна молоденькая и довольно симпатичная девушка, поздоровалась со всеми, они с Радой вышли, и через некоторое время Рада появилась уже без фартука, в блестящем красном плаще с капюшоном и с большой клетчатой сумкой в руке. Rada asked questions, Maxim, beaming with pleasure, answered them: “I don’t understand,” the flabby aunt grumbled in the distance, Maxim, tensing, built another phrase and announced that “Massararaksh is raining bad fog,” Rada burst into laughter, and then another young and rather pretty girl came, greeted everyone, she and Rada went out, and after a while Rada appeared already without an apron, in a shiny red cloak with a hood and with a large checkered bag in her hand. - Идем, - сказала она, и Максим вскочил. - Let's go, - she said, and Maxim jumped up. Однако так сразу уйти не удалось. However, they didn't leave right away. Рыхлая тетка опять подняла крик. The flabby aunt raised her cry again. Опять ей что-то не нравилось, опять она чего-то требовала. Again she did not like something, again she demanded something. На этот раз она размахивала пером и листком бумаги. This time she was waving a pen and a piece of paper. Некоторое время Рада спорила с нею, но подошла вторая девушка и встала на сторону тетки. For some time Rada argued with her, but a second girl came up and sided with her aunt. Речь шла о чем-то очевидном, и Рада в конце концов уступила. It was about something obvious, and the Rada eventually relented. Тогда они все втроем пристали к Максиму. Then all three of them stuck to Maxim. Сначала они по-очереди и хором задавали один и тот же вопрос, которого Максим, естественно, не понимал. At first they asked one and the same question in turn and in chorus, which Maxim, of course, did not understand. Он только разводил руки. He just spread his arms. Затем Рада приказала всем замолчать, легонько похлопала Максима по груди и спросила: Then Rada ordered everyone to be silent, lightly patted Maxim on the chest and asked:

- Мак Сим? - Maksim?

- Максим, - поправил он. "Maxim," he corrected.

- Мак? - Mac? Сим?

- Максим. Мак - не надо. Mac - don't. Сим - не надо. Sim is not necessary. Максим. Maksim.

Тогда Рада приставила палец к своему носику и произнесла: Then Rada put her finger to her nose and said:

- Рада Гаал. - Rada Gaal. Максим... Maksim...

Максим понял, наконец, что им зачем-то понадобилась его фамилия, это было странно, но гораздо больше его удивило другое. Maxim finally realized that for some reason they needed his last name, it was strange, but something else surprised him much more.

- Гаал? - Gaal? - произнес он. he said. - Гай Гаал? - Guy Gaal?

Воцарилась тишина. Silence reigned. Все были поражены. Everyone was amazed.

- Гай Гаал, - повторил Максим обрадованно. "Guy Gaal," repeated Maxim joyfully. - Гай хороший мужчина. - Guy is a good man.

Поднялся шум. There was a noise. Все женщины говорили разом. All the women spoke at once. Рада теребила Максима и что-то спрашивала. Rada fiddled with Maxim and asked something. Очевидно было, что ее страшно интересует, откуда Максим знает Гая. It was obvious that she was terribly interested in how Maxim knew Guy. Гай, Гай, Гай - мелькало в потоке непонятных слов. Guy, Guy, Guy - flashed in a stream of incomprehensible words. Вопрос о фамилии Максима был забыт. The question of Maxim's surname was forgotten.

- Массаракш! - Massaraksh! - сказала, наконец, рыхлая тетка и захохотала, и девушки тоже засмеялись, и Рада вручила Максиму свою клетчатую сумку, взяла его под руку, и они вышли под дождь. - said, finally, the flabby aunt and laughed, and the girls also laughed, and Rada handed Maxim her checkered bag, took him by the arm, and they went out into the rain.

Они прошли до конца эту плохо освещенную улочку и свернули в еще менее освещенный переулок с деревянными покосившимися домами по сторонам грязной мостовой, неровно мощеной булыжником; потом свернули еще раз, кривые улочки были пусты, ни один человек не встречался им на пути, за занавесками в подслеповатых оконцах светились разноцветные абажуры, временами доносилась приглушенная музыка, хоровое пение дурными голосами. They walked to the end of this dimly lit street and turned into an even less lit lane with rickety wooden houses on the sides of a dirty pavement, unevenly paved with cobblestones; then they turned again, the crooked streets were empty, not a single person met them on the way, multi-colored lampshades shone behind the curtains in the blinded windows, from time to time muffled music came, choral singing in bad voices.

Сначала Рада оживленно болтала, часто повторяя имя Гая, а Максим то и дело подтверждал, что Гай - хороший, но добавлял по-русски, что нельзя бить людей по лицу, что это странно и что он, Максим, этого не понимает. At first, Rada chatted animatedly, often repeating Gai's name, and Maxim continually confirmed that Gai was good, but added in Russian that one should not hit people in the face, that it was strange and that he, Maxim, did not understand this. Однако по мере того, как улицы становились все уже, темнее и слякотнее, речь Рады все чаще прерывалась. However, as the streets became narrower, darker and slushier, Rada's speech was increasingly interrupted. Иногда она останавливалась и вглядывалась в темноту, и Максим думал, что она выбирает дорогу посуше, но она искала в темноте что-то другое, потому что луж она не видела, и Максиму приходилось каждый раз оттягивать ее на сухие места, а там, где сухих мест не было, он брал ея под мышку и переносил - ей это нравилось, каждый раз она замирала от удовольствия, но тут же забывала об этом, потому что она боялась. Sometimes she stopped and peered into the darkness, and Maxim thought that she was choosing a drier road, but she was looking for something else in the darkness, because she did not see puddles, and Maxim had to pull her to dry places every time, and where there were no dry places, he took her under his arm and carried her - she liked it, every time she froze with pleasure, but immediately forgot about it, because she was afraid.

Чем дальше они уходили от кафе, тем больше она боялась. The farther they went from the cafe, the more she was afraid. Сначала Максим пытался найти с нею нервный контакт, чтобы передать ей немного бодрости и уверенности, но как и с Фанком, это не получалось, и когда они вышли из трущоб и оказались на совсем уже грязной, немощеной дороге, справа от которой тянулся бесконечный мокрый забор с ржавой колючей проволокой поверху, а слева - непроглядно черный зловонный пустырь без единого огонька, Рада совсем увяла, она чуть не плакала, и Максим, чтобы хоть немножко поднять настроение, принялся во все горло петь подряд самые веселые из известных ему песен, и это помогло, но не надолго, лишь до конца забора, а потом снова потянулись дома, длинные, желтые, двухэтажные, с темными окнами, из них пахло остывающим металлом, органической смазкой, еще чем-то душным и чадным, редко и мутно горели фонари, а вдали, под какой-то никчемной глухой аркой стояли нахохлившиеся мокрые люди, и Рада остановилась. At first, Maxim tried to find a nervous contact with her in order to give her a little cheerfulness and confidence, but, like with Funk, this did not work, and when they left the slums and found themselves on a very dirty, unpaved road, to the right of which an endless wet fence stretched with rusty barbed wire on top, and on the left - an impenetrable black, fetid wasteland without a single light, Rada completely withered, she almost cried, and Maxim, in order to cheer him up a little, began to sing at the top of his lungs the most cheerful songs he knew, and this it helped, but not for long, only to the end of the fence, and then the houses stretched again, long, yellow, two-story, with dark windows, they smelled of cooling metal, organic grease, something else stuffy and fumes, lanterns burned rarely and dully, and in the distance, under some useless deaf archway, were standing ruffled wet people, and the Rada stopped.

Она вцепилась в его руку и заговорила прерывистым шепотом, она была полна страха за себя и еще больше - за него. She clung to his arm and spoke in a broken whisper, she was filled with fear for herself and even more - for him. Шепча, она потянула его назад, и он повиновался, думая, что ей от этого станет лучше, но потом понял, что это просто безрассудный акт отчаяния, и уперся. Whispering, she pulled him back, and he obeyed, thinking it would make her feel better, but then he realized it was just a reckless act of desperation and stubbornly stubbornly stubbornly stubbornly. "Пойдемте, - сказал он ей ласково. "Come on," he said to her kindly. - Пойдемте, Рада. - Come on, Rada. Плохо нет. Bad no. Хорошо". Она послушалась, как ребенок. She obeyed like a child. Он повел ея, хотя и не знал дороги, и вдруг понял, что она боится этих мокрых фигур, и очень удивился, потому что в них не было ничего страшного и опасного - так себе, обыкновенные, скрючившиеся под дождем аборигены, стоят и трясутся от сырости. He led her, although he did not know the way, and suddenly realized that she was afraid of these wet figures, and was very surprised, because there was nothing terrible and dangerous in them - so-so, ordinary natives crouched in the rain, standing and shaking from dampness. Сначала их было двое, потом откуда-то появились третий и четвертый с огоньками наркотических палочек. At first there were two of them, then a third and a fourth appeared from somewhere with the lights of drug sticks.

Максим шел по пустой улице между желтыми домами прямо на эти фигуры, Рада все теснее прижималась к нему, и он обнял ее за плечи. Maxim walked along the empty street between the yellow houses straight at these figures, Rada pressed closer and closer to him, and he put his arm around her shoulders. Ему вдруг пришло в голову, что он ошибается, что Рада дрожит не от страха, а просто от холода. В мокрых людях не было совершенно ничего опасного, он прошел мимо них, мимо этих сутулых, длиннолицых, озябших, заснувших руки глубоко в карманы, притоптывающих, чтобы согреться, жалких, отравленных наркотиком, и они как будто даже не заметили его с Радой, даже не подняли глаз, хотя он прошел так близко, что слышал их нездоровое, неровное дыхание. ||||||||||||||||||||||||warm up||||||||||||||||||||||||heard|||| There was absolutely nothing dangerous about wet people, he walked past them, past these stooped, long-faced, chilled, hands asleep deep in their pockets, trampling to keep warm, pitiful, drugged, and they didn’t even seem to notice him with Rada, even they did not raise their eyes, although he passed so close that he could hear their unhealthy, uneven breathing. Он думал, что Рада хоть теперь успокоится, они были уже под аркой, и вдруг впереди, как из-под земли, будто отделившись от желтых стен, появились и встали поперек дороги еще четверо, таких же мокрых и жалких, но один из них был с длинной толстой тростью, и Максим узнал его. ||||at least|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||| He thought that Rada would at least now calm down, they were already under the archway, and suddenly in front, as if from under the ground, as if separated from the yellow walls, four more appeared and stood across the road, just as wet and miserable, but one of them was with a long thick cane, and Maxim recognized him.

Под облупленным куполом нелепой арки болталась на сквозняке голая лампочка, стены были покрыты плесенью и трещинами, под ногами был растрескавшийся грязный цемент с грязными следами многих ног и автомобильных шин. Under the peeling dome of an absurd arch, a naked light bulb dangled in the draft, the walls were covered with mold and cracks, underfoot there was cracked dirty cement with dirty footprints of many feet and car tires. Позади гулко затопали, Максим оглянулся - те четверо догоняли, прерывисто и неровно дыша, не вынимая рук из карманов, выплевывая на бегу свои отвратительные наркотические палочки... Рада сдавленно вскрикнула, отпустила его руку, и вдруг стало тесно. There was a loud stomping behind them, Maxim looked around - the four of them were catching up, intermittently and unevenly breathing, without taking their hands out of their pockets, spitting out their disgusting drug sticks on the run ... Rada screamed in a strangled voice, let go of his hand, and suddenly it became crowded. Максим оказался прижат к стене, вокруг вплотную к нему стояли люди, они не касались его, они держали руки в карманах, они даже не смотрели на него, просто стояли и не давали ему двинуться, и через их головы он увидел, что двое держат Раду за руки, а усатый подошел к ней, неторопливо переложил трость в левую руку и правой рукой так же неторопливо и лениво ударил ее по щеке... Maxim was pressed against the wall, people were standing close to him around him, they did not touch him, they kept their hands in their pockets, they did not even look at him, they just stood and did not let him move, and through their heads he saw that two were holding Rada by the hands, and the mustachioed man went up to her, unhurriedly shifted the cane into his left hand and with his right hand just as slowly and lazily hit her on the cheek ...

Это было настолько дико и невозможно, что Максим потерял ощущение реальности. It was so wild and impossible that Maxim lost his sense of reality. Что-то сдвинулось у него в сознании. Something shifted in his mind. Люди исчезли. People have disappeared. Здесь было только два человека - он и Рада, а остальные исчезли. There were only two people here - he and Rada, and the rest disappeared. Вместо них неуклюже и страшно топтались по грязи жуткие и опасные животные. Instead, creepy and dangerous animals were clumsily and terribly trampling through the mud. Не стало города, не стало арки и лампочки над головой - был край непроходимых гор, страна Оз-на-Пандоре, была пещера, гнусная западня, устроенная голыми пятнистыми обезьянами, и в пещеру равнодушно глядела размытая желтая луна, и надо было драться, чтобы выжить. There was no city, there was no arch and a light bulb overhead - there was a land of impenetrable mountains, the country of Oz-on-Pandora, there was a cave, a vile trap set up by naked spotted monkeys, and a washed-out yellow moon looked indifferently into the cave, and it was necessary to fight in order to survive. И он стал драться, как дрался тогда на Пандоре. And he began to fight, as he fought then on Pandora.

Время послушно затормозилось, секунды стали длинными-длинными, и в течение каждой можно было сделать очень много разных движений, нанести много ударов и видеть всех сразу. Time obediently slowed down, the seconds became long, long, and during each one it was possible to make a lot of different movements, strike a lot and see everyone at once. Они были неповоротливы, эти обезьяны, они привыкли иметь дело с другой дичью, наверное, они просто не успели сообразить, что ошиблись в выборе, что лучше всего им было бы бежать, но они тоже пытались драться... Максим хватал очередного зверя за нижнюю челюсть, рывком вздергивал податливую голову и бил ребром ладони по бледной пульсирующей шее, и сразу же поворачивался к следующему, хватал, вздергивал, рубил, и снова хватал, вздергивал, рубил - в облаке зловонного хищного дыхания, в гулкой тишине пещеры, в желтой слезящейся полутьме - и грязные когти рванули его за шею и соскользнули, желтые клыки глубоко впились в плечо и тоже соскользнули... рядом уже никого не было, а к выходу из пещеры торопился вожак с дубиной, потому что он, как все вожаки, обладал самой быстрой реакцией и первым понял, что происходит, и Максим мельком пожалел его, как медленна его быстрая реакция - секунды тянулись все медленнее, и быстроногий вожак едва перебирал ногами, и Максим, проскользнув между секундами, поровнялся с ним и зарубил его на бегу, и сразу остановился... время вновь обрело нормальное течение, пещера стала аркой, луна - лампочкой, а страна Оз-на-Пандоре снова превратилась в непонятный город на непонятной планете, более непонятной, чем даже Пандора... They were clumsy, these monkeys, they were used to dealing with other game, they probably just didn’t have time to realize that they made a mistake in choosing, that it would be best for them to run, but they also tried to fight ... Maxim grabbed another beast by the lower jaw, jerked up his supple head and beat with the edge of his hand on the pale throbbing neck, and immediately turned to the next one, grabbed, jerked, chopped, and grabbed again, jerked, chopped - in a cloud of fetid predatory breath, in the echoing silence of the cave, in the yellow watery twilight - and the dirty claws tugged at his neck and slid off, the yellow fangs dug deep into his shoulder and also slid off ... quick reaction and the first to understand what was happening, and Maxim briefly took pity on him, how slow his quick reaction was - the seconds dragged on slower and slower, and the swift-footed leader could hardly move his legs, and Maxim, slipping between the seconds, leveled with him and cut him down on the run, and immediately stopped ... time regained normal flow, the cave became an arch, the moon became a light bulb, and Oz-on-Pandora again turned into an incomprehensible city on an incomprehensible planet, more incomprehensible than even Pandora...

Максим стоял, отдыхая, опустив зудящие руки. Maxim stood resting, lowering his itchy hands. У ног его трудно копошился усатый вожак, кровь текла из пораненного плеча, и тут Рада взяла его руку и, всхлипнув, провела его ладонью по своему мокрому лицу. A mustachioed leader scurried about at his feet, blood flowed from a wounded shoulder, and then Rada took his hand and, sobbing, ran it over her wet face. Он огляделся. He looked around. На грязном цементном полу мешками лежали тела. Bodies lay in sacks on the dirty cement floor. Он машинально сосчитал их - шестеро, включая вожака - и подумал, что двое успели убежать. He automatically counted them - six, including the leader - and thought that two had managed to escape. Ему было невыразимо приятно прикосновение Рады, и он знал, что поступил так, как должен был поступить, и сделал то, что должен был сделать - ни каплей больше, ни каплей меньше. He was inexpressibly pleased with the touch of Rada, and he knew that he did what he had to do, and did what he had to do - not a drop more, not a drop less. Те, кто успел уйти, - ушли, он не догонял их, хотя мог бы догнать - даже сейчас он слышал, как панически стучат их башмаки в конце тоннеля. Those who managed to get away - left, he did not catch up with them, although he could catch up - even now he heard their boots clatter in panic at the end of the tunnel. А те, кто не успел уйти, те лежат, и некоторые из них умрут, а некоторые уже мертвы, и он понимал теперь, что это все-таки люди, а не обезьяны и не панцирные волки, хотя дыхание их было зловонно, прикосновения - грязны, а намерения - хищны и отвратительны. And those who did not have time to leave, they lie, and some of them will die, and some are already dead, and now he understood that they were still people, and not monkeys and not armored wolves, although their breath was fetid, touches - dirty, and intentions - predatory and disgusting. И все-таки он испытывал какое-то сожаление и ощущал потерю, словно потерял некую чистоту, словно потерял неотъемлемый кусочек души прежнего Максима, и знал, что прежний Максим исчез навсегда, и от этого ему было немножко горько, и это будило в нем какую-то незнакомую гордость...

- Пойдем, Максим, - тихонько сказала Рада. "Let's go, Maxim," Rada said quietly.

И он послушно пошел за нею. And he obediently followed her.

"ВЫ ЕГО УПУСТИЛИ..." - Короче говоря, вы его упустили. In short, you missed him.

- Я ничего не мог сделать... Вы сами знаете, как это бывает... - I could not do anything ... You yourself know how it happens ...

- Черт побери, Фанк! - Damn it, Funk! Вам и не надо было ничего делать. You didn't have to do anything. Вам достаточно было взять с собой шофера. It was enough for you to take a driver with you.

- Я знаю, что виноват. - I know it's my fault. Но кто мог ожидать... But who could expect...

- Хватит об этом. - Enough about that. Что вы предприняли? What did you do?

- Как только меня выпустили, я позвонил Мегу. - As soon as I was released, I called Meg. Мегу ничего не знает. Megu doesn't know anything. Если он вернется, Мегу сейчас же сообщит мне... Далее, я взял под наблюдение все дома умалишенных... Он не может уйти далеко, ему просто не дадут, он слишком бросается в глаза... If he comes back, Megu will inform me right away... Next, I have all the asylums under surveillance... He can't go far, they just won't let him, he's too conspicuous...

- Дальше.

- Я поднял своих людей в полиции. - I raised my people in the police. Я приказал следить за всеми случаями нарушения порядка... вплоть до нарушения правил уличного движения. I've ordered to watch all cases of violation of the order... down to traffic violations. У него нет документов. He has no documents. Я распорядился сообщать мне обо всех задержанных без документов... У него нет ни единого шанса скрыться, даже если он захочет... По-моему, это дело двух-трех дней... Простое дело. I ordered that all detainees without documents be reported to me ... He has no chance of hiding, even if he wants to ... In my opinion, this is a matter of two or three days ... A simple matter.

- Простое... Что могло быть проще: сесть в машину, съездить в телецентр и привезти сюда человека... Но вы даже с этим не справились. - Simple... What could be easier: get into the car, go to the television center and bring a person here... But you didn't even manage to do that.

- Виноват. Но такое стечение обстоятельств... But this set of circumstances...

- Я сказал, хватит об обстоятельствах. I said enough about the circumstances. Он действительно похож на сумасшедшего? Does he really look crazy?

- Трудно сказать... Больше всего он, пожалуй, похож на дикаря. - It's hard to say ... Most of all, he, perhaps, looks like a savage. На хорошо отмытого и ухоженного горца. On a well-washed and well-groomed highlander. Но я легко представляю себе ситуацию, в которой он выглядит сумасшедшим... И потом эта вечная идиотская улыбка, кретинический лепет вместо нормальной речи... И весь он какой-то дурак...

- Понятно. Я одобряю ваши меры... И вот что еще, Фанк... Свяжитесь с подпольем. I approve of your measures... And one more thing, Funk... Contact the underground.

- Что?

- Если вы не найдете его в ближайшие дни, он непременно объявится в подполье. - If you do not find him in the coming days, he will certainly show up in the underground.

- Не понимаю, что делать дикарю в подполье. “I don’t understand what a savage should do in the underground.

- В подполье много дикарей. - There are many savages in the underground. И не задавайте глупых вопросов, а делайте, что я вам говорю. And don't ask stupid questions, but do what I tell you. Если вы упустите его еще раз, я вас уволю. If you miss it again, I will fire you.

- Второй раз я его не упущу. - The second time I will not miss it.

- Рад за вас... Что еще? - Good for you... What else? - Любопытный слух о Волдыре. - A curious rumor about the Blister.

- О Волдыре? - About Voldyre? Что именно? What exactly?

- Простите, Странник... Если разрешите, я предпочел бы об этом шепотом, на ухо... - Excuse me, Stranger... If you'll allow me, I'd rather whisper it in my ear...