ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. PART FIRST. ROBINSON - Chapter 4 (1) 第1部ロビンソン - 第4章 (1) РОБИНЗОН - Глава 4 (1)

Поздно вечером Максим понял, что сыт по горло этим городом, что ему больше ничего не хочется видеть, а хочется ему чего-нибудь съесть. Он провел на ногах весь день, увидел необычно много, почти ничего не понял, узнал простым подслушиванием несколько новых слов и отождествил несколько местных букв на вывесках и афишах. He spent the whole day on his feet, saw unusually much, understood almost nothing, learned a few new words by simple eavesdropping, and identified several local letters on signboards and posters. Несчастный случай с Фанком смутил и удивил его, но в общем он был даже доволен, что снова предоставлен самому себе. The accident with Funk confused and surprised him, but on the whole he was even pleased that he was once again left to his own devices. Он любил самостоятельность, и ему очень не хватало самостоятельности все это время, пока он сидел в бегемотовом пятиэтажном термитнике с плохой вентиляцией. He loved independence, and he really lacked independence all this time, while he was sitting in a hippopotamus five-story termite mound with poor ventilation. Поразмыслив, он решил временно потеряться. On reflection, he decided to temporarily get lost. Вежливость - вежливостью, а информация - информацией. Politeness is politeness, and information is information. Процедура контакта, конечно, дело священное, но лучшего случая получить независимую информацию наверное не найдется... The contact procedure, of course, is a sacred matter, but there is probably no better opportunity to get independent information ...

Город поразил его воображение. The city captured his imagination. Он жался к земле, все движение здесь шло либо по земле, либо под землею, гигантские пространства между домами и над домами пустовали, отданные дыму, дождю и туману. It pressed close to the ground, all movement here was either on the ground or under the ground, the gigantic spaces between the houses and above the houses were empty, given over to smoke, rain and fog. Он был серый, дымный, бесцветный, какой-то везде одинаковый - не зданиями своими, среди которых попадались довольно красивые, не однообразным кишением толп на улицах, не бесконечной своей сыростью, не удивительной безжизненностью сплошного камня и асфальта, - одинаковый в чем-то самом общем, самом главном. It was gray, smoky, colorless, somehow the same everywhere - not by its buildings, among which there were quite beautiful ones, not by the monotonous swarming of crowds on the streets, not by its endless dampness, not by the amazing lifelessness of solid stone and asphalt, - the same in something the most general, the most important. Он был похож на гигантский часовой механизм, в котором нет повторяющихся деталей, но все движется, вращается, сцепляется и расцепляется в едином вечном ритме, изменение которого означает только одно: неисправность, поломку, остановку. It looked like a gigantic clockwork, in which there are no repeating parts, but everything moves, rotates, links and unties in a single eternal rhythm, the change of which means only one thing: malfunction, breakdown, stop. Улицы с высокими каменными зданиями сменялись улочками с маленькими деревянными домишками; кишение толп сменялось величественной пустотой обширных площадей; серые, коричневые и черные костюмы под элегантными накидками сменялись серым, коричневым и черным тряпьем под драными выцветшими плащами; равномерный монотонный гул сменялся вдруг диким ликующим ревом сигналов, воплями и пением; и все это было взаимосвязано, жестко сцеплено, издавна задано какими-то неведомыми внутренними зависимостями, и ничто не имело самостоятельного значения. Streets with high stone buildings gave way to streets with small wooden houses; the swarming of crowds gave way to the majestic emptiness of vast squares; gray, brown and black suits under elegant capes were replaced by gray, brown and black rags under tattered faded cloaks; the uniform monotonous rumble was suddenly replaced by a wild, jubilant roar of signals, screams and singing; and all this was interconnected, rigidly linked, long since set by some unknown internal dependencies, and nothing had independent meaning. Все люди были на одно лицо, все действовали одинаково, и достаточно было присмотреться и понять правила перехода улиц, как ты терялся, растворялся среди остальных и мог двигаться в толпе хоть тысячу лет, не привлекая ни малейшего внимания. All people had the same face, everyone acted the same way, and it was enough to take a closer look and understand the rules for crossing the streets, how you got lost, dissolved among the rest and could move in the crowd for at least a thousand years without attracting the slightest attention. Вероятно, мир этот был достаточно сложен и управлялся многими законами, но один - и главный - закон Максим уже открыл для себя: делай то же, что делают все, и так же, как делают все. Probably, this world was quite complicated and was governed by many laws, but Maxim had already discovered one - and the main - law for himself: do what everyone does, and in the same way as everyone does. Впервые в жизни ему хотелось быть, как все. For the first time in his life, he wanted to be like everyone else. (Он видел отдельных людей, которые ведут себя не так, как все, и эти люди вызывали у него живейшее отвращение - они перли наперерез потоку, шатаясь, хватаясь за встречных, оскальзываясь и падая, от них мерзко и неожиданно пахло, их сторонились, но не трогали, и некоторые из них пластом лежали у стен под дождем.) (He saw individual people who behave differently from everyone else, and these people aroused in him the most lively disgust - they crossed the stream, staggering, grabbing at the oncoming ones, slipping and falling, they smelled disgustingly and unexpectedly, they were shunned, but did not touch, and some of them lay in a layer against the walls in the rain.) И Максим делал, как все. And Maxim did like everyone else. Вместе с толпой он вваливался в гулкие общественные склады под грязными стеклянными крышами, вместе со всеми спускался под землю, втискивался в переполненные электрические поезда, мчался куда-то в невообразимом грохоте и лязге, подхваченный потоком, снова выходил на поверхность, на какие-то новые улицы, совершенно такие же, как старые, потоки людей разделялись, и тогда Максим выбирал один из потоков и уносился вместе с ним... Together with the crowd, he tumbled into the noisy public warehouses under dirty glass roofs, descended underground together with everyone, squeezed into crowded electric trains, rushed somewhere in an unimaginable roar and clang, picked up by the stream, again came to the surface, to some new streets, exactly the same as the old ones, the streams of people divided, and then Maxim chose one of the streams and was carried away with him ...

Потом наступил вечер, зажглись несильные фонари, подвешенные высоко над землей и почти ничего не освещающие, на больших улицах стало совсем уже тесно, и отступая перед этой теснотой, Максим оказался в каком-то полупустом и полутемном переулке. Then evening came, light lanterns were lit, suspended high above the ground and almost illuminating nothing, it became quite crowded on the big streets, and retreating before this crowding, Maxim found himself in some kind of half-empty and half-dark alley. Здесь он понял, что на сегодня с него довольно, и остановился. Here he realized that he had had enough for today, and stopped.

Он увидел три светящихся золотистых шара, мигающие синюю надпись, свитую из стеклянных газосветных трубок, и дверь, ведущую в полуподвальное помещение. He saw three luminous golden balls, a flashing blue inscription made of glass gas-light tubes, and a door leading to the basement. Он уже знал, что тремя золотистыми шарами обозначаются, как правило, места, где кормят. He already knew that, as a rule, places where they were fed were designated with three golden balls. Он спустился по щербатым ступенькам и увидел зальцу с низким потолком, десяток пустых столиков, пол, толсто посыпанный чистыми опилками, стеклянный буфет, уставленный подсвеченными бутылками с радужными жидкостями. He descended the chipped steps and saw a low-ceilinged hall, a dozen empty tables, a floor thickly strewn with clean sawdust, a glass cupboard lined with illuminated bottles of iridescent liquids. В этом кафе почти никого не было. За никелированным барьером возле буфета медлительно двигалась рыхлая пожилая женщина в белой куртке с засученными рукавами; поодаль, за круглым столиком, сидел в небрежной позе малорослый, но крепкий человек с бледным квадратным лицом и толстыми черными усами. Behind the nickel-plated barrier near the sideboard, a flabby elderly woman in a white jacket with rolled up sleeves moved slowly; at a distance, at a round table, sat in a careless pose a small but strong man with a pale square face and a thick black mustache. Никто здесь не кричал, не кишел, не выпускал наркотических дымов. No one here screamed, no one swarmed, no one let out narcotic smoke.

Максим вошел, выбрал себе столик в нише подальше от буфета и уселся. Maxim entered, chose a table for himself in an alcove away from the sideboard, and sat down. Рыхлая женщина за барьером поглядела в его сторону и что-то хрипло громко сказала. The flabby woman behind the barrier looked in his direction and said something hoarsely loudly. Усатый человек тоже взглянул на него пустыми глазами, отвернулся, взял стоявший перед ним длинный стакан с прозрачной жидкостью, пригубил и поставил на место. The mustachioed man also looked at him with empty eyes, turned away, took a long glass of transparent liquid standing in front of him, sipped and put it back. Где-то хлопнула дверь, и в зальце появилась молоденькая и милая девушка в белом кружевном переднике, нашла Максима глазами, подошла, оперлась пальцами о столик и стала смотреть поверх его головы. Somewhere a door slammed, and a young and sweet girl in a white lace apron appeared in the hall, found Maxim with her eyes, came up, leaned her fingers on the table and began to look over his head. У нее была чистая нежная кожа, легкий пушок на верхней губе и красивые серые глаза. She had clean, soft skin, a slight fluff on her upper lip, and beautiful gray eyes. Максим галантно прикоснулся пальцем к кончику своего носа и произнес: Maxim gallantly touched the tip of his nose with his finger and said:

- Максим.

Девушка с изумлением посмотрела на него, словно только теперь увидела. The girl looked at him in astonishment, as if she had just seen him. Она была так мила, что Максим невольно улыбнулся до ушей, и тогда она тоже улыбнулась, показала себе на нос и сказала: She was so sweet that Maxim involuntarily smiled from ear to ear, and then she smiled too, pointed to her nose and said:

- Рада. - Glad.

- Хорошо, - сказал Максим. - Good, - said Maxim. - Ужин.

Она кивнула и что-то спросила. She nodded and asked something. Максим на всякий случай тоже кивнул. Maxim, just in case, also nodded. Он улыбаясь посмотрел ей вслед - она была тоненькая, легкая, и приятно было вспомнить, что в этом мире тоже есть красивые люди. He looked after her smiling - she was thin, light, and it was nice to remember that there are beautiful people in this world too.

Рыхлая тетка у буфета произнесла длинную ворчливую фразу и скрылась за своим барьером. The flabby woman at the buffet uttered a long grumpy phrase and disappeared behind her barrier. Они здесь обожают барьеры, подумал Максим. They love barriers here, Maxim thought. Везде у них барьеры. They have barriers everywhere. Как будто все у них здесь под высоким напряжением... Тут от обнаружил, что усатый смотрит на него. It was as if everyone here was under high voltage ... Then he found that the mustachioed man was looking at him. Неприятно смотрит, недружелюбно. Looks bad, unfriendly. И если приглядеться, то он и сам какой-то неприятный. And if you look closely, he himself is kind of unpleasant. Трудно сказать, в чем здесь дело, но он ассоциируется почему-то не то с волком, не то с обезьяной. It is difficult to say what is the matter here, but for some reason it is associated either with a wolf or with a monkey. Ну и пусть. Well, let. Не будем о нем... Let's not talk about him...

Рада снова появилась и поставила перед Максимом тарелку с дымящейся кашей из мяса и овощей и толстую стеклянную кружку с пенной жидкостью. Rada reappeared and placed a plate of steaming meat and vegetable porridge and a thick glass mug filled with frothy liquid in front of Maxim.

- Хорошо, - сказал Максим и приглашающе похлопал по стулу рядом с собой. - Good, - Maxim said and patted the chair next to him invitingly. Ему очень захотелось, чтобы Рада посидела тут же, пока он будет есть, рассказала бы ему что-нибудь, а он бы послушал ее голос, и чтобы она почувствовала, как она ему нравится и как ему хорошо рядом с нею. He really wanted Rada to sit right there while he was eating, to tell him something, and he would listen to her voice, and so that she would feel how much he likes her and how good he is next to her.

Но Рада только улыбнулась и покачала головой. But Rada only smiled and shook her head. Она сказала что-то - Максим разобрал слово "сидеть" - и отошла к барьеру. She said something - Maxim made out the word "sit" - and moved away to the barrier. Жалко, подумал Максим. Too bad, Max thought. Он взял двузубую вилку и принялся есть, пытаясь из тридцати известных ему слов составить фразу, выражающую дружелюбие, симпатию и потребность в общении. He took a two-pronged fork and began to eat, trying to form a phrase from the thirty words he knew to express friendliness, sympathy and the need for communication.

Рада, прислонившись спиной к барьеру, стояла, скрестив руки на груди, и поглядывала на него. Rada, leaning her back against the barrier, stood with her arms crossed over her chest, looking at him. Каждый раз, когда глаза их встречались, они улыбались друг другу, и Максима несколько удивляло, что улыбка Рады с каждым разом становилась все бледнее и неуверенней. Each time their eyes met, they smiled at each other, and Maxim was somewhat surprised that Rada's smile grew paler and more uncertain each time. Он испытывал весьма разнородные чувства. He experienced very mixed feelings. Ему было приятно смотреть на Раду, хотя к этому ощущению примешивалось растущее беспокойство. He was pleased to look at Rada, although this sensation was mixed with growing anxiety. Он испытывал удовольствие от еды, оказавшейся неожиданно вкусной и довольно питательной. He enjoyed the food, which was unexpectedly tasty and quite nutritious. Одновременно он чувствовал на себе косой давящий взгляд усатого человека и безошибочно улавливал истекающее из-за барьера неудовольствие рыхлой тетки... Он осторожно отпил из кружки - это было пиво, холодное, свежее, но, пожалуй, излишне крепкое. At the same time, he felt the oblique, oppressive gaze of the mustachioed man on himself and unmistakably caught the displeasure of the flabby aunt flowing from behind the barrier ... He carefully drank from the mug - it was beer, cold, fresh, but, perhaps, too strong. На любителя. For an amateur.

Усатый что-то сказал, и Рада подошла к его столику. Mustachioed said something, and Rada went to his table. У них начался какой-то приглушенный разговор, неприятный и неприязненный, но тут на Максима напала муха, и ему пришлось вступить с ней в борьбу. They began some kind of muffled conversation, unpleasant and hostile, but then a fly attacked Maxim, and he had to fight it. Муха была мощная, синяя, наглая, она наскакивала, казалось, со всех сторон сразу, она гудела и завывала, словно объясняясь Максиму в любви, она не хотела улетать, она хотела быть здесь, с ним и с его тарелкой, ходить по ним, облизывать их, она была упорна и многословна. The fly was powerful, blue, impudent, it seemed to jump up from all sides at once, it hummed and howled, as if declaring love to Maxim, it did not want to fly away, it wanted to be here, with him and with his plate, to walk on them, lick them, she was stubborn and verbose. Кончилось все тем, что Максим сделал неверное движение, и она обрушилась в пиво. It all ended with the fact that Maxim made the wrong move, and she collapsed into beer. Максим брезгливо переставил кружку на другой столик и стал доедать рагу. Maxim squeamishly moved the mug to another table and began to finish the stew. Подошла Рада и уже без улыбки, глядя в сторону, спросила что-то. Rada came up and without a smile, looking away, asked something.

- Да, - сказал Максим на всякий случай. - Yes, - said Maxim just in case. - Рада хорошая. - Glad is good.

Она глянула на него с откровенным испугом, отошла к барьеру и вернулась, неся на блюдечке маленькую рюмку с коричневой жидкостью. She looked at him with frank dismay, walked away to the barrier and returned, carrying a small glass of brown liquid on a saucer.

- Вкусно, - сказал Максим, глядя на девушку ласково и озабоченно. - Delicious, - said Maxim, looking at the girl affectionately and preoccupied. - Что плохо? - What is wrong? Рада, сядьте здесь говорить. Rada, sit down here to talk. Надо говорить. We must speak. Не надо уходить. You don't have to leave.

Эта тщательно продуманная речь произвела на Раду неожиданно дурное впечатление. This carefully thought-out speech made an unexpectedly bad impression on Rada. Максиму показалось даже, что она вот-вот заплачет. It even seemed to Maxim that she was about to cry. Во всяком случае у нее задрожали губы, она прошептала что-то и убежала из зала. In any case, her lips trembled, she whispered something and ran out of the hall. Рыхлая женщина за барьером произнесла несколько негодующих слов. The flabby woman behind the barrier uttered a few indignant words. Что-то я не так делаю, обеспокоенно подумал Максим. I'm doing something wrong, Maxim thought worriedly. Он совершенно не мог себе представить - что. He couldn't imagine at all. Он только понимал: ни усатый человек, ни рыхлая женщина не хотят, чтобы Рада с ним "сидеть" и "говорить". He only understood that neither the mustachioed man nor the flabby woman wanted Rada to "sit" and "talk" with him. Но поскольку они явно не являлись представителями администрации и стражами законности и поскольку он, Максим, очевидно не нарушал никаких законов, мнение этих рассерженных людей не следовало, вероятно, принимать во внимание. But since they were clearly not representatives of the administration and guardians of the rule of law, and since he, Maximus, obviously did not violate any laws, the opinion of these angry people should probably not be taken into account.

Усатый человек произнес нечто сквозь зубы, негромко, но с совсем уж неприятной интонацией, залпом допил свой стакан, извлек из-под стола толстую полированную трость, поднялся и не спеша приблизился к Максиму. The mustachioed man uttered something through his teeth, quietly, but with a very unpleasant intonation, finished his glass in one gulp, pulled a thick polished cane from under the table, got up and slowly approached Maxim. Он сел напротив, положил трость поперек стола и, не глядя на Максима, но обращаясь явно к нему, принялся цедить медленные тяжелые слова, часто повторяя "массаракш", и речь его казалась Максиму такой же черной и отполированной от частого употребления, как его уродливая трость, и в речи этой была черная угроза, и вызов, и неприязнь, и все это как-то странно замывалось равнодушием интонации, равнодушием на лице и пустотой бесцветных остекленелых глаз. He sat down opposite, put his cane across the table, and, not looking at Maxim, but clearly addressing him, began to draw out slow heavy words, often repeating "massaraksh", and his speech seemed to Maxim as black and polished from frequent use as his ugly cane, and in this speech there was a black threat, and a challenge, and hostility, and all this was somehow strangely washed out by the indifference of intonation, indifference on the face and the emptiness of colorless glassy eyes. - Не понимаю, - сказал Максим сердито. "I don't understand," Maxim said angrily.

Тогда усатый медленно повернул к нему белое лицо, поглядел как бы насквозь, медленно, раздельно задал какой-то вопрос и вдруг ловко выхватил из трости длинный блестящий нож с узким лезвием. Then the mustachioed man slowly turned his white face towards him, looked as if through, slowly, separately, asked some question, and suddenly deftly pulled out a long, shiny knife with a narrow blade from his cane. Максим даже растерялся. Maxim even got confused. Не зная, что сказать и как реагировать, он взял со стола вилку и повертел ее в пальцах. Not knowing what to say or how to react, he took a fork from the table and turned it over in his fingers. Это произвело на усатого неожиданное действие. This produced an unexpected effect on the mustachioed man. Он мягко, не вставая, отскочил, повалив стул, нелепо присел, выставив перед собою свой нож, усы его приподнялись, и обнажились желтые длинные зубы. He gently, without getting up, jumped back, knocking down a chair, absurdly sat down, putting his knife in front of him, his mustaches lifted, and yellow long teeth were exposed. Рыхлая тетка за барьером оглушительно завизжала, Максим от неожиданности подскочил. The flabby woman behind the barrier squealed deafeningly, Maxim jumped in surprise. Усатый вдруг оказался совсем рядом, но в ту же секунду откуда-то появилась Рада, встала между ним и Максимом, и принялась громко и звонко кричать - сначала на усатого, а потом, повернувшись, - на Максима. The mustachioed one suddenly turned out to be very close, but at the same second Rada appeared from somewhere, stood between him and Maxim, and began to shout loudly and loudly - first at the mustachioed one, and then, turning around, at Maxim. Максим совсем уже ничего не понимал, а усатый вдруг неприятно заулыбался, взял свою трость, спрятал в нее нож и спокойно пошел к выходу. Maxim did not understand anything at all, and the mustachioed man suddenly smiled unpleasantly, took his cane, hid the knife in it, and calmly walked towards the exit. В дверях он обернулся, бросил несколько негромких слов и скрылся. At the door, he turned around, said a few quiet words, and disappeared.