×

We gebruiken cookies om LingQ beter te maken. Als u de website bezoekt, gaat u akkoord met onze cookiebeleid.

image

Лолита, 13

13

Воскресный день, после уже описанной субботы, выдался столь же погожий, как предсказывало метеорологическое бюро. Выставив на стул, стоявший за дверью, поднос с остатками моего утреннего завтрака (его полагалось моей доброй квартирохозяйке убрать, когда ей будет удобно), я подкрался к балюстраде площадки в своих потрепанных ночных туфлях (единственное, что есть у меня потрепанного), прислушался и выяснил следующее.

Был опять скандал. Мистрис Гамильтон сообщила по телефону, что у ее дочки «температура». Мистрис Гейз сообщила своей дочке, что, значит, пикник придется отложить. Пылкая маленькая Гейз сообщила большой холодной Гейзихе, что если так, то она не поедет с нею в церковь. Мать сказала: «Отлично» – и уехала одна.

На площадку я вышел сразу после бритья, с мылом в ушах, все еще в белой пижаме с васильковым (не лиловым) узором на спине. Я немедленно стер мыльную пену, надушил волосы на голове и под мышками, надел фиолетовый шелковый халат и, нервно напевая себе под нос, отправился вниз в поисках Лолиты.

Хочу, чтобы мои ученые читатели приняли участие в сцене, которую собираюсь снова разыграть; хочу, чтобы они рассмотрели каждую деталь и сами убедились в том, какой осторожностью, каким целомудрием пропитан весь этот мускатно-сладкий эпизод – если к нему отнестись с «беспристрастной симпатией», как выразился в частной беседе со мной мой адвокат. Итак, начнем. Передо мной – нелегкая задача.

Главное действующее лицо: Гумберт Мурлыка. Время действия: воскресное утро в июне. Место: залитая солнцем гостиная. Реквизит: старая полосатая тахта, иллюстрированные журналы, граммофон, мексиканские безделки (покойный Гарольд Е. Гейз – царствие небесное добряку! – зачал мою душеньку в час сиэсты, в комнате с голубыми стенами, во время свадебного путешествия в Вера Круц, и по всему дому были теперь сувениры, включая Долорес). На ней было в тот день прелестное ситцевое платьице, которое я уже однажды видел, розовое, в темно-розовую клетку, с короткими рукавами, с широкой юбкой и тесным лифом, и в завершение цветной композиции, она ярко покрасила губы и держала в пригоршне великолепное, банальное, эдемски-румяное яблоко. Только носочки и шлепанцы были невыходные. Ее белая воскресная сумка лежала брошенная подле граммофона.

Сердце у меня забилось барабанным боем, когда она опустилась на диван рядом со мной (юбка воздушно вздулась, опала) и стала играть глянцевитым плодом. Она кидала его вверх, в солнечную пыль, и ловила его, производя плещущий, полированный, полый звук.

Гумберт Гумберт перехватил яблоко.

«Отдайте!» взмолилась она, показывая мрамористую розовость ладоней. Я возвратил «Золотое Семечко». Она его схватила и укусила, и мое сердце было как снег под тонкой алой кожицей, и с обезьяньей проворностью, столь свойственной этой американской нимфетке, она выхватила у меня журнал, который я машинально раскрыл (жаль, что никто не запечатлел на кинопленке любопытный узор, вензелеобразную связь наших одновременных или перекрывающих друг друга движений). Держа в одной руке изуродованный плод, нисколько не служивший ей помехой, Лолита стала быстро и бурно листать журнал, ища картинку, которую хотела показать Гумберту. Наконец нашла. Изображая интерес, я так близко придвинул к ней голову, что ее волосы коснулись моего виска и голая ее рука мимоходом задела мою щеку, когда она запястьем отерла губы. Из-за мреющей мути, сквозь которую я смотрел на изображенный в журнале снимок, я не сразу реагировал на него, и ее коленки нетерпеливо потерлись друг о дружку и стукнулись. Снимок проступил сквозь туман: известный художник-сюрреалист навзничь на пляже, а рядом с ним, тоже навзничь, гипсовый слепок с Венеры Милосской, наполовину скрытый песком. Надпись гласила: Замечательнейшая за Неделю Фотография. Я молниеносно отнял у нее мерзкий журнал. В следующий миг, делая вид, что пытается им снова овладеть, она вся навалилась на меня. Поймал ее за худенькую кисть. Журнал спрыгнул на пол, как спугнутая курица. Лолита вывернулась, отпрянула и оказалась в углу дивана справа от меня. Затем, совершенно запросто, дерзкий ребенок вытянул ноги через мои колени.

К этому времени я уже был в состоянии возбуждения, граничащего с безумием; но у меня была также и хитрость безумия. По-прежнему сидя на диване, я нашел способ при помощи целой серии осторожнейших движений пригнать мою замаскированную похоть к ее наивным ногам. Было нелегко отвлечь внимание девочки, пока я пристраивался нужным образом. Быстро говоря, отставая от собственного дыхания, нагоняя его, выдумывая внезапную зубную боль, дабы объяснить перерыв в лепете – и неустанно фиксируя внутренним оком маниака свою дальнюю огненную цель, – я украдкой усилил то волшебное трение, которое уничтожало в иллюзорном, если не вещественном, смысле физически неустранимую, но психологически весьма непрочную преграду (ткань пижамы, да полу халата) между тяжестью двух загорелых ног, покоющихся поперек нижней части моего тела, и скрытой опухолью неудобосказуемой страсти. Среди моего лепетания мне случайно попалось нечто механически поддающееся повторению: я стал декламировать, слегка коверкая их, слова из глупой песенки, бывшей в моде в тот год – О Кармен, Карменситочка, вспомни-ка там… и гитары, и бары, и фары, тратам – автоматический вздор, возобновлением и искажением которого – то есть особыми чарами косноязычия – я околдовывал мою Кармен и все время смертельно боялся, что какое-нибудь стихийное бедствие мне вдруг помешает, вдруг удалит с меня золотое бремя, в ощущении которого сосредоточилось все мое существо, и эта боязнь заставляла меня работать на первых порах слишком поспешно, что не согласовалось с размеренностью сознательного наслаждения. Фанфары и фары, тарабары и бары постепенно перенимались ею: ее голосок подхватывал и поправлял перевираемый мною мотив. Она была музыкальна, она была налита яблочной сладостью. Ее ноги, протянутые через мое живое лоно, слегка ерзали; я гладил их. Так полулежала она, развалясь в правом от меня углу дивана, школьница в коротких белых носочках, пожирающая свой незапамятный плод, поющая сквозь его сок, теряющая туфлю, потирающая пятку в сползающем со щиколотки носке о кипу старых журналов, нагроможденных слева от меня на диване – и каждое ее движение, каждый шарк и колыхание помогали мне скрывать и совершенствовать тайное осязательное взаимоотношение – между чудом и чудовищем, между моим рвущимся зверем и красотой этого зыбкого тела в этом девственном ситцевом платьице.

Под беглыми кончиками пальцев я ощущал волоски, легонько ерошившиеся вдоль ее голеней. Я терялся в едком, но здоровом зное, который как летнее марево обвивал Доллиньку Гейз. Ах, пусть останется она так, пусть навеки останется… Но вот, она потянулась, чтобы швырнуть сердцевину истребленного яблока в камин, причем ее молодая тяжесть, ее бесстыдные невинные бедра и круглый задок слегка переместились по отношению к моему напряженному, полному муки, работающему под шумок лону, и внезапно мои чувства подверглись таинственной перемене. Я перешел в некую плоскость бытия, где ничто не имело значения, кроме настоя счастья, вскипающего внутри моего тела. То, что началось со сладостного растяжения моих сокровенных корней, стало горячим зудом, который теперь достиг состояния совершенной надежности, уверенности и безопасности – состояния не существующего в каких-либо других областях жизни. Установившееся глубокое, жгучее наслаждение уже было на пути к предельной судороге, так что можно было замедлить ход, дабы продлить блаженство. Реальность Лолиты была благополучно отменена. Подразумеваемое солнце пульсировало в подставных тополях. Мы с ней были одни, как в дивном вымысле. Я смотрел на нее розовую, в золотистой пыли, на нее, существующую только за дымкой подвластного мне счастья, не чующую его и чуждую ему, и солнце играло у нее на губах, и губы ее все еще, видимо, составляли слова о «карманной Кармене», которые уже не доходили до моего сознания. Теперь все было готово. Нервы наслаждения были обнажены. Корпускулы Крауза вступали в фазу неистовства. Малейшего нажима достаточно было бы, чтобы разразилась райская буря. Я уже не был Гумберт Густопсовый, грустноглазый дог, охвативший сапог, который сейчас отпихнет его. Я был выше смехотворных злоключений, я был вне досягаемости кары. В самодельном моем серале я был мощным, сияющим турком, умышленно, свободно, с ясным сознанием свободы, откладывающим то мгновение, когда он изволит совсем овладеть самой молодой, самой хрупкой из своих рабынь. Повисая над краем этой сладострастной бездны (весьма искусное положение физиологического равновесия, которое можно сравнить с некоторыми техническими приемами в литературе и музыке), я все повторял за Лолитой случайные, нелепые слова – Кармен, карман, кармин, камин, аминь, – как человек, говорящий и смеющийся во сне, а между тем моя счастливая рука кралась вверх по ее солнечной ноге до предела, дозволенного тенью приличия. Накануне она с размаху влетела в громоздкий ларец, стоявший в передней, и теперь я говорил, задыхаясь: «Смотри, смотри, что ты наделала, ах смотри!» – ибо, клянусь, был желтоватый синяк на ее прелестной нимфетовой ляжке, которую моя волосатая лапа массировала и медленно обхватывала, – и так как панталончики у нее были самого зачаточного рода, ничто, казалось, не могло помешать моему мускулистому большому пальцу добраться до горячей впадинки ее паха – как вот, бывает, щекочешь и ласкаешь похохатывающего ребенка – вот так и только так, и в ответ со внезапно визгливой ноткой в голосе она воскликнула: «Ах, это пустяк!» и стала корячиться и извиваться, и запрокинула голову, и прикусила влажно блестевшую нижнюю губу, полуотворотившись от меня, и мои стонущие уста, господа присяжные, почти дотронулись до ее голой шеи, покаместь я раздавливал об ее левую ягодицу последнее содрогание самого длительного восторга, когда-либо испытанного существом человеческим или бесовским.

Тотчас после этого (точно мы до того боролись, а теперь моя хватка разжалась) она скатилась с тахты и вскочила на ноги – вернее, на одну ногу, – для того чтобы схватить трубку оглушительно громкого телефона, который, может быть, уже век звонил, пока у меня был выключен слух. Она стояла и хлопала ресницами, с пылающими щеками, с растрепанными кудрями, и глаза ее скользили по мне, так же как скользили они по мебели, и пока она слушала или говорила (с матерью, приказывающей ей явиться к Чатфильдам, пригласившим обеих к завтраку – причем ни Ло, ни Гум не знали еще, что несносная хлопотунья замышляла), она все постукивала по краю телефонного столика туфлей, которую держала в руке. Слава тебе Боже, девчонка ничего не заметила.

Вынув многоцветный шелковый платок, на котором ее блуждающий взгляд на миг задержался, я стер пот со лба и, купаясь в блаженстве избавления от мук, привел в порядок свои царственные ризы. Она все еще говорила по телефону, торгуясь с матерью (Карменситочка хотела, чтобы та за ней заехала), когда, все громче распевая, я взмахнул по лестнице и стал наполнять ванну бурливым потоком исходившей паром воды.

Тут позволю себе заодно привести слова вышеупомянутой модной песенки или, по крайней мере, то из нее, что мне запомнилось – я, кажется, никогда не знал ее по-настоящему. Так вот:

О Кармен, Карменситочка, вспомни-ка там

Таратам – таратунные струи фонтана,

И гитары, и бары, и фары, тратам,

И твои все измены, гитана!

И там город в огнях, где с тобой я бродил,

И последнюю ссору тарам – таратуя,

И ту пулю, которой тебя я убил,

Кольт, который – траторы – держу я…

(Выхватил, верно, небольшой кольт и всадил пулю крале в лоб.)

Learn languages from TV shows, movies, news, articles and more! Try LingQ for FREE

13 13 13 13

Воскресный день, после уже описанной субботы, выдался столь же погожий, как предсказывало метеорологическое бюро. |||||||||ensoleillé|||| |||||||||sunny||predicted|| The Sunday, following the Saturday already described, turned out to be just as sunny as the meteorological bureau had predicted. Выставив на стул, стоявший за дверью, поднос с остатками моего утреннего завтрака (его полагалось моей доброй квартирохозяйке убрать, когда ей будет удобно), я подкрался к балюстраде площадки в своих потрепанных ночных туфлях (единственное, что есть у меня потрепанного), прислушался и выяснил следующее. |||||||||||||devait|||||||||je||||||||||||||||||| having placed (with 'на стул')||||||||leftovers||morning|||||kind|landlady|to clean||||||crept||to the balustrade||||worn|in night|in my shabby slippers||||||worn|listened||| Placing the tray with the remains of my morning breakfast on the chair by the door (which was supposed to be cleaned up by my kind landlady whenever she found it convenient), I tiptoed to the balcony railing in my worn-out slippers (the only pair I have that is worn out), listened carefully, and discovered the following.

Был опять скандал. ||a scandal There was another scandal. Мистрис Гамильтон сообщила по телефону, что у ее дочки «температура». Mrs. Hamilton reported over the phone that her daughter has a 'temperature'. Мистрис Гейз сообщила своей дочке, что, значит, пикник придется отложить. Mrs. Gayes told her daughter that, in other words, the picnic will have to be postponed. Пылкая маленькая Гейз сообщила большой холодной Гейзихе, что если так, то она не поедет с нею в церковь. passionnée||||||||||||||||| ||Geiz|||with a cold|||||||||||| The passionate little Gayes told the big cold Gayes that if that's the case, she won't go to church with her. Мать сказала: «Отлично» – и уехала одна. Mother said, 'Great' — and left alone.

На площадку я вышел сразу после бритья, с мылом в ушах, все еще в белой пижаме с васильковым (не лиловым) узором на спине. |||||||||||||||||bleu de mauve||||| ||||||||with soap|||||||||with a cornflower (not lilac) pattern||||| I went to the playground right after shaving, with soap in my ears, still in a white pajama with a cornflower (not lilac) pattern on the back. Я немедленно стер мыльную пену, надушил волосы на голове и под мышками, надел фиолетовый шелковый халат и, нервно напевая себе под нос, отправился вниз в поисках Лолиты. |||||||||||||robe violette||peignoir en soie||||||||||| ||wiped|||||||||under the arms|put on|a purple|silk|robe||nervously|humming|||under his breath|set off|||| I immediately wiped off the soap suds, powdered my hair and underarms, put on a purple silk robe, and nervously humming to myself, went downstairs in search of Lolita.

Хочу, чтобы мои ученые читатели приняли участие в сцене, которую собираюсь снова разыграть; хочу, чтобы они рассмотрели каждую деталь и сами убедились в том, какой осторожностью, каким целомудрием пропитан весь этот мускатно-сладкий эпизод – если к нему отнестись с «беспристрастной симпатией», как выразился в частной беседе со мной мой адвокат. |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||impartial|||||||||| |||||took|||||||re-enact||||considered|||||verified for themselves||||caution||chastity|soaked, imbued, permeated|||nutmeg-sweet|sweet|||||approach it||impartial sympathy|impartial sympathy||||||||| I want my learned readers to take part in the scene I am about to re-enact; I want them to examine every detail and see for themselves what care, what chastity imbues the whole of this muscadine-sweet episode - if treated with "impartial sympathy," as my lawyer expressed it in a private conversation with me. Итак, начнем. So, let's begin. Передо мной – нелегкая задача. ||difficult| I have a challenging task ahead of me.

Главное действующее лицо: Гумберт Мурлыка. ||||purring cat Main character: Humbert Murlyka. Время действия: воскресное утро в июне. ||Sunday||| Time: Sunday morning in June. Место: залитая солнцем гостиная. |sunlit|| Place: Sun-drenched living room. Реквизит: старая полосатая тахта, иллюстрированные журналы, граммофон, мексиканские безделки (покойный Гарольд Е. Гейз – царствие небесное добряку! |||divan|||||||||||| props||||||gramophone|Mexican trinkets|trinkets||Harold|||kingdom||good man Props: an old striped sofa, illustrated magazines, a gramophone, Mexican trinkets (the late Harold E. Gaze - may the heavens bless this good man! – зачал мою душеньку в час сиэсты, в комнате с голубыми стенами, во время свадебного путешествия в Вера Круц, и по всему дому были теперь сувениры, включая Долорес). conceived|||||||||blue|walls|||wedding||||Kruce|||||||souvenirs|| - conceived my soul at the hour of siesta, in a room with blue walls, on a wedding trip to Vera Krutz, and there were now souvenirs all over the house, including Dolores). На ней было в тот день прелестное ситцевое платьице, которое я уже однажды видел, розовое, в темно-розовую клетку, с короткими рукавами, с широкой юбкой и тесным лифом, и в завершение цветной композиции, она ярко покрасила губы и держала в пригоршне великолепное, банальное, эдемски-румяное яблоко. ||||||charming|calico||||already|||pink|||pink|||||||||tight|bodice|||completion||composition|||painted|||held||handful|magnificent|mundane|paradisiacal rosy|rosy| She was wearing that day a lovely chintz dress I had seen once before, a pink, dark pink plaid, short-sleeved, wide skirt and tight bodice, and to complete the color composition, she had brightly painted lips and was holding a gorgeous, corny, Eden-brown apple in a handful. Только носочки и шлепанцы были невыходные. |||les tongs|| |socks|||| Only socks and flip-flops were out. Ее белая воскресная сумка лежала брошенная подле граммофона. |||bag||||gramophone Her white Sunday bag lay discarded next to the gramophone.

Сердце у меня забилось барабанным боем, когда она опустилась на диван рядом со мной (юбка воздушно вздулась, опала) и стала играть глянцевитым плодом. |||||||||||||||lightly||fell||||glossy fruit|fruit My heart raced like a drumbeat when she settled onto the couch next to me (her skirt puffed up, then fell) and began to play with the glossy fruit. Она кидала его вверх, в солнечную пыль, и ловила его, производя плещущий, полированный, полый звук. ||||||||attrapait||||polie|creux| ||||||||||producing|splashing|polished|hollow| She threw it up into the sunny dust and caught it, producing a splashing, polished, hollow sound.

Гумберт Гумберт перехватил яблоко. ||caught| Humbert Humbert intercepted the apple.

«Отдайте!» взмолилась она, показывая мрамористую розовость ладоней. |implora||||| |||||pinkness| "Give it back!" she pleaded, showing the marbled pinkness of her palms. Я возвратил «Золотое Семечко». |||seed I returned the "Golden Seed." Она его схватила и укусила, и мое сердце было как снег под тонкой алой кожицей, и с обезьяньей проворностью, столь свойственной этой американской нимфетке, она выхватила у меня журнал, который я машинально раскрыл (жаль, что никто не запечатлел на кинопленке любопытный узор, вензелеобразную связь наших одновременных или перекрывающих друг друга движений). ||||||||||||||||||agilité de singe|||||||||||||||||||a filmé||||||||||se chevauchant||| ||grabbed||||||||||||skin|and||monkey-like|agility|||||||snatched||||||||too bad||||captured||film|||ornate pattern|||simultaneous||overlapping||| She grabbed it and bit it, and my heart was like snow under the thin scarlet skin, and with the monkey-like agility so peculiar to this American nymphet, she snatched the magazine from me, which I automatically opened (it is a pity that no one has captured on film the curious pattern, the monogram-like connection of our simultaneous or overlapping movements). Держа в одной руке изуродованный плод, нисколько не служивший ей помехой, Лолита стала быстро и бурно листать журнал, ища картинку, которую хотела показать Гумберту. ||||déformé||||||un obstacle||||||||cherchant||||| |||hand|||not at all||served||obstacle|||||vigorously|flip through|||picture||||Humbert Holding the mutilated fetus in one hand, which did not serve as a hindrance in the slightest, Lolita began to leaf through the magazine rapidly and impetuously, looking for the picture she wanted to show Humbert. Наконец нашла. Finally found it. Изображая интерес, я так близко придвинул к ней голову, что ее волосы коснулись моего виска и голая ее рука мимоходом задела мою щеку, когда она запястьем отерла губы. |||||||||||||||||||au passage|||ma joue|||avec le poignet|| ||||||||||||touched||||||||touched||cheek|||wrist|wiped off| Feigning interest, I leaned my head so close to her that her hair brushed against my temple, and her bare arm casually grazed my cheek as she wiped her lips with her wrist. Из-за мреющей мути, сквозь которую я смотрел на изображенный в журнале снимок, я не сразу реагировал на него, и ее коленки нетерпеливо потерлись друг о дружку и стукнулись. |||la brume||||||||le magazine||||||||||||se frottèrent||||| ||fading|||||||depicted|||||not||reacted|||||||rubbed together|||||bumped together Because of the murky haze through which I looked at the photograph in the magazine, I did not react to it immediately, and her knees impatiently rubbed against each other and bumped. Снимок проступил сквозь туман: известный художник-сюрреалист навзничь на пляже, а рядом с ним, тоже навзничь, гипсовый слепок с Венеры Милосской, наполовину скрытый песком. |||||||sur le dos||||||||||moule|||||| |emerged||||||on his back||beach|||||||plaster|cast||Venus|Venus de Milo||hidden|sand The image came through the fog: a famous surrealist painter stretched out on the beach, and next to him, also stretched out, a plaster cast of Venus of Milos, half hidden by sand. Надпись гласила: Замечательнейшая за Неделю Фотография. |read|||| The caption read: The Most Remarkable Photo of the Week. Я молниеносно отнял у нее мерзкий журнал. |lightning fast||||disgusting| I lightning-fast snatched the vile magazine from her. В следующий миг, делая вид, что пытается им снова овладеть, она вся навалилась на меня. |||||||||control herself||||| The next moment, pretending to try to possess him again, she was all over me. Поймал ее за худенькую кисть. |||thin| I caught her by her thin wrist. Журнал спрыгнул на пол, как спугнутая курица. ||||||chicken The magazine dropped to the floor like a startled chicken. Лолита вывернулась, отпрянула и оказалась в углу дивана справа от меня. ||reculée|||||||| |twisted around||||||||| Lolita twisted away, recoiled, and ended up in the corner of the sofa to my right. Затем, совершенно запросто, дерзкий ребенок вытянул ноги через мои колени. ||easily||||||| Then, quite easily, the defiant child stretched her legs out across my lap.

К этому времени я уже был в состоянии возбуждения, граничащего с безумием; но у меня была также и хитрость безумия. ||||||||excitement|bordering on|||||||||cunning|madness By this time I was in a state of excitement bordering on insanity; but I also had the cunning of insanity. По-прежнему сидя на диване, я нашел способ при помощи целой серии осторожнейших движений пригнать мою замаскированную похоть к ее наивным ногам. ||||||||||||les plus prudents||||||||naïves|ses jambes ||||couch||||with||||most careful||bring closer||masked|lust|||naive| Still sitting on the couch, I found a way, through a series of careful movements, to drive my disguised lust to her naive feet. Было нелегко отвлечь внимание девочки, пока я пристраивался нужным образом. ||distract|||||positioned myself|| It wasn't easy to divert the girl's attention while I adjusted in the right way. Быстро говоря, отставая от собственного дыхания, нагоняя его, выдумывая внезапную зубную боль, дабы объяснить перерыв в лепете – и неустанно фиксируя внутренним оком маниака свою дальнюю огненную цель, – я украдкой усилил то волшебное трение, которое уничтожало в иллюзорном, если не вещественном, смысле физически неустранимую, но психологически весьма непрочную преграду (ткань пижамы, да полу халата) между тяжестью двух загорелых ног, покоющихся поперек нижней части моего тела, и скрытой опухолью неудобосказуемой страсти. ||||||rattrapant||||||||||||||||||||||en cachette||||friction|||||||||physiquement|insurmontable||||fragile||||||||||||||||||et|||inexprimable passion| |||||||||sudden|||||pause||babbling||relentlessly|fixing|inner|inner eye|maniac||distant|fiery|||secretly|intensified||magical|friction||destroyed||illusory|||material||physically|insurmountable||psychologically||fragile barrier|barrier||pajamas|||robe||weight||tanned||resting|||||||hidden|tumor of passion|unspeakable passion| Speaking quickly, lagging behind my own breathing, catching up with it, inventing a sudden toothache to explain the interruption in my babbling - and tirelessly fixing my distant fiery goal with the inner eye of a maniac - I furtively intensified the magic friction that destroyed in an illusory, if not material, sense the physically unrecoverable but psychologically very fragile barrier (the fabric of my pajamas and half-robe) between the weight of my two tanned legs resting across my lower legs, if not materially, the physically indestructible but psychologically very fragile barrier (the fabric of my pajamas, and half a robe) between the weight of the two tanned legs resting across the lower part of my body and the latent swelling of an unpredictable passion. Среди моего лепетания мне случайно попалось нечто механически поддающееся повторению: я стал декламировать, слегка коверкая их, слова из глупой песенки, бывшей в моде в тот год – О Кармен, Карменситочка, вспомни-ка там… и гитары, и бары, и фары, тратам – автоматический вздор, возобновлением и искажением которого – то есть особыми чарами косноязычия – я околдовывал мою Кармен и все время смертельно боялся, что какое-нибудь стихийное бедствие мне вдруг помешает, вдруг удалит с меня золотое бремя, в ощущении которого сосредоточилось все мое существо, и эта боязнь заставляла меня работать на первых порах слишком поспешно, что не согласовалось с размеренностью сознательного наслаждения. ||||||||||||||en déformant||||||||||||||Carmen petite Carmen|||||||||||||||||||||de la balbutie||envoûtai|||||||||||||||||||||fardeau d'or||||||||||||||||||||||||| ||babbling|||caught my attention||mechanically|mechanically repeatable|repetition|||recite||distorting||||silly|little songs|||fashion||||||Carmen little Carmen|remember there||||guitars||bars||headlights|trot trot|automatic nonsense||repetition||distortion||||special charms|charms of|stammering||enchanted||||||deadly|feared||||natural disaster|disaster|||interfere||remove take away||||golden burden||feeling||focused on||||||||||to||at first|too much|hastily|||was inconsistent||measuredness|conscious enjoyment| In the midst of my babbling I happened to catch something mechanically repeatable: I began to recite, slightly garbled, the words of a silly song that was in vogue that year - O Carmen, Carmencitochka, remember there.... and guitars, and bars, and lights, and wastes - automatic nonsense, by the resumption and distortion of which - that is, by special charms of eloquence - I bewitched my Carmen, and all the time I was deathly afraid that some natural disaster would suddenly interfere with me, would suddenly remove from me the golden burden in the feeling of which my whole being was concentrated, and this fear made me work at first too hastily, which did not agree with the measuredness of conscious pleasure. Фанфары и фары, тарабары и бары постепенно перенимались ею: ее голосок подхватывал и поправлял перевираемый мною мотив. fanfare|||trumpets and horns||bars||were adopted||||picked up||corrected|misinterpreted||melody Fanfares and lights, tarabars and bars were gradually adopted by her: her voice picked up and corrected the motif I was twisting. Она была музыкальна, она была налита яблочной сладостью. ||||||apple sweetness| It was musical, it was infused with apple sweetness. Ее ноги, протянутые через мое живое лоно, слегка ерзали; я гладил их. ||||||||||caressais| |||||living womb|||||| Her legs, stretched across my living bosom, fidgeted slightly; I stroked them. Так полулежала она, развалясь в правом от меня углу дивана, школьница в коротких белых носочках, пожирающая свой незапамятный плод, поющая сквозь его сок, теряющая туфлю, потирающая пятку в сползающем со щиколотки носке о кипу старых журналов, нагроможденных слева от меня на диване – и каждое ее движение, каждый шарк и колыхание помогали мне скрывать и совершенствовать тайное осязательное взаимоотношение – между чудом и чудовищем, между моим рвущимся зверем и красотой этого зыбкого тела в этом девственном ситцевом платьице. |||||||||||||||||inoubliable||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||merveille|||||||||||||||| |half-reclined|||||||||||short||socks|devouring||forgotten fruit||singing||||losing|shoe|rubbing|heel||slipping||ankles|||pile of magazines||magazines|stacked up|||||||||||shuffle||sway movement|helped me||||refine||tactile relationship|relationship||miracle||monster|||raging beast|beast||beauty||shifting body||||virginal|calico dress| So she was half-lying there, sprawled in the corner of the sofa to my right, a schoolgirl in short white socks, devouring her immemorial fruit, singing through its juice, losing her shoe, rubbing the heel of her ankle-sock against a pile of old magazines, piled to my left on the sofa-and her every movement, every shuffle and sway, helped me to conceal and perfect the secret tactile relationship-between the miracle and the monster, between my tearing beast and the beauty of that rippling body in that virgin chintz dress.

Под беглыми кончиками пальцев я ощущал волоски, легонько ерошившиеся вдоль ее голеней. ||||||||se hérissant||| |||||||gently|ruffled|||shins Beneath my fugitive fingertips, I felt hairs lightly ruffling along her shins. Я терялся в едком, но здоровом зное, который как летнее марево обвивал Доллиньку Гейз. |||chaleur piquante|||||||mirage||| |||||||||summer|||Dollinka| I was lost in the acrid but healthy heat that enveloped Dolly Gaze like a summer haze. Ах, пусть останется она так, пусть навеки останется… Но вот, она потянулась, чтобы швырнуть сердцевину истребленного яблока в камин, причем ее молодая тяжесть, ее бесстыдные невинные бедра и круглый задок слегка переместились по отношению к моему напряженному, полному муки, работающему под шумок лону, и внезапно мои чувства подверглись таинственной перемене. ||||||||||||||le trognon|||||||||||||||fesses|||||||||||||||||||| |||||||||||stretched out||throw|core|destroyed|||fireplace||||weight||shameless|innocent||||buttocks||shifted slightly|||||tense|full of pain||working womb||background noise|womb|||||underwent change|mysterious change|transformation Ah, let her stay that way, let her stay that way forever... But behold, she reached up to toss the core of the annihilated apple into the fireplace, with her young weight, her shamelessly innocent thighs and round ass shifting slightly in relation to my tense, agony-filled, laboring bosom, and suddenly my senses underwent a mysterious change. Я перешел в некую плоскость бытия, где ничто не имело значения, кроме настоя счастья, вскипающего внутри моего тела. ||||plan de||||||||présent||||| ||||plane|existence|||||||present moment||boiling||| I moved into a kind of plane of being where nothing mattered but the urgency of happiness boiling up inside my body. То, что началось со сладостного растяжения моих сокровенных корней, стало горячим зудом, который теперь достиг состояния совершенной надежности, уверенности и безопасности – состояния не существующего в каких-либо других областях жизни. |||||||profondes|||||||||||||||||||||| ||||sweet|stretching||deepest|roots|||itch||||||reliability||||||non-existent|||||| What began as a sweet stretching of my innermost roots became a hot itch that has now reached a state of perfect reliability, certainty and security - a state not present in any other area of life. Установившееся глубокое, жгучее наслаждение уже было на пути к предельной судороге, так что можно было замедлить ход, дабы продлить блаженство. established|deep|||already|||||ultimate|spasm|||||slow down|||prolong|bliss The deep, searing pleasure that had set in was on its way to the ultimate cramp, so it was possible to slow down to prolong the bliss. Реальность Лолиты была благополучно отменена. Lolita reality was safely canceled. Подразумеваемое солнце пульсировало в подставных тополях. sous-entendu||||faux| |||||poplars The implied sun pulsed in the false poplars. Мы с ней были одни, как в дивном вымысле. |||||||wonderful|fantasy She and I were alone, like in a marvelous fiction. Я смотрел на нее розовую, в золотистой пыли, на нее, существующую только за дымкой подвластного мне счастья, не чующую его и чуждую ему, и солнце играло у нее на губах, и губы ее все еще, видимо, составляли слова о «карманной Кармене», которые уже не доходили до моего сознания. |||||||poussière dorée|||||||||||||||||||||||||||encore|||||||||||||conscience ||||||||||existing|||haze|subservient||||sensing|||alien to it||||||||lips||||||||||pocket-sized|pocket Carmen||||reached my consciousness|||consciousness I looked at her pink, in the golden dust, at her, existing only behind the haze of happiness under my control, not smelling it and alien to it, and the sun played on her lips, and her lips were still apparently composing the words about "pocket Carmen," which no longer reached my consciousness. Теперь все было готово. |||ready Now everything was ready. Нервы наслаждения были обнажены. nerves||| The nerves of pleasure were bare. Корпускулы Крауза вступали в фазу неистовства. |de Krause||||de fureur corpuscles||||| The Krause corpuscles were entering a phase of frenzy. Малейшего нажима достаточно было бы, чтобы разразилась райская буря. ||||||éclate|| |pressure|enough|||||heavenly| The slightest pressure would be enough to unleash a heavenly storm. Я уже не был Гумберт Густопсовый, грустноглазый дог, охвативший сапог, который сейчас отпихнет его. |||||Gustopsoff|||||||repousse| ||||||||||||push away| I was no longer Humbert Hustop's Humbert, the sad-eyed dog embracing the boot that was about to kick him off. Я был выше смехотворных злоключений, я был вне досягаемости кары. ||||des malheurs|||||punition ||||trials||||| I was above ridiculous misadventures, I was beyond the reach of punishment. В самодельном моем серале я был мощным, сияющим турком, умышленно, свободно, с ясным сознанием свободы, откладывающим то мгновение, когда он изволит совсем овладеть самой молодой, самой хрупкой из своих рабынь. |||sérail||||||||||||||||||||||||||esclaves |homemade||||||shining|turk|intentionally|||clear|consciousness||postponing|||||deigns||||||fragile|||slaves In my makeshift seraglio I was a powerful, radiant Turk, willfully, freely, with a clear consciousness of freedom, postponing the moment when he would deign to quite master the youngest, most fragile of his slaves. Повисая над краем этой сладострастной бездны (весьма искусное положение физиологического равновесия, которое можно сравнить с некоторыми техническими приемами в литературе и музыке), я все повторял за Лолитой случайные, нелепые слова – Кармен, карман, кармин, камин, аминь, – как человек, говорящий и смеющийся во сне, а между тем моя счастливая рука кралась вверх по ее солнечной ноге до предела, дозволенного тенью приличия. |||||abîme|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||permis|| hanging||edge||sensual|abyss||artful||physiological|equilibrium||||||technical|techniques||literature|||||repeated||||absurd|||pocket|||amen|||||laughing|||||||||crept|||||||limit|allowed||decency Hanging over the edge of this voluptuous abyss (a very skillful position of physiological equilibrium, which may be compared to certain techniques in literature and music), I kept repeating after Lolita random, ridiculous words - Carmen, carmine, carmine, carmine, carmine, amen - like a man talking and laughing in a dream, and meanwhile my happy hand was creeping up her sunny leg to the limit allowed by the shadow of propriety. Накануне она с размаху влетела в громоздкий ларец, стоявший в передней, и теперь я говорил, задыхаясь: «Смотри, смотри, что ты наделала, ах смотри!» – ибо, клянусь, был желтоватый синяк на ее прелестной нимфетовой ляжке, которую моя волосатая лапа массировала и медленно обхватывала, – и так как панталончики у нее были самого зачаточного рода, ничто, казалось, не могло помешать моему мускулистому большому пальцу добраться до горячей впадинки ее паха – как вот, бывает, щекочешь и ласкаешь похохатывающего ребенка – вот так и только так, и в ответ со внезапно визгливой ноткой в голосе она воскликнула: «Ах, это пустяк!» и стала корячиться и извиваться, и запрокинула голову, и прикусила влажно блестевшую нижнюю губу, полуотворотившись от меня, и мои стонущие уста, господа присяжные, почти дотронулись до ее голой шеи, покаместь я раздавливал об ее левую ягодицу последнее содрогание самого длительного восторга, когда-либо испытанного существом человеческим или бесовским. la veille|||||||coffre|||||||||||||||||je jure|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||creux||de l'aine||||comme ça|||||||||||||||||||||||ce n'est rien|||se tortiller||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||| |||||||chest|||hallway|||||gasping|||||did||||I swear||yellowish|bruise||||nymphet-like|thigh|||hairy|paw|massaged|||wrapped||||panties|||||embryonic||||||interfere||muscular||finger|||sensitive|indentations||groin||||tickle||caress|giggling||||||||||||squeaky||||||||trifle|||squirm||twist and squirm||threw back|||bit her lip|moist|shiny|||half-turning|||||moaning|lips||||touched|||bare|neck|for now||squashed|||left|buttock||||prolonged||||experienced|being||| On the previous day she had flown with a swing into the bulky casket that stood in the front, and now I said, panting: "Look, look what you have done, ah look!" - for I swear there was a yellowish bruise on her pretty nymphet thigh, which my hairy paw was massaging and slowly encircling,-and as her knickerbockers were of the most rudimentary kind, nothing seemed to prevent my muscular thumb from reaching the hot hollow of her groin-just as one would tickle and caress a laughing child-just like that, and just like that, and in reply, with a sudden shrill note in her voice, she exclaimed: "Oh, it's nothing!" and she squirmed and wriggled, and threw back her head, and bit her moistly glistening lower lip, half turning away from me, and my moaning lips, gentlemen of the jury, almost touched her bare neck, while I was crushing against her left buttock the last shudder of the longest rapture ever experienced by a creature human or demonic.

Тотчас после этого (точно мы до того боролись, а теперь моя хватка разжалась) она скатилась с тахты и вскочила на ноги – вернее, на одну ногу, – для того чтобы схватить трубку оглушительно громкого телефона, который, может быть, уже век звонил, пока у меня был выключен слух. |||||||struggled||||grip|loosened up||rolled off||daybed||jumped up||||||||||grab the receiver||deafeningly loud|loud|||||already|||||||turned off| Immediately afterward (as if we had been wrestling before and now my grip was loosened) she rolled off the couch and jumped to her feet - or rather, one foot - to grab the receiver of the deafeningly loud telephone, which may have been ringing for a century while my hearing was off. Она стояла и хлопала ресницами, с пылающими щеками, с растрепанными кудрями, и глаза ее скользили по мне, так же как скользили они по мебели, и пока она слушала или говорила (с матерью, приказывающей ей явиться к Чатфильдам, пригласившим обеих к завтраку – причем ни Ло, ни Гум не знали еще, что несносная хлопотунья замышляла), она все постукивала по краю телефонного столика туфлей, которую держала в руке. |||||||||ébouriffées|||||||||||||||||||||||||||les Chatfield||||||||||||||insupportable|fouineuse||||||||||||| ||||||flushed|cheeks||disheveled curls|curls||||glided||||||||||||||||||commanding||appear||Chatfields|who invited|||breakfast|||||Gum||||||busybody|planned|||tapped||edge|telephone|table|shoe|||| She stood flapping her eyelashes, with flaming cheeks and disheveled curls, and her eyes glided over me as they glided over the furniture, and while she listened or talked (to her mother ordering her to report to the Chatfields, who had invited them both to breakfast-neither Lo nor Gum knew yet what the obnoxious troublemaker was up to), she kept tapping the edge of the telephone table with the shoe she held in her hand. Слава тебе Боже, девчонка ничего не заметила. Thank God the girl didn't notice anything.

Вынув многоцветный шелковый платок, на котором ее блуждающий взгляд на миг задержался, я стер пот со лба и, купаясь в блаженстве избавления от мук, привел в порядок свои царственные ризы. ||en soie|||||||||||||||||||||||||||vêtements royaux |multicolored||||||||||lingered|||sweat||forehead||||bliss|relief||torments|||||regal robes|regal robes Taking out the multicolored silk handkerchief on which her wandering gaze lingered for a moment, I wiped the sweat from my forehead and, basking in the bliss of deliverance from torment, tidied my regal robes. Она все еще говорила по телефону, торгуясь с матерью (Карменситочка хотела, чтобы та за ней заехала), когда, все громче распевая, я взмахнул по лестнице и стал наполнять ванну бурливым потоком исходившей паром воды. |||||||||||||||||||||j'ai monté||||||||||| |||||||||||||||picked her up|||louder|singing loudly|||||||fill||boiling stream|stream|steaming|steam| She was still on the phone haggling with her mother (Carmencitochka wanted her to pick her up) when, singing louder and louder, I swung up the stairs and began filling the tub with a bubbling stream of steaming water.

Тут позволю себе заодно привести слова вышеупомянутой модной песенки или, по крайней мере, то из нее, что мне запомнилось – я, кажется, никогда не знал ее по-настоящему. ||||||mentionnée|||||||||||||||||||| ||||||aforementioned|trendy|||||||||||stuck in my mind|||||||| Here I will allow myself to quote at the same time the words of the above-mentioned fashionable song, or at least what I remembered from it - I don't think I ever really knew it. Так вот:

О Кармен, Карменситочка, вспомни-ка там Oh Carmen, little Carmen, remember there

Таратам – таратунные струи фонтана, Taratam|torrentielles|| |||fountain jets Taratam - the sparkling streams of the fountain,

И гитары, и бары, и фары, тратам, |||les bars||| And guitars, and bars, and headlights, tatam,

И твои все измены, гитана! Et|||| ||||gypsy And all your cheating, gitana!

И там город в огнях, где с тобой я бродил, |||||||||wandered And there's the city in lights where I wandered with you,

И последнюю ссору тарам – таратуя, |||bang| And the last taram quarrel is taratuya,

И ту пулю, которой тебя я убил, ||bullet|||| And that bullet I killed you with,

Кольт, который – траторы – держу я… ||traîtres|| Colt|||| The Colt that - tractors - I hold....

(Выхватил, верно, небольшой кольт и всадил пулю крале в лоб.) |||||||dans le roi|| |||Colt|||||| (Grabbed out a small colt, right, and put a bullet in the kraal's forehead.)