×

Używamy ciasteczek, aby ulepszyć LingQ. Odwiedzając stronę wyrażasz zgodę na nasze polityka Cookie.


image

Call of the Wild (Russian), Зов предков (10)

Зов предков (10)

Но и град новых, еще более тяжелых ударов не поднял Бэка на ноги. Он, как и другие собаки, мог бы еще через силу встать, но в отличие от них сознательно не хотел подниматься. У него было смутное предчувствие надвигающейся гибели. Это чувство обреченности родилось еще тогда, когда он тащил нарты на берег, и с тех пор не оставляло Бэка. Целый день он ощущал под ногами тонкий и уже хрупкий лед и словно чуял близкую беду там, впереди, куда сейчас снова гнал его хозяин. И он не хотел вставать. Он так исстрадался и до того дошел, что почти не чувствовал боли от ударов. А они продолжали сыпаться, и последняя искра жизни уже угасала в нем. Бэк умирал. Он чувствовал какое-то странное оцепенение во всем теле. Ощущение боли исчезло, он только смутно сознавал, что его бьют, и словно издалека слышал удары дубины по телу. Но, казалось, это тело не его и все это происходит где-то вдалеке.

И тут совершенно неожиданно Джон Торнтон с каким-то нечленораздельным криком, похожим больше на крик животного, кинулся на человека с дубинкой. Хэл повалился навзничь, словно его придавило подрубленное дерево. Мерседес взвизгнула. Чарльз смотрел на эту сцену все с той же застывшей печалью во взгляде, утирая слезящиеся глаза, но не вставал, потому что тело у него словно одеревенело.

Джон Торнтон стоял над Бэком, стараясь овладеть собой. Бушевавший в нем гнев мешал ему говорить.

— Если ты еще раз ударишь эту собаку, я убью тебя! — сказал он наконец, задыхаясь.

— Собака моя, — возразил Хэл, вставая и вытирая кровь с губ. — Убирайся, иначе я уложу тебя на месте. Мы идем в Доусон!

Но Торнтон стоял между ним и Бэком и вовсе не обнаруживал намерения «убраться». Хэл выхватил из-за пояса свой длинный, охотничий нож. Мерседес вопила, плакала, хохотала, словом, была в настоящей истерике. Торнтон ударил Хэла топорищем по пальцам и вышиб у него нож. Хэл попытался поднять нож с земли, но получил второй удар по пальцам. Потом Торнтон нагнулся, сам поднял нож и разрезал на Бэке постромки.

Вся воинственность Хэла испарилась. К тому же ему пришлось заняться сестрой, которая свалилась ему на руки, вернее на плечи, и он рассудил, что Бэк им ни к чему — все равно издыхает и тащить сани не сможет.

Через несколько минут нарты уже спускались с берега на речной лед. Бэк услышал шум отъезжающих нарт и поднял голову. На его месте во главе упряжки шел Пайк, коренником был Соллекс, а между ними впряжены Джо и Тик. Все они хромали и спотыкались. На нартах поверх клади восседала Мерседес, а Хэл шел впереди, у поворотного шеста. Позади плелся Чарльз.

Бэк смотрел им вслед, а Торнтон, опустившись подле него на колени, своими жесткими руками бережно ощупывал его, проверяя, не сломана ли какая-нибудь кость. Он убедился, что пес Только сильно избит и страшно истощен голодовкой. Тем временем нарты уже отъехали на четверть мили. Человек и собака наблюдали, как они ползли по льду. Вдруг на их глазах задок нарт опустился, словно нырнув в яму, а шест взвился в воздух вместе с ухватившимся за него Хэлом. Донесся вопль Мерседес. Затем Бэк и Торнтон увидели, как Чарльз повернулся и хотел бежать к берегу, но тут весь участок льда под ними осел, и все скрылось под водой — и люди и собаки. На этом месте зияла огромная полынья. Ледяная дорога рушилась.

Джон Торнтон и Бэк посмотрели друг другу в глаза.

— Ах, ты, бедняга! — сказал Джон Торнтон. И Бэк лизнул ему руку.

VI. ИЗ ЛЮБВИ К ЧЕЛОВЕКУ

Когда в декабре Джон Торнтон отморозил ноги, товарищи устроили его поудобнее на стоянке и оставили тут, пока не поправится, а сами ушли вверх по реке заготовлять бревна, которые они сплавляли в Доусон Торнтон еще немного хромал в то время, когда спас Бэка, но с наступлением теплой погоды и эта легкая хромота прошла А Бэк все долгие весенние дни лежал на берегу, лениво смотрел, как течет река, слушал пение птиц, гомон весны, и силы постепенно возвращались к нему.

Сладок отдых тому, кто пробежал три тысячи миль. И, по правде говоря, в то время как заживали раны, крепли мускулы, а кости снова обрастали мясом, Бэк все больше и больше разленивался. Впрочем, тут все бездельничали — не только Бэк, но и сам Торнтон, и Скит, и Ниг — в ожидании, когда придет плот, на котором они отправятся в Доусон. Скит, маленькая сука из породы ирландских сеттеров, быстро подружилась с Бэком — еле живой, он неспособен был отвергнуть ее ласки и заботы. Скит, как и некоторые другие собаки, обладала инстинктивным уменьем врачевать раны и болезни. Как кошка вылизывает своих котят, так она вылизывала и зализывала раны Бэка. Каждое утро, выждав, пока Бэк поест, она выполняла свои добровольные обязанности, и в конце концов он стал принимать ее заботы так же охотно, как заботы Торнтона. Ниг, помесь ищейки с шотландской борзой, тоже настроенный дружелюбно, но более сдержанный, был громадный черный пес с веселыми глазами и неисчерпаемым запасом добродушия.

К удивлению Бэка, эти собаки ничуть не ревновали к нему хозяина и не завидовали ему. Казалось, им передалась доброта и великодушие Джона Торнтона. Когда Бэк окреп, они стали втягивать его в веселую возню, в которой иной раз, не удержавшись, принимал участие и Торнтон.

Так Бэк незаметно для себя совсем оправился и начал новую жизнь. Впервые он узнал любовь, любовь истинную и страстную. Никогда он не любил так никого в доме судьи Миллера, в солнечной долине Санта-Клара. К сыновьям судьи, с которыми он охотился и ходил на далекие прогулки, он относился по-товарищески, к маленьким внучатам — свысока и покровительственно, а к самому судье — дружески, никогда не роняя при этом своего величавого достоинства. Но только Джону Торнтону суждено было пробудить в нем пылкую любовь, любовь-обожание, страстную до безумия.

Торнтон спас ему жизнь — и это уже само по себе что-нибудь да значило. А кроме того, этот человек был идеальным хозяином. Другие люди заботились о своих собаках лишь по обязанности и потому, что им это было выгодно. А Торнтон заботился о них без всякого расчета, как отец о детях, — такая уж у него была натура. Мало того, он никогда не забывал порадовать собаку приветливым и ободряющим словом, любил подолгу разговаривать с ними (он называл это «поболтать»), и беседы эти доставляли ему не меньшее удовольствие, чем им. У Торнтона была привычка хватать Бэка обеими руками за голову и, упершись в нее лбом, раскачивать пса из стороны в сторону, осыпая его при этом всякими бранными прозвищами, которые Бэк принимал как ласкательные. Для Бэка не было большей радости, чем эта грубоватая ласка, сопровождаемая ругательствами, и когда хозяин так тормошил его, сердце у него от восторга готово было выскочить. Как только Торнтон наконец отпускал его, он вскакивал, раскрыв пасть в улыбке, и взгляд его был красноречивее слов, горло сжималось от чувств, которых он не мог выразить. А Джон Торнтон, глядя на него, застывшего на месте, говорил с уважением: «О господи! Этот пес — что человек, только говорить не умеет!..»

Бэк выражал свою любовь способами, от которых могло не поздоровиться. Он, например, хватал зубами руку Торнтона и так крепко сжимал челюсти, что на коже долго сохранялся отпечаток его зубов. Но хозяин понимал, что эта притворная свирепость — только ласка, точно так же, как Бэк понимал, что ругательными прозвищами его наделяют от избытка нежности.

Чаще всего любовь Бэка проявлялась в виде немого обожания. Хотя он замирал от счастья, когда Торнтон трогал его или разговаривал с ним, он сам не добивался этих знаков расположения. В противоположность Скит, которая, подсовывая морду под руку Торнтона, тыкалась в нее носом, пока он не погладит ее, или Нигу, имевшему привычку лезть к хозяину и класть свою большую голову к нему на колени, Бэк довольствовался тем, что обожал его издали. Он мог часами лежать у ног Торнтона, с напряженным вниманием глядя ему в лицо и словно изучая его. Он с живейшим интересом следил за каждой переменой в этом лице, за каждым мимолетным его выражением. А иногда ложился подальше, сбоку или позади хозяина, и оттуда наблюдал за его движениями. Такая тесная близость создалась между человеком и собакой, что часто, почувствовав взгляд Бэка, Торнтон поворачивал голову и молча глядел на него. И каждый читал в глазах другого те чувства, что светились в них.

Еще долгое время после своего спасения Бэк беспокоился, когда не видел вблизи Торнтона. С той минуты, как Торнтон выходил из палатки и пока он не возвращался в нее, пес ходил за ним по пятам. У Бэка здесь, на Севере, уже несколько раз менялись хозяева, и он, решив, что постоянных хозяев не бывает, боялся, как бы Торнтон не ушел из его жизни, как ушли Перро и Франсуа, а потом шотландец. Даже во сне этот страх преследовал его, и часто, просыпаясь, Бэк вылезал, несмотря на ночной холод, из своего убежища, пробирался к палатке и долго стоял у входа, прислушиваясь к дыханию хозяина.

Однако, несмотря на великую любовь К Джону Торнтону, которая, казалось, должна была оказать на Бэка смягчающее и цивилизующее влияние, в нем не заглохли склонности диких предков, разбуженные Севером. Верность и преданность — черты, рождающиеся под сенью мирных очагов, были ему свойственны, но наряду с этим таились в нем жестокость и коварство дикаря. Это больше не была собака с благодатного Юга, потомок многих прирученных поколений — нет, это был первобытный зверь, пришедший из дикого леса к костру Джона Торнтона. Великая любовь к этому человеку не позволяла Бэку красть у него пищу, но у всякого другого, во всяком другом лагере он крал бы без зазрения совести, тем более что благодаря своей звериной хитрости мог проделывать это безнаказанно.

Морда его и тело хранили во множестве следы собачьих зубов, и в драках с другими собаками он проявлял и теперь такую же свирепость и еще большую изобретательность, чем раньше. Скит и Ниг были смирные и добрые собаки, с ними он не грызся, — кроме того, это ведь были собаки Джона Торнтона. Но если подвертывался чужой пес все равно, какой породы и силы, то он должен был немедленно признать превосходство Бэка, иначе ему предстояла схватка не на жизнь, а на смерть с опасным противником. Бэк был беспощаден. Он хорошо усвоил закон дубины и клыка и никогда не давал никому потачки, никогда не отступал перед врагом, стремясь во что бы то ни стало уничтожить его. Этому он научился от Шпица, от драчливых полицейских и почтовых собак. Он знал, что середины нет — либо он одолеет, либо его одолеют, и щадить врага — это признак слабости. Милосердия первобытные существа не знали. Они его принимали за трусость. Милосердие влекло за собой смерть. Убивай или будешь убит, ешь или тебя съедят — таков первобытный закон жизни. И этому закону, дошедшему до него из глубины времен, повиновался Бэк.

Он был старше того времени, в котором жил, той жизни, что шла вокруг. В нем прошлое смыкалось с настоящим, и, как мощный ритм вечности, голоса прошлого и настоящего звучали в нем попеременно, — это было как прилив и отлив, как смена времен года. У костра Джона Торнтона сидел широкогрудый пес с длинной шерстью и белыми клыками. Но за ним незримо теснились тени всяких других собак, полуприрученных и диких. Они настойчиво напоминали о себе, передавали ему свои мысли, смаковали мясо, которое он ел, жаждали воды, которую он пил, слушали то, что слушал он, и объясняли ему звуки дикой лесной жизни. Они внушали ему свои настроения и порывы, подсказывали поступки, лежали рядом, когда он спал, видели те же сны и сами являлись ему во сне.

И так повелителен был зов этих теней, что с каждым днем люди и их требования все больше отходили в сознании Бэка на задний план. Из глубины дремучего леса звучал призыв, таинственный и манящий, и, когда Бэк слышал его, он испытывал властную потребность бежать от огня и утоптанной земли туда, в чащу, все дальше и дальше, неведомо куда, неведомо зачем.

Да он и не раздумывал, куда и зачем: зову этому невозможно было противиться. Но когда Бэк оказывался в зеленой сени леса, на мягкой, нехоженой земле, любовь к Джону Торнтону всякий раз брала верх и влекла его назад, к костру хозяина.

Только Джон Торнтон и удерживал его. Все другие люди для Бэка не существовали. Встречавшиеся в дороге путешественники иногда ласкали и хвалили его, но он оставался равнодушен к их ласкам, а если кто-нибудь слишком надоедал ему, он вставал и уходил. Когда вернулись компаньоны Торнтона, Ганс и Пит, на долгожданном плоту, Бэк сперва не обращал на них ровно никакого внимания, а позднее, сообразив, что они близки Торнтону, терпел их присутствие и снисходительно, словно из милости, принимал их любезности.

Зов предков (10) Call of the Ancestors (10) Llamada de los antepasados (10) Roep van de voorouders (10)

Но и град новых, еще более тяжелых ударов не поднял Бэка на ноги. But even the hail of new, even heavier blows did not lift Beck to his feet. Он, как и другие собаки, мог бы еще через силу встать, но в отличие от них сознательно не хотел подниматься. He, like other dogs, could have stood up through force, but unlike them he deliberately did not want to get up. У него было смутное предчувствие надвигающейся гибели. He had a vague premonition of impending doom. Это чувство обреченности родилось еще тогда, когда он тащил нарты на берег, и с тех пор не оставляло Бэка. This feeling of doom was born even when he was dragging the sleds to the shore, and since then it has not left Beck. Целый день он ощущал под ногами тонкий и уже хрупкий лед и словно чуял близкую беду там, впереди, куда сейчас снова гнал его хозяин. All day long he felt thin and already fragile ice under his feet, and as if he sensed imminent trouble there, ahead, where his master was now again driving him. И он не хотел вставать. And he didn't want to get up. Он так исстрадался и до того дошел, что почти не чувствовал боли от ударов. He was so exhausted and so worn out that he almost did not feel pain from the blows. А они продолжали сыпаться, и последняя искра жизни уже угасала в нем. And they continued to pour, and the last spark of life was already extinguished in him. Бэк умирал. Buck was dying. Он чувствовал какое-то странное оцепенение во всем теле. He felt a strange numbness all over his body. Ощущение боли исчезло, он только смутно сознавал, что его бьют, и словно издалека слышал удары дубины по телу. The sensation of pain disappeared, he was only vaguely aware that he was being beaten, and as if from afar he heard the blows of a club on his body. Но, казалось, это тело не его и все это происходит где-то вдалеке. But it seemed that this body was not his and all this is happening somewhere in the distance.

И тут совершенно неожиданно Джон Торнтон с каким-то нечленораздельным криком, похожим больше на крик животного, кинулся на человека с дубинкой. And then, quite unexpectedly, John Thornton, with some kind of inarticulate cry, more like the cry of an animal, rushed at the man with the club. Хэл повалился навзничь, словно его придавило подрубленное дерево. Hal fell on his back, as if a chopped tree were crushing him. Мерседес взвизгнула. Mercedes screamed. Чарльз смотрел на эту сцену все с той же застывшей печалью во взгляде, утирая слезящиеся глаза, но не вставал, потому что тело у него словно одеревенело. Charles looked at this scene with the same frozen sadness in his eyes, wiping his watery eyes, but did not get up, because his body seemed to be numb.

Джон Торнтон стоял над Бэком, стараясь овладеть собой. John Thornton stood over Buck, trying to control himself. Бушевавший в нем гнев мешал ему говорить. The anger raging within him prevented him from speaking.

— Если ты еще раз ударишь эту собаку, я убью тебя! - If you hit that dog again, I'll kill you! — сказал он наконец, задыхаясь. He said at last, breathlessly.

— Собака моя, — возразил Хэл, вставая и вытирая кровь с губ. “My dog,” Hal said, standing up and wiping the blood from his lips. — Убирайся, иначе я уложу тебя на месте. - Get out, otherwise I'll put you in place. Мы идем в Доусон!

Но Торнтон стоял между ним и Бэком и вовсе не обнаруживал намерения «убраться». But Thornton stood between him and Buck and showed no intention of "getting out." Хэл выхватил из-за пояса свой длинный, охотничий нож. Hal drew his long, hunting knife from his belt. Мерседес вопила, плакала, хохотала, словом, была в настоящей истерике. Mercedes screamed, cried, laughed, in a word, was in a real hysterics. Торнтон ударил Хэла топорищем по пальцам и вышиб у него нож. Thornton struck Hal in the fingers with a hatchet and knocked out the knife. Хэл попытался поднять нож с земли, но получил второй удар по пальцам. Потом Торнтон нагнулся, сам поднял нож и разрезал на Бэке постромки. Then Thornton bent down, lifted the knife himself and cut the strings on Buck.

Вся воинственность Хэла испарилась. All Hal's belligerence vanished. К тому же ему пришлось заняться сестрой, которая свалилась ему на руки, вернее на плечи, и он рассудил, что Бэк им ни к чему — все равно издыхает и тащить сани не сможет. In addition, he had to take care of his sister, who fell on his arms, or rather on his shoulders, and he reasoned that they did not need Buck - he was still dying and would not be able to drag the sled.

Через несколько минут нарты уже спускались с берега на речной лед. In a few minutes the sledges were already descending from the bank onto the river ice. Бэк услышал шум отъезжающих нарт и поднял голову. На его месте во главе упряжки шел Пайк, коренником был Соллекс, а между ними впряжены Джо и Тик. In his place, Pike was at the head of the team, Sollex was the root, and Joe and Tick were drawn between them. Все они хромали и спотыкались. На нартах поверх клади восседала Мерседес, а Хэл шел впереди, у поворотного шеста. Mercedes was seated on top of the sleds on top of the luggage, and Hal walked in front of the swing pole. Позади плелся Чарльз.

Бэк смотрел им вслед, а Торнтон, опустившись подле него на колени, своими жесткими руками бережно ощупывал его, проверяя, не сломана ли какая-нибудь кость. Buck looked after them, and Thornton, kneeling beside him, gently felt it with his stiff hands, checking for any broken bone. Он убедился, что пес Только сильно избит и страшно истощен голодовкой. He made sure that the dog was only severely beaten and terribly exhausted by the hunger strike. Тем временем нарты уже отъехали на четверть мили. Meanwhile, the sledges had already driven a quarter of a mile. Человек и собака наблюдали, как они ползли по льду. A man and a dog watched them crawl across the ice. Вдруг на их глазах задок нарт опустился, словно нырнув в яму, а шест взвился в воздух вместе с ухватившимся за него Хэлом. Suddenly, before their eyes, the back of the sled sank, as if diving into a hole, and the pole soared into the air, along with Hal grasping it. Донесся вопль Мерседес. A scream came from Mercedes. Затем Бэк и Торнтон увидели, как Чарльз повернулся и хотел бежать к берегу, но тут весь участок льда под ними осел, и все скрылось под водой — и люди и собаки. Then Beck and Thornton saw Charles turn and wanted to run to the shore, but then the entire area of ice beneath them collapsed, and everything disappeared under the water - people and dogs. На этом месте зияла огромная полынья. There was a huge hole in this place. Ледяная дорога рушилась. The icy road was crumbling.

Джон Торнтон и Бэк посмотрели друг другу в глаза. John Thornton and Beck looked into each other's eyes.

— Ах, ты, бедняга! - Oh, you poor fellow! — сказал Джон Торнтон. И Бэк лизнул ему руку. And Buck licked his hand.

VI. Vi. ИЗ ЛЮБВИ К ЧЕЛОВЕКУ FOR LOVE TO HUMAN

Когда в декабре Джон Торнтон отморозил ноги, товарищи устроили его поудобнее на стоянке и оставили тут, пока не поправится, а сами ушли вверх по реке заготовлять бревна, которые они сплавляли в Доусон Торнтон еще немного хромал в то время, когда спас Бэка, но с наступлением теплой погоды и эта легкая хромота прошла А Бэк все долгие весенние дни лежал на берегу, лениво смотрел, как течет река, слушал пение птиц, гомон весны, и силы постепенно возвращались к нему. When John Thornton had frostbitten feet in December, his comrades made him more comfortable in the parking lot and left him there until he recovered, while they themselves went up the river to prepare the logs that they rafted to Dawson Thornton limped a little at the time when he saved Beck, but with the onset of warm weather and this slight limp passed. And Beck lay on the bank all the long spring days, lazily watched the river flow, listened to the singing of birds, the hubbub of spring, and his strength gradually returned to him.

Сладок отдых тому, кто пробежал три тысячи миль. Rest is sweet to one who has run three thousand miles. И, по правде говоря, в то время как заживали раны, крепли мускулы, а кости снова обрастали мясом, Бэк все больше и больше разленивался. And in truth, as the wounds healed, the muscles hardened, and the bones grew meaty again, Buck became more and more lazy. Впрочем, тут все бездельничали — не только Бэк, но и сам Торнтон, и Скит, и Ниг — в ожидании, когда придет плот, на котором они отправятся в Доусон. However, everyone was idle here - not only Beck, but Thornton himself, and Skeet, and Nig - waiting for the raft to come, on which they went to Dawson. Скит, маленькая сука из породы ирландских сеттеров, быстро подружилась с Бэком — еле живой, он неспособен был отвергнуть ее ласки и заботы. Skeet, a little bitch of the Irish Setter breed, quickly became friends with Beck - barely alive, he was unable to reject her caresses and cares. Скит, как и некоторые другие собаки, обладала инстинктивным уменьем врачевать раны и болезни. Skete, like some other dogs, possessed an instinctive ability to heal wounds and diseases. Как кошка вылизывает своих котят, так она вылизывала и зализывала раны Бэка. As a cat licks its kittens, so she licked and licked Beck's wounds. Каждое утро, выждав, пока Бэк поест, она выполняла свои добровольные обязанности, и в конце концов он стал принимать ее заботы так же охотно, как заботы Торнтона. Each morning, after waiting until Beck had eaten, she performed her volunteer duties, and eventually he began to accept her concerns as willingly as Thornton's. Ниг, помесь ищейки с шотландской борзой, тоже настроенный дружелюбно, но более сдержанный, был громадный черный пес с веселыми глазами и неисчерпаемым запасом добродушия. Nig, a mix of bloodhound and Scottish greyhound, also friendly but more reserved, was a huge black dog with merry eyes and an inexhaustible supply of good-naturedness.

К удивлению Бэка, эти собаки ничуть не ревновали к нему хозяина и не завидовали ему. To Beck's surprise, these dogs were not in the least jealous of his owner and did not envy him. Казалось, им передалась доброта и великодушие Джона Торнтона. John Thornton's kindness and generosity seemed to be transmitted to them. Когда Бэк окреп, они стали втягивать его в веселую возню, в которой иной раз, не удержавшись, принимал участие и Торнтон. When Buck got stronger, they began to draw him into a merry romp, in which sometimes, unable to resist, Thornton also took part.

Так Бэк незаметно для себя совсем оправился и начал новую жизнь. So Beck quietly recovered completely and began a new life. Впервые он узнал любовь, любовь истинную и страстную. For the first time he recognized love, love true and passionate. Никогда он не любил так никого в доме судьи Миллера, в солнечной долине Санта-Клара. He had never loved anyone so much in Judge Miller's house in the sunny Santa Clara Valley. К сыновьям судьи, с которыми он охотился и ходил на далекие прогулки, он относился по-товарищески, к маленьким внучатам — свысока и покровительственно, а к самому судье — дружески, никогда не роняя при этом своего величавого достоинства. To the sons of the judge, with whom he hunted and went on long walks, he treated in a comradely manner, to the little grandchildren, he looked down on and patronizing, and to the judge himself, he was friendly, never losing his dignified dignity. Но только Джону Торнтону суждено было пробудить в нем пылкую любовь, любовь-обожание, страстную до безумия. But only John Thornton was destined to awaken in him an ardent love, love-adoration, passionate to madness.

Торнтон спас ему жизнь — и это уже само по себе что-нибудь да значило. Thornton had saved his life - and that in itself meant something. А кроме того, этот человек был идеальным хозяином. Другие люди заботились о своих собаках лишь по обязанности и потому, что им это было выгодно. Other people took care of their dogs only out of duty and because it was beneficial to them. А Торнтон заботился о них без всякого расчета, как отец о детях, — такая уж у него была натура. And Thornton cared for them without any calculation, as a father did for children - that was his nature. Мало того, он никогда не забывал порадовать собаку приветливым и ободряющим словом, любил подолгу разговаривать с ними (он называл это «поболтать»), и беседы эти доставляли ему не меньшее удовольствие, чем им. Moreover, he never forgot to please the dog with a friendly and encouraging word, he loved to talk with them for a long time (he called it "chatting"), and these conversations gave him no less pleasure than they did. У Торнтона была привычка хватать Бэка обеими руками за голову и, упершись в нее лбом, раскачивать пса из стороны в сторону, осыпая его при этом всякими бранными прозвищами, которые Бэк принимал как ласкательные. Thornton had a habit of grabbing Buck's head with both hands and, resting his forehead on it, rocking the dog from side to side, shower him with all sorts of abusive nicknames, which Buck took as affectionate. Для Бэка не было большей радости, чем эта грубоватая ласка, сопровождаемая ругательствами, и когда хозяин так тормошил его, сердце у него от восторга готово было выскочить. For Beck, there was no greater joy than this rude caress, accompanied by curses, and when the owner shook him so, his heart was ready to jump out of delight. Как только Торнтон наконец отпускал его, он вскакивал, раскрыв пасть в улыбке, и взгляд его был красноречивее слов, горло сжималось от чувств, которых он не мог выразить. As soon as Thornton finally released him, he jumped up, jaws open in a smile, and his eyes were more eloquent than words, his throat tightened with feelings that he could not express. А Джон Торнтон, глядя на него, застывшего на месте, говорил с уважением: «О господи! And John Thornton, looking at him, frozen in place, said with respect: “Oh my God! Этот пес — что человек, только говорить не умеет!..» This dog - what a man, only can not speak! .. "

Бэк выражал свою любовь способами, от которых могло не поздоровиться. Buck expressed his love in ways that could have turned out badly. Он, например, хватал зубами руку Торнтона и так крепко сжимал челюсти, что на коже долго сохранялся отпечаток его зубов. For example, he grabbed Thornton's hand with his teeth and clenched his jaws so tightly that the imprint of his teeth remained on the skin for a long time. Но хозяин понимал, что эта притворная свирепость — только ласка, точно так же, как Бэк понимал, что ругательными прозвищами его наделяют от избытка нежности. But the owner understood that this feigned ferocity was only an affection, just as Buck understood that he was endowed with abusive nicknames out of an excess of tenderness.

Чаще всего любовь Бэка проявлялась в виде немого обожания. More often than not, Beck's love manifested itself in the form of silent adoration. Хотя он замирал от счастья, когда Торнтон трогал его или разговаривал с ним, он сам не добивался этих знаков расположения. Although he froze with happiness when Thornton touched him or spoke to him, he himself did not seek these signs of affection. В противоположность Скит, которая, подсовывая морду под руку Торнтона, тыкалась в нее носом, пока он не погладит ее, или Нигу, имевшему привычку лезть к хозяину и класть свою большую голову к нему на колени, Бэк довольствовался тем, что обожал его издали. In contrast to Skeet, who, slipping his muzzle under Thornton's arm, nudged at it until he stroked it, or Nigu, who had a habit of crawling into the owner and putting his big head on his lap, Buck was content to adore him from afar. Он мог часами лежать у ног Торнтона, с напряженным вниманием глядя ему в лицо и словно изучая его. He could lie for hours at Thornton's feet, staring into his face with intense attention and as if studying him. Он с живейшим интересом следил за каждой переменой в этом лице, за каждым мимолетным его выражением. He watched with the liveliest interest every change in this face, every fleeting expression. А иногда ложился подальше, сбоку или позади хозяина, и оттуда наблюдал за его движениями. And sometimes he would lie farther away, to the side or behind the owner, and from there he watched his movements. Такая тесная близость создалась между человеком и собакой, что часто, почувствовав взгляд Бэка, Торнтон поворачивал голову и молча глядел на него. Such a close intimacy was created between man and dog that often, sensing Buck's gaze, Thornton turned his head and silently looked at him. И каждый читал в глазах другого те чувства, что светились в них. And each read in the eyes of the other the feelings that shone in them.

Еще долгое время после своего спасения Бэк беспокоился, когда не видел вблизи Торнтона. For a long time after his rescue, Buck worried when he could not see near Thornton. С той минуты, как Торнтон выходил из палатки и пока он не возвращался в нее, пес ходил за ним по пятам. From the minute Thornton left the tent and until he returned to it, the dog walked on his heels. У Бэка здесь, на Севере, уже несколько раз менялись хозяева, и он, решив, что постоянных хозяев не бывает, боялся, как бы Торнтон не ушел из его жизни, как ушли Перро и Франсуа, а потом шотландец. Beck here, in the North, had already changed owners several times, and he, having decided that there were no permanent owners, was afraid that Thornton would leave his life, as Perrault and François, and then the Scotsman left. Даже во сне этот страх преследовал его, и часто, просыпаясь, Бэк вылезал, несмотря на ночной холод, из своего убежища, пробирался к палатке и долго стоял у входа, прислушиваясь к дыханию хозяина. Even in his sleep, this fear haunted him, and often, waking up, Buck crawled out of his shelter, despite the cold of the night, made his way to the tent and stood for a long time at the entrance, listening to the owner's breath.

Однако, несмотря на великую любовь К Джону Торнтону, которая, казалось, должна была оказать на Бэка смягчающее и цивилизующее влияние, в нем не заглохли склонности диких предков, разбуженные Севером. However, despite the great love For John Thornton, which seemed to have a softening and civilizing influence on Beck, the inclinations of the wild ancestors awakened by the North did not die out in him. Верность и преданность — черты, рождающиеся под сенью мирных очагов, были ему свойственны, но наряду с этим таились в нем жестокость и коварство дикаря. Loyalty and devotion - traits born under the shadow of peaceful hearths were characteristic of him, but along with this, the cruelty and cunning of a savage lurked in him. Это больше не была собака с благодатного Юга, потомок многих прирученных поколений — нет, это был первобытный зверь, пришедший из дикого леса к костру Джона Торнтона. It was no longer a dog from the fertile South, a descendant of many tamed generations - no, it was a primitive beast that came from the wild forest to the fire of John Thornton. Великая любовь к этому человеку не позволяла Бэку красть у него пищу, но у всякого другого, во всяком другом лагере он крал бы без зазрения совести, тем более что благодаря своей звериной хитрости мог проделывать это безнаказанно. Great love for this man did not allow Beck to steal food from him, but he would steal from anyone else, in any other camp without a twinge of conscience, especially since, thanks to his bestial cunning, he could do it with impunity.

Морда его и тело хранили во множестве следы собачьих зубов, и в драках с другими собаками он проявлял и теперь такую же свирепость и еще большую изобретательность, чем раньше. His muzzle and body were kept in many traces of dog teeth, and in fights with other dogs, he displayed the same ferocity and even greater ingenuity than before. Скит и Ниг были смирные и добрые собаки, с ними он не грызся, — кроме того, это ведь были собаки Джона Торнтона. Skeet and Nig were gentle and kind dogs, he did not bite with them - besides, they were John Thornton's dogs. Но если подвертывался чужой пес все равно, какой породы и силы, то он должен был немедленно признать превосходство Бэка, иначе ему предстояла схватка не на жизнь, а на смерть с опасным противником. But if a strange dog turned up, no matter what breed and strength, then he had to immediately recognize the superiority of Beck, otherwise he would have to fight for life and death with a dangerous adversary. Бэк был беспощаден. Он хорошо усвоил закон дубины и клыка и никогда не давал никому потачки, никогда не отступал перед врагом, стремясь во что бы то ни стало уничтожить его. He well mastered the law of the club and the fang and never gave anyone a hint, never retreated before the enemy, striving at all costs to destroy him. Этому он научился от Шпица, от драчливых полицейских и почтовых собак. This he learned from Spitz, from pugnacious policemen and mail dogs. Он знал, что середины нет — либо он одолеет, либо его одолеют, и щадить врага — это признак слабости. He knew that there was no middle ground - either he would overcome or he would be overcome, and to spare the enemy is a sign of weakness. Милосердия первобытные существа не знали. Primitive beings did not know mercy. Они его принимали за трусость. They took him for cowardice. Милосердие влекло за собой смерть. Mercy brought death. Убивай или будешь убит, ешь или тебя съедят — таков первобытный закон жизни. Kill or be killed, eat or be eaten - this is the primitive law of life. И этому закону, дошедшему до него из глубины времен, повиновался Бэк. And Buck obeyed this law, which came to him from the depths of time.

Он был старше того времени, в котором жил, той жизни, что шла вокруг. He was older than the time in which he lived, the life that went around. В нем прошлое смыкалось с настоящим, и, как мощный ритм вечности, голоса прошлого и настоящего звучали в нем попеременно, — это было как прилив и отлив, как смена времен года. In him, the past merged with the present, and, like a powerful rhythm of eternity, the voices of the past and the present sounded in him alternately - it was like an ebb and flow, like a change of seasons. У костра Джона Торнтона сидел широкогрудый пес с длинной шерстью и белыми клыками. By the fire of John Thornton sat a broad-chested dog with long hair and white fangs. Но за ним незримо теснились тени всяких других собак, полуприрученных и диких. But behind him were the shadows of all sorts of other dogs, half-tamed and wild. Они настойчиво напоминали о себе, передавали ему свои мысли, смаковали мясо, которое он ел, жаждали воды, которую он пил, слушали то, что слушал он, и объясняли ему звуки дикой лесной жизни. They persistently reminded of themselves, conveyed their thoughts to him, relished the meat that he ate, thirsted for the water he drank, listened to what he was listening to, and explained to him the sounds of wild forest life. Они внушали ему свои настроения и порывы, подсказывали поступки, лежали рядом, когда он спал, видели те же сны и сами являлись ему во сне. They inspired him with their moods and impulses, prompted actions, lay next to him when he slept, saw the same dreams and themselves appeared to him in a dream.

И так повелителен был зов этих теней, что с каждым днем люди и их требования все больше отходили в сознании Бэка на задний план. And so commanding was the call of these shadows that every day people and their demands more and more receded into the background in Beck's mind. Из глубины дремучего леса звучал призыв, таинственный и манящий, и, когда Бэк слышал его, он испытывал властную потребность бежать от огня и утоптанной земли туда, в чащу, все дальше и дальше, неведомо куда, неведомо зачем. From the depths of the dense forest a call sounded, mysterious and alluring, and when Buck heard it, he felt an imperious need to flee from the fire and trampled earth into the thicket, farther and farther, no one knows where, no one knows why.

Да он и не раздумывал, куда и зачем: зову этому невозможно было противиться. He did not even think about where and why: it was impossible to resist this call. Но когда Бэк оказывался в зеленой сени леса, на мягкой, нехоженой земле, любовь к Джону Торнтону всякий раз брала верх и влекла его назад, к костру хозяина. But when Buck found himself in the green canopy of the forest, on soft, untrodden land, love for John Thornton always prevailed and drew him back to the fire of his master.

Только Джон Торнтон и удерживал его. Only John Thornton held him back. Все другие люди для Бэка не существовали. All other people did not exist for Beck. Встречавшиеся в дороге путешественники иногда ласкали и хвалили его, но он оставался равнодушен к их ласкам, а если кто-нибудь слишком надоедал ему, он вставал и уходил. The travelers who met on the road sometimes caressed and praised him, but he remained indifferent to their caresses, and if someone bothered him too much, he got up and left. Когда вернулись компаньоны Торнтона, Ганс и Пит, на долгожданном плоту, Бэк сперва не обращал на них ровно никакого внимания, а позднее, сообразив, что они близки Торнтону, терпел их присутствие и снисходительно, словно из милости, принимал их любезности. When Thornton's companions, Hans and Pete, returned on the long-awaited raft, Buck at first paid absolutely no attention to them, and later, realizing that they were close to Thornton, tolerated their presence and condescendingly, as if out of grace, accepted their courtesies.