VII

Но все это золотые мечты. But these are all golden dreams. О, скажите, кто это первый объявил, кто первый провозгласил, что человек потому только делает пакости, что не знает настоящих своих интересов; а что если б его просветить, открыть ему глаза на его настоящие, нормальные интересы, то человек тотчас же перестал бы делать пакости, тотчас же стал бы добрым и благородным, потому что, будучи просвещенным и понимая настоящие свои выгоды, именно увидел бы в добре собственную свою выгоду, а известно, что ни один человек не может действовать зазнамо против собственных своих выгод, следственно, так сказать, по необходимости стал бы делать добро? Oh, tell me, who was the first to announce it, who was the first to proclaim that a person only does dirty tricks because he does not know his real interests; and what if you enlighten him, open his eyes to his real, normal interests, then the person would immediately stop doing dirty tricks, immediately become kind and noble, because, being enlightened and understanding his real benefits, he would just see in good his own benefit, but it is known that no man can act in a conspicuous manner against his own benefits, therefore, so to speak, would, of necessity, begin to do good? О младенец! Oh baby! о чистое, невинное дитя! O pure, innocent child! да когда же, во-первых, бывало, во все эти тысячелетия, чтоб человек действовал только из одной своей собственной выгоды? But when, in the first place, did it happen, in all these millennia, that a person acted only from one of his own benefits? Что же делать с миллионами фактов, свидетельствующих о том, как люди зазнамо, то есть вполне понимая свои настоящие выгоды, отставляли их на второй план и бросались на другую дорогу, на риск, на авось, никем и ничем не принуждаемые к тому, а как будто именно только не желая указанной дороги, и упрямо, своевольно пробивали другую, трудную, нелепую, отыскивая ее чуть не в потемках. What to do with the millions of facts that testify to how people are famous, that is, fully understanding their real benefits, put them on the back burner and rushed to another road, at risk, at random, by no one and nothing forced to as if it was just not wanting the indicated road, and stubbornly, willfully punching another, difficult, absurd, looking for it almost in the dark. Ведь, значит, им действительно это упрямство и своеволие было приятнее всякой выгоды… Выгода! After all, it means that this stubbornness and self-will was really more pleasant to them than any benefit ... Benefit! Что такое выгода? What is the benefit? Да и берете ли вы на себя совершенно точно определить, в чем именно человеческая выгода состоит? And do you take it upon yourself to determine exactly what exactly the human benefit consists in?

А что если так случится, что человеческая выгода иной раз не только может, но даже и должна именно в том состоять, чтоб в ином случае себе худого пожелать, а не выгодного? But what if it happens that sometimes human benefit not only can, but even should consist precisely in that, otherwise, wish yourself bad, and not profitable? А если так, если только может быть этот случай, то все правило прахом пошло. And if so, if only this case can be, then the whole rule has gone to dust. Как вы думаете, бывает ли такой случай? Do you think this happens? Вы смеетесь; смейтесь, господа, но только отвечайте: совершенно ли верно сосчитаны выгоды человеческие? You laugh; laugh, gentlemen, but just answer: have the human benefits been calculated absolutely correctly? Нет ли таких, которые не только не уложились, но и не могут уложиться ни в какую классификацию? Are there not those who not only did not fit, but also cannot fit into any classification? Ведь вы, господа, сколько мне известно, весь ваш реестр человеческих выгод взяли средним числом из статистических цифр и из научно-экономических формул. After all, you, gentlemen, as far as I know, took your entire register of human benefits as an average from statistical figures and from scientific and economic formulas. Ведь ваши выгоды — это благоденствие, богатство, свобода, покой, ну и так далее, и так далее; так что человек, который бы, например, явно и зазнамо вошел против всего этого реестра, был бы, по-вашему, ну да и, конечно, по-моему, обскурант или совсем сумасшедший, так ли? After all, your benefits are prosperity, wealth, freedom, peace, and so on, and so on; so that a person who, for example, would openly and conspicuously entered against this whole register, would be, in your opinion, and, of course, in my opinion, an obscurantist or completely crazy, right? Но ведь вот что удивительно: отчего это так происходит, что все эти статистики, мудрецы и любители рода человеческого, при исчислении человеческих выгод, постоянно одну выгоду пропускают? But here's what is surprising: why is it that all these statisticians, sages and lovers of the human race, when calculating human benefits, constantly miss one benefit? Даже и в расчет ее не берут в том виде, в каком ее следует брать, а от этого и весь расчет зависит. It is not even taken into account in the form in which it should be taken, and the whole calculation depends on this. Беда бы не велика, взять бы ее, эту выгоду, да и занесть в список. The trouble would not be great if we took it, this benefit, and even put it on the list. Но в том-то и пагуба, что эта мудреная выгода ни в какую классификацию не попадает, ни в один список не умещается. But the trouble is that this sophisticated benefit does not fall into any classification, does not fit into any list. У меня, например, есть приятель… For example, I have a friend ...

Эх, господа! Eh, gentlemen! да ведь и вам он приятель; да и кому, кому он не приятель! but he is your friend too; and to whom, to whom he is not a friend! Приготовляясь к делу, этот господин тотчас же изложит вам, велеречиво и ясно, как именно надо ему поступить по законам рассудка и истины. Preparing for business, this gentleman will immediately explain to you, eloquently and clearly, exactly how he should act according to the laws of reason and truth. Мало того: с волнением и страстью будет говорить вам о настоящих, нормальных человеческих интересах; с насмешкой укорит близоруких глупцов, не понимающих ни своих выгод, ни настоящего значения добродетели; и — ровно через четверть часа, без всякого внезапного, постороннего повода, а именно по чему-то такому внутреннему, что сильнее всех его интересов, — выкинет совершенно другое колено, то есть явно пойдет против того, об чем сам говорил: и против законов рассудка, и против собственной выгоды, ну, одним словом, против всего… Предупрежду, что мой приятель — лицо собирательное, и потому только его одного винить как-то трудно. Not only that: with excitement and passion he will talk to you about real, normal human interests; mockingly reproach short-sighted fools who do not understand either their own benefits or the real meaning of virtue; and - exactly a quarter of an hour later, without any sudden, extraneous reason, namely for something so internal that is stronger than all his interests, - he will throw out a completely different knee, that is, it will clearly go against what he himself said: and against the laws reason, and against their own benefit, well, in a word, against everything ... I will warn you that my friend is a collective person, and therefore it is somehow difficult to blame him alone. То-то и есть, господа, не существует ли и в самом деле нечто такое, что почти всякому человеку дороже самых лучших его выгод, или (чтоб уж логики не нарушать) есть одна такая самая выгодная выгода (именно пропускаемая-то, вот об которой сейчас говорили), которая главнее и выгоднее всех других выгод и для которой человек, если понадобится, готов против всех законов пойти, то есть против рассудка, чести, покоя, благоденствия, — одним словом, против всех этих прекрасных и полезных вещей, лишь бы только достигнуть этой первоначальной, самой выгодной выгоды, которая ему дороже всего. That is exactly what it is, gentlemen, is there really something that is dearer to almost every person than his best benefits, or (so as not to violate logic) there is one such most advantageous benefit (it is precisely something that is missed, that's about which they said now), which is more important and more profitable than all other benefits and for which a person, if necessary, is ready to go against all laws, that is, against reason, honor, peace, prosperity - in a word, against all these beautiful and useful things, only if only to achieve this initial, most advantageous benefit, which is most dear to him.

— Ну, так все-таки выгоды же, — перебиваете вы меня.— Позвольте-с, мы еще объяснимся, да и не в каламбуре дело, а в том, что эта выгода именно тем и замечательна, что все наши классификации разрушает и все системы, составленные любителями рода человеческого для счастья рода человеческого, постоянно разбивает. - Well, all the same, the benefits are the same, - you interrupt me. - Let me explain, sir, we will explain, and it’s not a pun, but the fact that this benefit is exactly what is remarkable, that all our classifications are destroyed and everything systems made up by lovers of the human race for the happiness of the human race are constantly breaking. Одним словом, всему мешает. Но прежде чем я вам назову эту выгоду, я хочу себя компрометировать лично и потому дерзко объявляю, что все эти прекрасные системы, все эти теории разъяснения человечеству настоящих, нормальных его интересов с тем, чтоб оно, необходимо стремясь достигнуть этих интересов, стало бы тотчас же добрым и благородным, покамест, по моему мненью, одна логистика! But before I tell you this benefit, I want to compromise myself personally, and therefore I boldly declare that all these wonderful systems, all these theories of explaining to mankind its real, normal interests so that it, in an effort to achieve these interests, would immediately become same kind and noble, for the time being, in my opinion, only logistics! Да-с, логистика! Ведь утверждать хоть эту теорию обновления всего рода человеческого посредством системы его собственных выгод, ведь это, по-моему, почти то же… ну хоть утверждать, например, вслед за Боклем, что от цивилизации человек смягчается, следственно, становится менее кровожаден и менее способен к войне. По логике-то, кажется у него и так выходит. Но до того человек пристрастен к системе и к отвлеченному выводу, что готов умышленно исказить правду, готов видом не видать и слыхом не слыхать, только чтоб оправдать свою логику. But a person is so addicted to the system and to an abstract conclusion that he is ready to deliberately distort the truth, he is ready not to see or hear by sight, just to justify his logic. Потому и беру этот пример, что это слишком яркий пример. Therefore, I take this example because it is too vivid an example. Да оглянитесь кругом: кровь рекою льется, да еще развеселым таким образом, точно шампанское. Yes, look around: blood is pouring like a river, and even in a merry way, like champagne. Вот вам все наше девятнадцатое столетие, в котором жил и Бокль. Here is our entire nineteenth century, in which Buckle lived. Вот вам Наполеон — и великий, и теперешний. Here's Napoleon - both the great and the present. Вот вам Северная Америка — вековечный союз. Here's North America - an everlasting union. Вот вам, наконец, карикатурный Шлезвиг-Гольштейн… Here is, finally, a caricature of Schleswig-Holstein ...

И что такое смягчает в нас цивилизация? And what is it that civilization softens in us? Цивилизация выработывает в человеке только многосторонность ощущений и… решительно ничего больше. Civilization develops in a person only the versatility of sensations and ... absolutely nothing more. А через развитие этой многосторонности человек еще, пожалуй, дойдет до того, что отыщет в крови наслаждение. And through the development of this versatility, a person will probably come to the point where he will find pleasure in his blood. Ведь это уж и случалось с ним. After all, this already happened to him. Замечали ли вы, что самые утонченные кровопроливцы почти сплошь были самые цивилизованные господа, которым все эти разные Атиллы да Стеньки Разины иной раз в подметки не годились, и если они не так ярко бросаются в глаза, как Атилла и Стенька Разин, так это именно потому, что они слишком часто встречаются, слишком обыкновенны, примелькались. Have you noticed that the most refined bloodsheds were almost entirely the most civilized gentlemen, to whom all these different Attila and Stenka Razin sometimes did not fit soles, and if they are not so strikingly striking as Attila and Stenka Razin, it is precisely because that they meet too often, too common, become familiar. По крайней мере, от цивилизации человек стал если не более кровожаден, то уже, наверно, хуже, гаже кровожаден, чем прежде. At least, from civilization, man has become, if not more bloodthirsty, then already, probably, worse, more disgusting bloodthirsty than before. Прежде он видел в кровопролитии справедливость и с покойною совестью истреблял кого следовало; теперь же мы хоть и считаем кровопролитие гадостью, а все-таки этой гадостью занимаемся, да еще больше, чем прежде. Previously, he saw justice in bloodshed and, with a calm conscience, he exterminated whoever was needed; Now, although we consider bloodshed to be disgusting, we are still engaged in this disgusting, and even more than before. Что хуже?— сами решите. Which is worse? - decide for yourself. Говорят, Клеопатра (извините за пример из римской истории) любила втыкать золотые булавки в груди своих невольниц и находила наслаждение в их криках и корчах. They say that Cleopatra (sorry for the example from Roman history) loved to stick gold pins in the breasts of her slaves and found pleasure in their screams and writhing. Вы скажете, что это было во времена, говоря относительно, варварские; что и теперь времена варварские, потому что (тоже говоря относительно) и теперь булавки втыкаются; что и теперь человек хоть и научился иногда видеть яснее, чем во времена варварские, но еще далеко не приучился поступать так, как ему разум и науки указывают. You will say that it was at a time, speaking relatively, barbaric; that even now times are barbaric, because (also speaking relatively) now the pins are being stuck; that even now man, although he sometimes learned to see more clearly than in barbaric times, has not yet learned to act as reason and science indicate to him.

Но все-таки вы совершенно уверены, что он непременно приучится, когда совсем пройдут кой-какие старые, дурные привычки и когда здравый смысл и наука вполне перевоспитают и нормально направят натуру человеческую. But all the same, you are absolutely sure that he will certainly get used to it when some old, bad habits have completely passed away and when common sense and science have completely re-educated and normally direct human nature. Вы уверены, что тогда человек и сам перестанет добровольно ошибаться и, так сказать, поневоле не захочет роднить свою волю с нормальными своими интересами. You are sure that then the person himself will stop voluntarily making mistakes and, so to speak, will unwillingly want to relate his will to his normal interests. Мало того: тогда, говорите вы, сама наука научит человека (хоть это уж и роскошь, по-моему), что ни воли, ни каприза на самом-то деле у него и нет, да и никогда не бывало, а что он сам не более, как нечто вроде фортепьянной клавиши или органного штифтика; и что, сверх того, на свете есть еще законы природы; так что все, что он ни делает, делается вовсе не по его хотенью, а само собою, по законам природы. Not only that: then, you say, science itself will teach a person (even though this is a luxury, in my opinion) that in fact he has neither will nor whim, and indeed it never happened, but that he himself nothing more than a kind of piano key or organ finger; and that, besides that, there are still laws of nature in the world; so that everything he does is done not at all according to his will, but by itself, according to the laws of nature. Следственно, эти законы природы стоит только открыть, и уж за поступки свои человек отвечать не будет и жить ему будет чрезвычайно легко. Consequently, one has only to discover these laws of nature, and a person will not be responsible for his actions and it will be extremely easy for him to live. Все поступки человеческие, само собою, будут расчислены тогда по этим законам, математически, вроде таблицы логарифмов, до 108 000, и занесены в календарь; или еще лучше того, появятся некоторые благонамеренные издания, вроде теперешних энциклопедических лексиконов, в которых все будет так точно исчислено и обозначено, что на свете уже не будет более ни поступков, ни приключений. All human actions, of course, will then be calculated according to these laws, mathematically, like a table of logarithms, up to 108,000, and entered into the calendar; or even better, there will be some well-meaning publications, like the current encyclopedic lexicons, in which everything will be so precisely calculated and indicated that there will be no more actions or adventures in the world.

Тогда-то, — это всё вы говорите, — настанут новые экономические отношения, совсем уж готовые и тоже вычисленные с математическою точностью, так что в один миг исчезнут всевозможные вопросы, собственно потому, что на них получатся всевозможные ответы. Then - this is all you say - new economic relations will come, completely ready and also calculated with mathematical precision, so that all sorts of questions will disappear in an instant, in fact, because all sorts of answers will be obtained to them. Тогда выстроится хрустальный дворец. Then the crystal palace will be built. Тогда… Ну, одним словом, тогда прилетит птица Каган. Then ... Well, in a word, then the Kagan bird will fly. Entonces ... Bueno, en una palabra, entonces el pájaro Kagan volará. Конечно, никак нельзя гарантировать (это уж я теперь говорю), что тогда не будет, например, ужасно скучно (потому что что ж и делать-то, когда все будет расчислено по табличке), зато все будет чрезвычайно благоразумно. Of course, there is no guarantee (this is what I am saying now) that then, for example, it will not be terribly boring (because what is there to do when everything is calculated according to the table), but everything will be extremely prudent. Конечно, от скуки чего не выдумаешь! Of course, out of boredom you can't imagine anything! Ведь и золотые булавки от скуки втыкаются, но это бы все ничего. After all, gold pins are stuck out of boredom, but that would be all right. Скверно то (это опять-таки я говорю), что чего доброго, пожалуй, и золотым булавкам тогда обрадуются. It is bad (this is again I say) that what good, perhaps, and then the gold pins will be delighted. Ведь глуп человек, глуп феноменально. A man is stupid, phenomenally stupid. То есть он хоть и вовсе не глуп, но уж зато неблагодарен так, что поискать другого, так не найти. That is, although he is not at all stupid, he is so ungrateful that to look for another, you cannot find it. Ведь я, например, нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того ни с сего среди всеобщего будущего благоразумия возникнет какой-нибудь джентльмен с неблагородной или, лучше сказать, с ретроградной и насмешливою физиономией, упрет руки в боки и скажет нам всем: а что, господа, не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного разу, ногой, прахом, единственно с тою целью, чтоб все эти логарифмы отправились к черту и чтоб нам опять по своей глупой воле пожить! After all, I, for example, would not be at all surprised if, for no reason at all, among the general future prudence, some gentleman with an ignoble or, better to say, with a retrograde and mocking face appears, rests his hands on his hips and tells us all: why , gentlemen, shouldn't we push all this prudence at once, foot, dust, with the sole purpose that all these logarithms go to hell and so that we can live again of our stupid will!

Это бы еще ничего, но обидно то, что ведь непременно последователей найдет: так человек устроен. That would be nothing, but it is a shame that he will certainly find followers: this is how man is made. И все это от самой пустейшей причины, об которой бы, кажется, и упоминать не стоит: именно оттого, что человек, всегда и везде, кто бы он ни был, любил действовать так, как хотел, а вовсе не так, как повелевали ему разум и выгода; хотеть же можно и против собственной выгоды, а иногда и положительно должно (это уж моя идея). And all this for the most empty reason, which, it seems, is not worth mentioning: precisely because a person, always and everywhere, whoever he was, loved to act as he wanted, and not at all as he was commanded reason and profit; one can also want against one's own benefit, and sometimes it should be positively (this is my idea). Свое собственное, вольное и свободное хотенье, свой собственный, хотя бы самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хоть бы даже до сумасшествия,— вот это-то все и есть та самая, пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к черту. Your own, free and free will, your own, even the wildest whim, your own fantasy, irritated sometimes even to the point of insanity - this is all that is the very missed, the most profitable benefit, which is under no classification does not fit and from which all systems and theories are constantly scattered to hell. И с чего это взяли все эти мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, какого-то добродетельного хотения? And where did all these sages get it that a person needs some kind of normal, some kind of virtuous desire? С чего это непременно вообразили они, что человеку надо непременно благоразумно выгодного хотенья? Why did they certainly imagine that a person must certainly have a prudently beneficial desire? Человеку надо — одного только самостоятельного хотенья, чего бы эта самостоятельность ни стоила и к чему бы ни привела. A person needs only one independent desire, whatever this independence may cost and whatever it may lead to. Ну и хотенье ведь черт знает… Well, and desire, after all, the devil only knows ...