XI

Конец концов, господа: лучше ничего не делать! Finally, gentlemen: it's better not to do anything! Лучше сознательная инерция! Better conscious inertia! Итак, да здравствует подполье! So, long live the underground! Я хоть и сказал, что завидую нормальному человеку до последней желчи, но на таких условиях, в каких я вижу его, не хочу им быть (хотя все-таки не перестану ему завидовать. Although I said that I envy a normal person to the last bitterness, but under the conditions in which I see him, I do not want to be him (although I still will not cease to envy him. Нет, нет, подполье во всяком случае выгоднее!) No, no, the underground is in any case more profitable!) Там по крайней мере можно… Эх! There at least you can ... Eh! да ведь я и тут вру! Why, I'm lying here too! Вру, потому что сам знаю, как дважды два, что вовсе не подполье лучше, а что-то другое, совсем другое, которого я жажду, но которого никак не найду! I’m lying, because I myself know, like two and two, that underground is not better at all, but something else, completely different, which I yearn for, but which I will never find! К черту подполье! To hell with the underground!

Даже вот что тут было бы лучше: это — если б я верил сам хоть чему-нибудь из всего того, что теперь написал. Even this would be better here: if I myself believed in anything of everything that I have now written. Клянусь же вам, господа, что я ни одному, ни одному-таки словечку не верю из того, что теперь настрочил! I swear to you, gentlemen, that I do not believe a single word from what I have now scribbled! То есть я и верю, пожалуй, но в то же самое время, неизвестно почему, чувствую и подозреваю, что я вру как сапожник.

— Так для чего же писали все это? — говорите вы мне.

— А вот посадил бы я вас лет на сорок безо всякого занятия, да и пришел бы к вам через сорок лет, в подполье, наведаться, до чего вы дошли? - But I would have put you in prison for forty years without any occupation, and I would have come to you in forty years, underground, to visit, what have you reached? Разве можно человека без дела на сорок лет одного оставлять? Is it possible to leave a person idle for forty years alone?

И это не стыдно, и это не унизительно! — может быть, скажете вы мне, презрительно покачивая головами. — Вы жаждете жизни и сами разрешаете жизненные вопросы логической путаницей. - You thirst for life and you yourself solve life questions with logical confusion. И как назойливы, как дерзки ваши выходки, и в то же время как вы боитесь! And how intrusive, how impudent your antics are, and at the same time how afraid you are! Вы говорите вздор и довольны им; вы говорите дерзости, а сами беспрерывно боитесь за них и просите извинения. You talk nonsense and are pleased with it; you speak insolently, but you yourself are incessantly afraid for them and ask for an apology. Вы уверяете, что ничего не боитесь, и в то же время в нашем мнении заискиваете. You assure that you are not afraid of anything, and at the same time, curry favor with our opinion. Вы уверяете, что скрежещете зубами, и в то же время острите, чтоб нас рассмешить. You insist that you are grinding your teeth, and at the same time you are sharpening to make us laugh. Вы знаете, что остроты ваши неостроумны, но вы, очевидно, очень довольны их литературным достоинством. You know that your witticisms are not funny, but you are obviously very pleased with their literary merit. Вам, может быть, действительно случалось страдать, но вы нисколько не уважаете своего страдания. You may have really happened to suffer, but you do not respect your suffering in the least. В вас есть и правда, но в вас нет целомудрия; вы из самого мелкого тщеславия несете правду на показ, на позор, на рынок… Вы действительно хотите что-то сказать, но из боязни прячете ваше последнее слово, потому что у вас нет решимости его высказать, а только трусливое нахальство. There is truth in you, but there is no chastity in you; out of the smallest vanity you bring the truth to the show, to shame, to the market ... You really want to say something, but out of fear you hide your last word, because you have no determination to express it, but only cowardly insolence. Вы хвалитесь сознанием, но вы только колеблетесь, потому что хоть ум у вас и работает, но сердце ваше развратом помрачено, а без чистого сердца — полного, правильного сознания не будет. You boast about your consciousness, but you only hesitate, because even though your mind is working, your heart is darkened by depravity, and without a pure heart, there will be no complete, correct consciousness. И сколько в вас назойливости, как вы напрашиваетесь, как вы кривляетесь! And how much importunity you have, how you ask for it, how you grimace! Ложь, ложь и ложь!

Разумеется, все эти ваши слова я сам теперь сочинил. Of course, I have now composed all these words of yours. Это тоже из подполья. This is also from the underground. Я там сорок лет сряду к этим вашим словам в щелочку прислушивался. Я их сам выдумал, ведь только это и выдумывалось. Не мудрено, что наизусть заучилось и литературную форму приняло…

все напечатаю да еще вам дам читать? И вот еще для меня задача: для чего, в самом деле, называю я вас «господами», для чего обращаюсь к вам, как будто и вправду к читателям? And here's another problem for me: why, in fact, do I call you "gentlemen", why do I appeal to you, as if it were really to the readers? Таких признаний, какие я намерен начать излагать, не печатают и другим читать не дают. По крайней мере, я настолько твердости в себе не имею да и нужным не считаю иметь. At least, I don’t have such firmness in myself, and I don’t think it necessary to have it. Но видите ли: мне в голову пришла одна фантазия, и я во что бы ни стало ее хочу осуществить. But you see: a fantasy came to my mind, and I want to realize it by all means. Вот в чем дело.

Есть в воспоминаниях всякого человека такие вещи, которые он открывает не всем, а разве только друзьям. There are things in the memories of every person that he reveals not to everyone, but perhaps only to his friends. Есть и такие, которые он и друзьям не откроет, а разве только себе самому, да и то под секретом. There are some that he will not reveal to his friends, but perhaps only to himself, and even then in secret. Но есть, наконец, и такие, которые даже и себе человек открывать боится, и таких вещей у всякого порядочного человека довольно-таки накопится. But, finally, there are those that even a person is afraid to open to himself, and every decent person will have enough of such things. То есть даже так: чем более он порядочный человек, тем более у него их и есть. That is, even so: the more decent a person he is, the more he has them. По крайней мере, я сам только недавно решился припомнить иные мои прежние приключения, а до сих пор всегда обходил их, даже с каким-то беспокойством. At least, I myself only recently dared to recall some of my previous adventures, and until now I have always avoided them, even with some kind of uneasiness. Теперь же, когда я не только припоминаю, но даже решился записывать, теперь я именно хочу испытать: можно ли хоть с самим собой совершенно быть откровенным и не побояться всей правды? Now, when I not only remember, but even decided to write it down, now I just want to experience: is it possible even with myself to be completely frank and not be afraid of the whole truth? Замечу кстати: Гейне утверждает, что верные автобиографии почти невозможны, и человек сам об себе наверно налжет. Let me note by the way: Heine claims that correct autobiographies are almost impossible, and a person is likely to lie about himself. По его мнению, Руссо, например, непременно налгал на себя в своей исповеди,{21} и даже умышленно налгал, из тщеславия. In his opinion, Rousseau, for example, certainly lied on himself in his confession, {21} and even deliberately lied, out of vanity. Я уверен, что Гейне прав; я очень хорошо понимаю, как иногда можно единственно из одного тщеславия наклепать на себя целые преступления, и даже очень хорошо постигаю, какого рода может быть это тщеславие. I'm sure Heine is right; I understand very well how sometimes it is possible to rivet entire crimes on oneself out of vanity alone, and I even very well comprehend what kind of vanity this can be. Но Гейне судил о человеке, исповедовавшемся перед публикой. But Heine judged a man who confessed in front of an audience. Я же пишу для одного себя и раз навсегда объявляю, что если я и пишу как бы обращаясь к читателям, то единственно только для показу, потому что так мне легче писать. I write for myself alone, and once and for all declare that if I write, as it were, addressing the readers, it is only for show, because it is easier for me to write this way. Тут форма, одна пустая форма, читателей же у меня никогда не будет. Here is a form, one empty form, and I will never have readers. Я уже объявил это… I have already announced this ...

Я ничем не хочу стесняться в редакции моих записок. I do not want to be ashamed of anything in the edition of my notes. Порядка и системы заводить не буду. I will not start order and systems. Что припомнится, то и запишу. I will write down what I remember. Ну вот, например: могли бы придраться к слову и спросить меня: если вы действительно не рассчитываете на читателей, то для чего же вы теперь делаете с самим собой, да еще на бумаге, такие уговоры, то есть что порядка и системы заводить не будете, что запишете то, что припомнится, и т. д., и т. д.? Well, for example: you could find fault with the word and ask me: if you really do not count on readers, then why are you now doing with yourself, and even on paper, such persuasions, that is, that you will not establish order and systems that you will write down what is remembered, etc., etc.? К чему вы объясняетесь? What are you explaining to? К чему извиняетесь? Why are you apologizing?

Тут, впрочем, целая психология. Может быть, и то, что я просто трус. Maybe the fact that I'm just a coward. А может быть, и то, что я нарочно воображаю перед собой публику, чтоб вести себя приличнее, в то время когда буду записывать. Or maybe the fact that I deliberately imagine the audience in front of me in order to behave more decently while I write. Причин может быть тысяча. There could be a thousand reasons. Но вот что еще: для чего, зачем собственно я хочу писать? But here's another thing: for what, why, in fact, do I want to write? Если не для публики, так ведь можно бы и так, мысленно все припомнить, не переводя на бумагу. If not for the public, then it would be possible to recall everything mentally without translating it onto paper. Так-с; но на бумаге оно выйдет как-то торжественнее. So, sir; but on paper it will come out somehow more solemn. В этом есть что-то внушающее, суда больше над собой будет, слогу прибавится. There is something inspiring in this, there will be more judgment on oneself, the syllable will be added. Кроме того: может быть, я от записывания действительно получу облегчение. Besides, maybe I'll really get relief from writing. Вот нынче, например, меня особенно давит одно давнишнее воспоминание. Today, for example, I am especially depressed by one long-standing memory. Припомнилось оно мне ясно еще на днях и с тех пор осталось со мною, как досадный музыкальный мотив, который не хочет отвязаться. I remembered it clearly the other day, and since then it has remained with me as an annoying musical tune that does not want to get rid of it. А между тем надобно от него отвязаться. Meanwhile, we must get rid of him. Таких воспоминаний у меня сотни; но по временам из сотни выдается одно какое-нибудь и давит. I have hundreds of such memories; but from time to time one of a hundred comes out and crushes. Я почему-то верю, что если я его запишу, то оно и отвяжется. For some reason I believe that if I write it down, then it will get rid of. Отчего ж не испробовать? Why not try it? Наконец: мне скучно, а я постоянно ничего не делаю. Finally: I'm bored and I don't do anything all the time. Записыванье же действительно как будто работа. Recording is really like a job. Говорят, от работы человек добрым и честным делается. They say that work makes a person kind and honest. Ну вот шанс по крайней мере. Well here's a chance at least. Нынче идет снег, почти мокрый, желтый, мутный. Today it is snowing, almost wet, yellow, cloudy. Вчера шел тоже, на днях тоже шел. Yesterday I walked too, the other day I walked too. Мне кажется, я по поводу мокрого снега и припомнил тот анекдот, который не хочет теперь от меня отвязаться. It seems to me that I am about the wet snow and recalled the anecdote that does not want to get rid of me now. Итак, пусть это будет повесть по поводу мокрого снега. So let this be a tale about wet snow.