IV IV

Утром в Страстной понедельник Матвей слышал из своей комнаты, как Дашутка сказала Аглае: |||Monday||||||||| On the morning of Holy Monday, Matvey heard from his room Dashutka say to Aglaya:

- Дядя Матвей говорил надысь, поститься, говорил, не надо. ||||fast|said|| - Uncle Matvey said hopes, fasting, said, no need.

Матвей припомнил весь разговор, какой у него был накануне с Дашуткой, и ему вдруг стало обидно. ||||||||the day before|||||||hurtful Matvey recalled the whole conversation he had with Dashutka the day before, and he suddenly felt hurt.

- Девушка, не греши! - Girl, do not sin! - сказал он стонущим голосом, как больной. he said in a groaning voice like a sick man. - Без постов нельзя, Сам Господь наш постился сорок дней. - Without fasting it is impossible, our Lord Himself fasted forty days. А только я тебе объяснял, что худому человеку и пост не в пользу. ||||||thin|||||| And only I explained to you that fasting is not good for a thin person.

- А ты только послушай заводских, они научат добру, - проговорила насмешливо Аглая, моя пол (в будни она обыкновенно мыла полы и при этом сердилась на всех). ||||||||said mockingly||||floor|||||||||||| “Just listen to the factory workers, they will teach you good things,” Aglaya said mockingly, my floor (on weekdays she usually washed the floors and was angry with everyone). - На заводе известно какой пост. ||known||position - The plant knows what post. Ты вот спроси его, дядю-то своего, спроси про душеньку, как он с ней, с гадюкой, в постные дни молоко трескал. |||||||ask||sweetheart||||||viper|||||drank milk Just ask him, your uncle, ask about darling, how he cracked milk with her, with the viper, on fast days. Других-то он учит, а сам забыл про гадюку. He teaches others, but he himself has forgotten about the viper. А спроси; кому он деньги оставил, кому? |ask||||| And ask; to whom did he leave the money, to whom?

Матвей тщательно, как неопрятную рану, скрывал ото всех, что в тот самый период своей жизни, когда во время молений с ним вместе прыгали и бегали старухи и девки, он вступил в связь с одною мещанкой и имел от нее ребенка. |||untidy|||||||||||life|||||||||||||||entered into|||||||||| Matvey carefully, like an untidy wound, hid from everyone that in that very period of his life, when old women and girls jumped and ran with him during prayers, he entered into a relationship with one bourgeois woman and had a child from her. Уезжая домой, он отдал этой женщине всё, что скопил на заводе, а для себя на проезд взял у хозяина, и теперь у него было всего несколько рублей, которые он тратил на чай и свечи. ||||||||saved up|||||||fare|||||||||||||||||| Leaving home, he gave this woman everything that he had saved at the factory, and for himself he took it from the owner for travel, and now he had only a few rubles, which he spent on tea and candles. "Душенька" потом извещала его, что ребенок умер, и спрашивала в письме, как поступить с деньгами. "Darling" then informed him that the child had died, and asked in a letter what to do with the money. Это письмо принес со станции работник, Аглая перехватила и прочла, и потом каждый день попрекала Матвея "душенькой". ||brought|||||intercepted|||||||reproached|| This letter was brought from the station by an employee, Aglaya intercepted and read it, and then every day she reproached Matvey with "darling." - Шутка, девятьсот рублей! joke|| - It's a joke, nine hundred rubles! - продолжала Аглая. Aglaya continued. - Отдал девятьсот рублей чужой гадюке, заводской кобыле, чтоб ты лопнул! |nine hundred|||||||| - I gave nine hundred rubles to someone else's viper, a factory mare, so that you burst! - Она уже разошлась и кричала визгливо: - Молчишь? ||got upset|||screechingly|you're silent - She has already parted and shouted shrilly: - Are you silent? Я б тебя разорвала, лядащий! |||would tear you apart|lying one I would have torn you apart, daddy! Девятьсот рублей, как копеечка! Nine hundred rubles, like a penny! Ты бы под Дашутку подписал - своя, не чужая, - а то послал бы в Белев Марьиным сиротам несчастным. |||||||not foreign||||||||orphans| You would have signed for Dashutka - your own, not someone else's - otherwise you would have sent Mary's unfortunate orphans to Belev. И не подавилась твоя гадюка, будь она трижды анафема проклята, дьяволица, чтоб ей светлого дня не дождаться! |||||||thrice||||||||| And your viper did not choke, be she cursed three times anathema, devil, so that she does not wait for a bright day!

Яков Иваныч окликнул ее; было уже время начинать часы. ||called out|||||| Yakov Ivanitch called out to her; it was already time for the clock to begin. Она умылась, надела белую косыночку и пошла в молельную к своему любимому брату уже тихая, скромная. |washed up|||||||prayer room||||||| She washed, put on a white kerchief and went to the prayer room to her beloved brother, already quiet, modest. Когда она говорила с Матвеем или в трактире подавала мужикам чай, то это была тощая, остроглазая, злая старуха, в молельной же лицо у нее было чистое, умиленное, сама она как-то вся молодела, манерно приседала и даже складывала сердечком губы. ||||||||served||||||thin||||||||||||tender touched||||||||squatted|||pursed|| When she spoke to Matvey or served tea to the peasants in the tavern, she was a skinny, sharp-eyed, angry old woman, in the prayer room her face was pure, tender, she herself somehow looked all younger, crouched in a mannerly manner, and even folded her lips with a heart.

Яков Иваныч начал читать часы тихо и заунывно, как он читал всегда в Великий пост. ||||clock|||monotonously||||||| Yakov Ivanovich began to read the clock quietly and mournfully, as he always read in Great Lent. Почитав немного, он остановился, чтобы прислушаться к покою, какой был во всем доме, и потом продолжал опять читать, испытывая удовольствие; он молитвенно складывал руки, закатывал глаза, покачивал головой, вздыхал. |||||listen to||silence||||||||||||||prayerfully||||||| After reading a little, he stopped to listen to the peace that was in the whole house, and then he went on reading again, experiencing pleasure; he folded his hands in prayer, rolled his eyes, shook his head, sighed. Но вдруг послышались голоса. But suddenly voices were heard. К Матвею пришли в гости жандарм и Сергей Никанорыч. The gendarme and Sergei Nikanoritch came to see Matvey. Яков Иваныч стеснялся читать вслух и петь, когда в доме были посторонние, и теперь, услышав голоса, стал читать шепотом и медленно. ||was shy|||||||||||||||||| Yakov Ivanitch was embarrassed to read aloud and sing when there were strangers in the house, and now, hearing voices, he began to read in a whisper and slowly. В молельной было слышно, как буфетчик говорил: |||heard||| In the prayer room, the barman could be heard saying:

- Татарин в Щепове сдает свое дело за полторы тысячи. ||Shchepovo|||||| - A Tatar in Shchepovo rents his business for fifteen hundred. Можно дать ему теперь пятьсот, а на остальные вексель. ||||||||promissory note You can now give him five hundred, and the rest of the bill. Так вот, Матвей Васильич, будьте столь благонадежны, одолжите мне эти пятьсот рублей. So, Matvey Vasilich, be so trustworthy, lend me these five hundred rubles. Я вам два процента в месяц. I give you two percent a month.

- Какие у меня деньги! - What money I have!

- изумился Матвей. was amazed| - Matvey was amazed. - Какие у меня деньги! - What money I have!

- Два процента в месяц, это для вас как с неба, -объяснял жандарм. ||||||||with||| - Two percent a month, it's like from heaven for you, - explained the gendarme. - А лежавши у вас, ваши деньги только моль ест и больше никакого результата. ||||||||||more|| - And lying with you, your money only moth eats and no more result.

Потом гости ушли, и наступило молчание. ||left|||silence Then the guests left and there was silence. Но едва Яков Иваныч начал опять читать вслух и петь, как из-за двери послышался голос: But as soon as Yakov Ivanitch began to read aloud and sing again, a voice was heard from behind the door:

- Братец, позвольте мне лошади в Веденяпино съездить! brother|||||| - Brother, let me ride the horse to Vedenyapino!

Это был Матвей. It was Matvey. И у Якова на душе стало опять непокойно. ||||soul||| And Jacob's soul became restless again.

- На чем же вы поедете? - What will you go on? - спросил он, подумав. he asked, thinking. - На гнедом работник свинью повез, а на жеребчике я сам поеду в Шутейкино, вот как кончу. |||||||colt|||||||| - The worker took the pig on the bay, and on the stallion I'll go to Shuteikino myself, that's how I'll finish.

- Братец, почему это вы можете распоряжаться лошадями, а я нет? |||||manage|||| - Brother, why is it you can manage the horses, but I can not? спросил с раздражением Матвей. Matvey asked irritably.

- Потому что я не гулять, а по делу. - Because I do not walk, but on business.

- Имущество у нас общее, значит, и лошади общие, и вы это должны понимать, братец. property||||||||||||| - We have common property, which means that the horses are common, and you must understand this, brother.

Наступило молчание. There was a silence. Яков не молился и ждал, когда отойдет от двери Матвей. ||prayed||||||| Yakov did not pray and waited for Matvey to leave the door.

- Братец, - говорил Матвей, - я человек больной, не хочу я имения, Бог с ним, владейте, но дайте хоть малую часть на пропитание в моей болезни. |||||||||estate|||||||||||sustenance||| “Brother,” Matvey said, “I’m a sick man, I don’t want an estate, God be with him, have it, but give me at least a small part for food in my illness. Дайте, и я уйду. Give, and I'll be gone.

Яков молчал. Jacob was silent. Ему очень хотелось развязаться с Матвеем, но дать ему денег он не мог, так как все деньги были при деле; да и во всем роду Тереховых не было еще примера, чтобы братья делились; делиться разориться. |||cut ties||||||||||||||||||and||||||||example|||share money|| He really wanted to get rid of Matvey, but he could not give him money, since all the money was in business; and in the whole family of Terekhovs there was not yet an example for the brothers to share; share go broke.

Яков молчал и всё ждал, когда уйдет Матвей, и всё смотрел на сестру, боясь, как бы она не вмешалась и не началась бы опять брань, какая была утром. Yakov was silent and kept waiting for Matvey to leave, and kept looking at his sister, fearing that she might interfere and start scolding again, as it had been in the morning. Когда, наконец, Матвей ушел, он продолжал читать, но уже удовольствия не было, от земных поклонов тяжелела голова и темнело в глазах, и било скучно слушать свой тихий, заунывный голос. |||||||||||||||||||||||||||monotonous| When, at last, Matvey left, he continued to read, but there was no longer any pleasure, bowing to the ground made his head heavy and dark in his eyes, and it was boring to listen to his quiet, mournful voice. Когда такой упадок духа бывал у него по ночам, то он объяснял ею тем, что не было сна, днем же это его пугало и ему начинало казаться, что на голове и на плечах у него сидят бесы. ||decline|spirit||||||||explained it||||||||||||||||||||||||| When he had such a discouragement at night, he explained by her that there was no sleep, but during the day it frightened him and it began to seem to him that demons were sitting on his head and shoulders.

Кончив кое-как часы, недовольный и сердитый, он поехал в Шутейкино. ||||displeased|||||| Having finished somehow the watch, displeased and angry, he drove to Shuteikino. Еще осенью землекопы рыли около Прогонной межевую канаву и прохарчили в трактире 18 рублей, и теперь нужно было застать в Шутейкине их подрядчика и получить с него эти деньги. ||diggers|dug||||||||||||||catch||||contractor|||||| Back in the fall, the diggers dug a boundary ditch near the Progonnaya ditch and prowled 18 rubles in the tavern, and now they had to find their contractor in Shuteikin and get this money from him. От тепла и метелей дорога испортилась, стала темною и ухабистою и местами уже проваливалась; снег по бокам осел ниже дороги, так что приходилось ехать, как по узкой насыпи, и сворачивать при встречах было очень трудно. ||||||||||||||||sides|||||||||||||turn||||| The road deteriorated from heat and snowstorms, became dark and bumpy, and in places had already collapsed; the snow on the sides settled below the road, so we had to drive as if along a narrow embankment, and it was very difficult to turn off when we met. Небо хмурилось еще с утра, и дул сырой ветер... The sky was gloomy since morning, and a damp wind was blowing ...

Навстречу ехал длинный обоз: бабы везли кирпич. |||convoy||| A long wagon train was driving towards us: women were carrying bricks. Яков должен был свернуть с дороги; лошадь его вошла в снег по брюхо, сани-одиночки накренились вправо, и сам он, чтобы не свалиться, согнулся влево и сидел так всё время, пока мимо него медленно подвигался обоз; он слышал сквозь ветер, как скрипели сани и дышали тощие лошади и как бабы говорили про него: "Богомолов едет", - а одна, поглядев с жалостью на его лошадь, сказала быстро: |had to||turn off|||horse||went in||snow||||||||||||fall over||||||||||||||||||||||||||||said|||||||||||||| Yakov had to turn off the road; his horse entered the snow belly up to its belly, the lone sleds tilted to the right, and he himself, in order not to fall, bent to the left and sat there all the time while the train slowly moved past him; through the wind he heard the sledges creaking and the skinny horses breathing, and the women saying about him: "Bogomolov is coming," and one, looking at his horse with pity, said quickly: - Похоже, снег до Егория пролежит. - It looks like the snow will lie down to Yegoriy. Замучились! we're exhausted Tortured!

Яков сидел неудобно, согнувшись, и щурил глаза от ветра, а перед ним всё мелькали то лошади, то красный кирпич. |||||squinted|||||||||||||brick Yakov sat uncomfortably, bent over, screwing up his eyes from the wind, and in front of him all the time flashed horses, now a red brick. И, быть может, оттого, что ему было неудобно и болел бок, вдруг ему стало досадно, и дело, по которому он теперь ехал, показалось ему неважным, и он сообразил, что можно было бы в Шутейкино послать завтра работника. |||||||||hurt|side||||annoying|||||||||||||||||||||| And, perhaps, because he was uncomfortable and had a sore side, he suddenly felt annoyed, and the business on which he was now traveling seemed unimportant to him, and he realized that it would be possible to send an employee to Shuteikino tomorrow. Опять почему-то, как в прошлую бессонную ночь, он вспомнил слова про верблюда и затем полезли в голову разные воспоминания то о мужике, который продавал краденую лошадь, то о пьянице, то о бабах, которые приносили ему в заклад самовары. |||||previous||||remembered|||camel||||||||||||sold|stolen||||||||||||| Again, for some reason, as on the previous sleepless night, he remembered the words about the camel and then various memories came into his head, either about a peasant who was selling a stolen horse, now about a drunkard, now about women who brought samovars to him as a mortgage. Конечно, каждый купец старается взять больше, но Яков почувствовал утомление оттого, что он торговец, ему захотелось уйти куда-нибудь подальше от этого порядка и стало скучно от мысли, что сегодня ему еще надо читать вечерню. ||merchant|tries||||||fatigue||||||||||||||||||||||||| Of course, every merchant tries to take more, but Yakov felt tired of being a merchant, he wanted to go somewhere far away from this order and got bored with the thought that he still had to read Vespers today. Ветер бил ему прямо в лицо и шуршал в воротнике, и казалось, что это он нашептывал ему все эти мысли, принося их с широкого белого поля... Глядя на это поле, знакомое ему с детства, Яков вспоминал, что точно такая же тревога и те же мысли были у него в молодые годы, когда на него находили мечтания и колебалась вера. |hit||||||||||||||whispered||||||||||||||||||||remembered|||||anxiety|||||||||||||||daydreams||wavered|faith The wind beat right in his face and rustled in his collar, and it seemed that he was whispering all these thoughts to him, bringing them from a wide white field ... Looking at this field, familiar to him from childhood, Yakov recalled that exactly the same anxiety and he had the same thoughts in his youth, when dreams were found in him and faith hesitated.

Ему было жутко оставаться одному в поле; он повернул назад и тихо поехал за обозом, а бабы смеялись и говорили: It was terrifying for him to be alone in the field; he turned back and rode quietly behind the wagon train, while the women laughed and said:

- Богомолов вернулся. |returned - Bogomolov returned.

Дома, по случаю поста, ничего не варили и не ставили самовара, и день поэтому казался очень длинным. ||||||cooked||||||day|||| At home, on the occasion of the fast, nothing was cooked or a samovar was put on, and therefore the day seemed very long. Яков Иваныч давно уже убрал лошадь, отпустил муки на станцию и раза два принимался читать псалтирь, а до вечера всё еще было далеко. ||||||let go|flour||||||||||||||| Yakov Ivanitch had long since removed the horse, let the torment go to the station, and once or twice began to read the Psalter, but it was still a long way off until evening. Аглая вымыла уже все полы, и, от нечего делать, убирала у себя в сундуке, крышка которого изнутри была вся оклеена ярлыками с бутылок. |||||||||||||||which|inside|||||| Aglaya had already washed all the floors, and, having nothing to do, she was cleaning in her chest, the lid of which was all pasted over from the inside with labels from bottles. Матвей, голодный и грустный, сидел и читал или же подходил к голландской печке и подолгу осматривал изразцы, которые напоминали ему завод. |hungry||sad||||||||||||examined|tiles|||| Matvey, hungry and sad, sat and read, or went to the Dutch stove and spent a long time examining the tiles that reminded him of a factory. Дашутка спала, потом, проснувшись, пошла поить скотину. |||waking up||| Dashutka was asleep, then, waking up, she went to water the cattle. У нее, когда она доставала воду из колодца, оборвалась веревка и ведро упало в воду. ||||pulled up|||well|broke off|||||| When she got water from the well, her rope broke and the bucket fell into the water. Работник стал искать багор, чтобы вытащить ведро, а Дашутка ходила за ним по грязному снегу, босая, с красными, как у гусыни, ногами и повторяла: "Там глыбя!" |||gaff hook||||||||||||barefoot||||||||||chunk of ice The worker began to look for a hook in order to pull out the bucket, and Dashutka followed him through the dirty snow, barefoot, with legs red like a goose and repeating: "There is a lump!" Она хотела сказать, что в колодце глубже, чем может достать багор, но работник не понимал ее, и, очевидно, она надоела ему, так как он вдруг обернулся и выбранил ее нехорошими словами. ||||||||||gaff hook|||||||obviously||||||||||||| She wanted to say that it was deeper in the well than the hook could reach, but the worker did not understand her, and, obviously, she was tired of him, because he suddenly turned around and scolded her with bad words. Яков Иваныч, вышедший в это время на двор, слышал, как Дашутка ответила работнику скороговоркой длинною, отборною бранью, которой она могла научиться только в трактире у пьяных мужиков. ||who came out||||||heard||Dasha||worker||||||||learned|||||| Yakov Ivanovich, who had gone out into the courtyard at that time, heard Dashutka answer the worker with a patter of long, selective abuse, which she could only learn from drunken peasants in a tavern.

- Что ты, срамница? - What are you, you shame? - крикнул он ей и даже испугался. - he shouted to her and was even frightened. - Какие это ты слова? - What are you words?

А она глядела на отца с недоумением, тупо, не понимая, почему нельзя произносить таких слов. |||||||dully||||||| And she looked at her father in bewilderment, stupidly, not understanding why such words should not be uttered. Он хотел прочесть ей наставление, но она показалась ему такою дикою, темною, и в первый раз за всё время, пока она была у него, он сообразил, что у нее нет никакой веры. ||read to her||instruction|||||||||||||||||||||realized|||||| He wanted to read her instructions, but she seemed to him so wild, dark, and for the first time during the entire time he had it, he realized that she had no faith. И вся эта жизнь в лесу, в снегу, с пьяными мужиками, с бранью представилась ему такою же дикой и темной, как эта девушка, и, вместо того, чтобы читать ей наставление, он только махнул рукой и вернулся в комнату. And all this life in the forest, in the snow, with drunken peasants, with abuse seemed to him as wild and dark as this girl, and instead of reading her instructions, he just waved his hand and returned to the room.

В это время опять пришли к Матвею жандарм и Сергей Никанорыч. At this time the gendarme and Sergei Nikanoritch again came to Matvey. Яков Иваныч вспомнил, что у этих людей тоже нет никакой веры и что это их нисколько не беспокоит, и жизнь стала казаться ему странною, безумною и беспросветною, как у собаки; он без шапки прошелся по двору, потом вышел на дорогу и ходил, сжав кулаки, - в это время пошел снег хлопьями, - борода у него развевалась по ветру, он всё встряхивал головой, так как что-то давило ему голову и плечи, будто сидели на них бесы, и ему казалось, что это ходит не он, а какой-то зверь, громадный, страшный зверь, и что если он закричит, то голос его пронесется ревом по всему полю и лесу и испугает всех... |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||terrifying|beast|||||scream||||echo|roar|||||||| Yakov Ivanovich remembered that these people, too, had no faith and that this did not bother them in the least, and life began to seem to him strange, mad and hopeless, like a dog's; he walked around the yard without a hat, then went out onto the road and walked with clenched fists - at that time it was snowing in flakes - his beard fluttering in the wind, he kept shaking his head, as something pressed his head and shoulders, as if demons were sitting on them, and it seemed to him that it was not he who was walking, but some kind of beast, a huge, terrible beast, and that if he cried out, his voice would roar through the entire field and forest and frighten everyone ...