×

Używamy ciasteczek, aby ulepszyć LingQ. Odwiedzając stronę wyrażasz zgodę na nasze polityka Cookie.

image

Russian Tedx, Технологическое Средневековье | Ekaterina Shulman | TEDxSadovoeRingWomen

Технологическое Средневековье | Ekaterina Shulman | TEDxSadovoeRingWomen

Переводчик: Natalia Ost Редактор: Pavel Tchérnof

Наука политология, которую я здесь представляю,

относится к большому облаку наук об обществе,

социальных наук, изучающих общественные отношения:

социология, антропология, культурология, криминология.

Экономисты не очень любят, когда их относят к этому множеству,

но они тоже изучают общественные отношения.

Специфическим предметом интереса моей науки, политической науки,

являются, как, в общем, следует из названия,

политические институты, политические процессы, идеологии,

политические технологии.

Когда мы пытаемся вычленить, что именно мы изучаем в отличие от всех других наук,

которые тоже изучают во многом то же самое,

потому что часто мы пользуемся одними и теми же данными,

одними и теми же соцопросами, одним и тем же массивом информации о том,

как изменяется потребление калорий на душу населения в мире,

как меняется возраст при вступлении в брак,

сколько живут те или иные политические режимы,

как варьируется применение контрацептивов на разных континентах мира.

Все эти общественные науки смотрят на это богатство данных

и делают оттуда свои выводы.

Так вот, если попытаться вычленить вот это вот политологическое отдельное,

чем интересуемся именно мы,

то я бы сформулировала это как «изменяемую часть».

Что происходит с обществом? Что меняется именно сейчас?

Что подвергается трансформации?

Вот эти места являются предметом нашего специфического интереса.

И в этом деле отслеживания изменений,

того, что можно назвать историей в режиме реального времени,

у нашей науки есть два врага.

На самом деле много, но главных два:

и это не дураки и дороги, и не армия и флот,

а это персонализация и исторические аналогии.

Персонализация — это наклеивание имён на процессы, институты и явления,

это, в общем, общечеловеческое свойство.

Мы — люди,

наш мозг выстроен так, что мы прежде всего обращаем внимание на лица.

Новорождённые младенцы фиксируются на лицах людей дольше,

чем на любом другом объекте, включая красочную погремушку.

Поэтому и становясь взрослыми, мы тоже отслеживаем лица других людей,

нам привычнее назвать политический режим именем человека,

нам хочется обозначить эпоху

именем её наиболее выдающегося, как нам кажется, представителя.

Тем не менее, чем это мешает, почему персонализация — это такой враг?

Потому что она превращает политические процессы в россыпь случайностей.

Она превращает нашу науку в какой-то извращённый подвид психологии,

бесконечно пытающейся понять, что в голове у того или иного человека.

Она отрицает тот факт,

что люди являются выразителями неких процессов,

представителями интересов, персонифицированными лицами институтов,

но не определяют их.

Исторические аналогии — враг номер два,

и он виден нам всем, как мне кажется, в публичном пространстве очень наглядно, —

это проведение параллелей между нынешним историческим моментом и любым другим.

Иногда это делается под влиянием магии цифр:

2014 год — совершенно как 1914-й, а 2017 — прямо вылитый 1917-й.

Почему? Да потому что цифры рифмуются.

Юбилеи зачаровывают наше воображение.

Чем плоха историческая аналогия? Тем, что она отрицает развитие.

Проводя вот эти линии кажущегося нам сходства между сегодняшним моментом

и каким-то моментом в прошлом,

мы видим ровно то, что не важно, — поверхностное родство;

мы не видим ровно то, что важно, — то, что изменилось,

собственно то, на что мы и должны обращать внимание.

Тем не менее тема моего выступления

обозначена как «Технологическое Средневековье»,

Высокое Средневековье на новом технологическом уровне.

Почему, казалось бы, я, такой большой враг исторических аналогий,

эту аналогию, казалось бы, провожу?

Мне тут хотелось бы обозначить различия между аналогией и метафорой.

Аналогия — это проведение параллелей, метафора — это уподобление.

Чтобы было понятно, когда поэт говорит,

что улыбка его любимой подобна жемчугам в цветущей розе, —

это сравнение, метафора.

Это не обозначает, что он хочет их нанизать на нитку, эти зубы,

и использовать в качестве украшения.

Проводящий аналогии мыслит ровно таким образом.

То есть когда мы слышим, что сто лет назад была революция,

её не предотвратили или она случилась потому-то и потому-то,

сейчас мы в нынешнем моменте быстренько всё исправим,

и тогда вот этого плохого, что случилось тогда, не случится, —

это реконструкторский бред,

одно из ведущих психических расстройств нашего времени.

Нельзя, ещё раз повторю, вернуться в прошлое.

Хочу сказать такую оригинальную мысль.

Тем не менее метафора, сравнение, может быть плодотворна,

потому что она показывает нам какие-то вещи в настоящем и ближайшем будущем,

которые мы иначе бы не заметили.

В чём смысл этого сравнения с Высоким Средневековьем?

Те изменения, которые происходят с обществами,

те изменения, которые происходят с общественными отношениями,

с экономикой, с семьёй, с рынком труда,

с политическими институтами, с политическими режимами, —

они всё больше и больше, к счастью, привлекают внимание человечества,

потому что понятно, что эти перемены достаточно масштабны

и они вот уже здесь присутствуют.

Поскольку мы, в общем, привыкли больше обращать внимание на угрозы,

чем на какие-то позитивные сигналы, — это тоже печальное свойство нашего мозга,

оно помогало первобытным людям выживать, но нам оно часто застит глаза,

поэтому мы видим часто больше угрожающее, нежели светлое и перспективное, —

тем не менее все видят, что что-то такое происходит.

Так вот то, что меняется, становится иным,

показывает нам, до какой степени тот мир,

в котором мы до этого жили, не осознавая этого до конца,

был плодом некоего специфического исторического периода,

который можно назвать поствестфальским миром.

Вестфальский мирный договор, как мы знаем, в середине XVII века

закончил 30-летнюю войну,

кровопролитную войну, прокатившуюся по всей Европе.

Что именно закрепил Вестфальский мир?

Какое новое мироустройство тогда появилось?

Реформация разрушила христианское единство.

Она разрушила вот этот вот крещёный мир под властью римского понтифика.

Поствестфальский мир стал миром суверенных государств,

которые в дальнейшем трансформировались в государства национальные.

Понятие суверенитета и сейчас является

одной из наших колонн и столпов нашего мировоззрения.

Мы часто слышим этот термин,

может показаться, что поддержание, защита национального суверенитета —

это то, что сейчас больше всего волнует

как политические элиты, так и самих граждан.

Тем не менее нужно помнить, что, как называется, так было не всегда.

Вестфальский мир ослабил Священную Римскую империю,

некоторое такое наднациональное образование,

которое в свою очередь наследовало Западной Римской империи.

Так вот если правы те предположения,

которые высказываются в нашей науке политологии,

то мы можем вступать в историческую эпоху, когда эти единые, унифицированные

национальные государства, которые на предыдущем историческом этапе

выиграли гонку истории, стали самыми прогрессивными, самыми передовыми

в экономическом, техническом, военном отношении

и как-то завоевали мир и подчинили себе всё окружающее,

что вот эти структуры национального суверенитета подвергаются некой эрозии

на двух уровнях.

На каких двух?

На верхнем уровне наднациональных образований, союзов, договоров.

В качестве примера можно привести Евросоюз

или наш Евразийский союз, или Тихоокеанское партнёрство —

не важно, что сейчас именно происходит с какими-то конкретными структурами

или договорённостями, о которых я говорю, важно то, что —

новый Великий шёлковый путь можно назвать — важно то, что

глобализация объединяет страны на наднациональном уровне

и вырабатывает некие нормы, которые получают преимущества

по отношению к национальному законодательству.

Опять же, мы сейчас не говорим о том, хорошо это или плохо,

нравится это кому-то или не нравится, просто зафиксируем это явление.

На уровне ниже национальные суверенитеты подвергаются эрозии со стороны того,

что называется новым регионализмом или даже новым трайбализмом.

Трайбализм — это племенное сознание.

Мы видим многочисленные достаточно, иногда успешные, иногда не успешные,

опять же не важно, какая попытка завоевать региональный суверенитет

является успешной или неуспешной в данный момент, важна тенденция.

Мы смотрим на тенденции, не на новости, а на процессы,

не на то, что произошло сейчас, а на то, что в принципе происходит.

Этот самый новый регионализм, стремление обрести какую-то новую идентичность,

более прикладную, более узкую,

по контрасту или по причине, или вследствие процессов глобализации —

это тоже, не хочу сказать угроз, но одна из таких вещей,

которые снизу подкапывают эти унифицированные национальные структуры.

Ещё одна вещь, о которой хочется сказать, —

это очевидная концентрация экономических и трудовых ресурсов,

а следовательно, и настоящая, и будущая концентрация политической власти

в городах и городских агломерациях.

Процесс урбанизации, который был ключевым процессом XX века,

привёл к тому, что во всём мире, развитом мире, первом мире,

а значит и у нас в России, всё больше и больше

и люди, и производства, и деньги, и культурная жизнь

концентрируются в городах

и окологородских территориях, этих самых агломерациях.

Есть предположение, что города и союзы городов будут центрами прогресса,

будут центрами производства, центрами инновации, и, соответственно,

поскольку я на всё смотрю со своей специфической научной колокольни,

и центрами, конечно же, политических процессов тоже.

Что нам это напоминает?

Старый добрый ганзейский союз городов,

вольные города, итальянские города-республики,

светлейшую республику Венецианскую,

города, которые в довестфальском мире в период Высокого Средневековья

были центрами прогресса, цивилизации и культуры.

Ещё несколько, казалось бы, разрозненных признаков,

которые таким забавным образом проявляются,

когда говоришь эту волшебную формулу

Высокое Средневековье на новом технологическом уровне.

Распад того образа жизни, который принёс индустриальный XX век,

то есть распад хождения на работу на массовое производство.

Как был устроен город XX века?

Это промышленные предприятия, жильё для рабочих,

учреждения для детей рабочих,

и люди, которые утром массово едут на свой завод,

отрабатывают свою смену, массово возвращаются обратно.

Мы не до конца осознаём,

до какой степени наши города устроены вокруг этого

теперь уже стремительно устаревающего способа работать.

Люди всё больше и больше работают не на заводе, уж точно,

и даже не в офисе, а дома или где придётся.

Таких людей становится всё больше и больше.

Это тоже подозрительно напоминает нам средневекового человека,

который не имел фиксированного рабочего дня,

но как бы всё время был занят.

Когда говорится о том, что люди работают всё меньше и меньше,

что по подсчётам социологов у жителя Великобритании

по сравнению с 1980-м годом прибавилось 7 свободных часов в неделю,

когда это людям говоришь, это у них вызывает возмущение.

Они говорят: да нет, мы заняты вообще круглые сутки,

мы всё время работаем теперь.

Ритм жизни всё убыстряется и убыстряется.

Раньше время было медленное и уютное, тихое,

а теперь оно какое-то бурное и практически непосильное,

не успеваешь разобраться в потоке информации, который на тебя обрушивается,

всё время кто-то от тебя что-то хочет.

Мы круглые сутки на связи,

поэтому нам кажется, что мы круглые сутки работаем.

Но это специфическая работа: это работа, в некоторой степени, самим собой.

Это тоже напоминает человека до массового общества,

человека до единых унифицированных и унифицирующих государств.

Новая роль религии.

У людей действительно появилось больше свободного времени,

даже если они это не осознают.

У людей, по крайней мере в первом мире, удовлетворены первичные потребности,

нижние этажи пирамиды Маслоу как-то отстроены.

Люди начинают думать о себе, о душе.

У всех эти размышления к разному приводят, не всегда к хорошему.

Новая религиозность имеет свою тёмную сторону,

не надо о ней даже рассказывать,

каждый сам может иметь о ней очень наглядное представление.

Тем не менее это факт.

Людей рационального XVIII, XIX, XX века поражало, как это в Средневековье

можно было в таких количествах убивать друг друга за идею,

за религиозные различия.

Теперь нам это как-то чуть больше кажется понятно,

хотя, может быть, мы не хотели бы этого до такой степени хорошо понимать.

Вот этот новый образ жизни,

в котором никто тебе готовое место работы не предоставляет,

в котором эта идеальная мечта XX века

«пришёл парнишка на завод, и оттуда же его и похоронили»

уже как-то рассыпается, уже не получается такого.

Это не только советская мечта, это, например, японский идеал тоже в том числе.

Нет больше, наверное, таких гигантских производств,

которые готовы тебя абсорбировать и выдать тебе готовое рабочее место,

готовый трудовой путь и, соотвественно, готовую идентичность.

Вообще, готовых идентичностей всё меньше и меньше.

Всё больше и больше нам приходится выбирать их самих для себя.

Уже даже половую принадлежность тебе в роддоме не выдают,

как-то себе самому приходится её выдумывать в более зрелом возрасте,

не говоря уже о более тонких вещах.

Это возлагает на современного человека ответственность,

которая часто становится ему не по силам.

От отношений мы ждём чего-то нового по сравнению опять же с XX веком,

когда люди, может, не так видели друг друга часто:

утром на работу ушёл, вечером с работы пришёл,

дети летом в пионерском лагере,

может, только в выходные обратишь внимание, кто там рядом с тобой проживает.

А соответственно до этого в эпоху традиционных обществ

общим интересом в семье был просто интерес выживания.

И там требования, что мне партнёр должен предоставить самореализацию

и духовный рост, и удовлетворение всех моих потребностей эмоциональных и иных,

этого не было.

Общий интерес был простой — с голоду не помереть, зимой не замёрзнуть.

Соотвественно, этот груз ответственности за выбор партнёра,

за выбор типа семьи,

за выбор не рабочего места уже — нет такого места,

а за выбор сорта занятий, которым ты будешь заниматься.

Образование тоже перестало быть образованием раз и на всю жизнь.

Люди всё время учатся, и очевидно, что это будет так и продолжаться,

повышают квалификацию, меняют квалификацию.

Кстати, ещё одно интересное сходство — это трансформация образования.

Средневековые университеты не давали никому профессии,

они изучали семь свободных искусств, семь благородных искусств.

Целью было не практическое применение этих знаний для чего-то там,

а целью было воспитание этого человека, благородного, возвышенного, просвещённого,

как говорили в эпоху чуть более позднюю, под влиянием этих семи свободных искусств.

Нам сейчас это кажется чуть более понятным.

Мы уже тоже от первого образования ожидаем скорее

формирования некой общей картины мира,

формирования нашего личностного каркаса, нежели прикладных знаний.

Мы понимаем, что мы всё равно должны будем сами их добирать

и не один, а несколько раз.

Опять же если мы сами не придумаем себе род занятий,

не придумаем, что мы будем продавать этому миру, который на нас смотрит,

то никто за нас, похоже, этого не придумает.

Это большая ответственность. Это новая свобода.

Что мне тут кажется важным и ценным, и значимым.

Мы часто слышим фразу «нет свободы без ответственности,

а то что же это будет за свобода, это будет какая-то вседозволенность».

Я скажу другое: нет ответственности без свободы.

Ответственность наступает за свой выбор:

это не мешок, который можно возложить человеку на спину

и сказать: «Давай, неси!»

А когда он не хочет нести, то упрекать его в том, что он такой безответственный.

То, что я сам выбрал, за это я и отвечаю,

а то, что на меня другие возложили,

я могу тоже делать, если я так преисполнен чувства долга,

но это не моя ответственность, потому что это не моя свобода.

Вот этот новый мир, разнообразный, дифференцированный,

полный скорее горизонталей, чем вертикалей,

скорее сетей, чем строго иерархических структур,

мир, в котором на каждом этапе необходим выбор,

он, на самом деле, не похож ни на какую другую историческую эпоху.

Поэтому метафоры могут нам его показать под каким-то новым углом,

но проведение аналогий не даст нам никаких плодотворных выводов.

Тем не менее часто приходится повторять про себя вот эту самую формулировку,

вот этот новый мир цветущих сложностей,

я напомню, это формула Бахтина,

по отношению к Высокому Средневековью,

мир постабсолютизма и, может быть, мир постсуверенитета,

и, может быть, мир, в котором национальные государства

трансформируются в нечто иное, —

это та увлекательная реальность, в которой нам с вами предстоит жить.

(Аплодисменты)

Learn languages from TV shows, movies, news, articles and more! Try LingQ for FREE

Технологическое Средневековье | Ekaterina Shulman | TEDxSadovoeRingWomen technological|the Middle Ages|Ekaterina|Shulman|TEDxSadovoe Technologisches Mittelalter | Ekaterina Shulman | TEDxSadovoeRingWomen Technological Middle Ages | Ekaterina Shulman | TEDxSadovoeRingWomen Edad Media tecnológica | Ekaterina Shulman | TEDxSadovoeRingWomen Moyen Âge technologique | Ekaterina Shulman | TEDxSadovoeRingWomen Medioevo tecnologico | Ekaterina Shulman | TEDxSadovoeRingWomen 技術的中世|エカテリーナ・シュルマン|TEDxSadovoeRingWomen Technologische Middeleeuwen | Ekaterina Shulman | TEDxSadovoeRingWomen Technologiczne średniowiecze | Ekaterina Shulman | TEDxSadovoeRingWomen Idade Média Tecnológica | Ekaterina Shulman | TEDxSadovoeRingWomen Teknologisk medeltid | Ekaterina Shulman | TEDxSadovoeRingWomen 科技中世紀|葉卡捷琳娜·舒爾曼 | TEDxSadovoeRingWomen

Переводчик: Natalia Ost Редактор: Pavel Tchérnof translator|Natalia|Ost|editor|Pavel Tchér|Tchérnof Translator: Natalia Ost Editor: Pavel Tchérnof

Наука политология, которую я здесь представляю, political science|political science||||am presenting Political science, which I represent here,

относится к большому облаку наук об обществе, |||to the cloud||| behoort tot|||grote verzameling||| belongs to the large cloud of social sciences, appartient au grand nuage des sciences sociales,

социальных наук, изучающих общественные отношения: |||social relations| ||bestuderen|| of the social science,

социология, антропология, культурология, криминология. |anthropology|cultural studies|criminology Sociologie|antropologie|Cultuurwetenschap|criminologie sociology, anthropology, cultural studies, criminology.

Экономисты не очень любят, когда их относят к этому множеству, economists||||||are classified|||group ||||||toeschrijven aan|||verzameling Economists are not very fond of being assigned to this multitude,

но они тоже изучают общественные отношения. but they also study social relationships.

Специфическим предметом интереса моей науки, политической науки, specific|||||| The specific subject of interest of my science, political science,

являются, как, в общем, следует из названия, are generally in accordance with their names:

политические институты, политические процессы, идеологии, political institutions, political processes,

политические технологии.

Когда мы пытаемся вычленить, что именно мы изучаем в отличие от всех других наук, |||to single out|||||||||| |||isoleren|||||||||| If we try to pinpoint what we study exactly

которые тоже изучают во многом то же самое, who also learn much the same thing,

потому что часто мы пользуемся одними и теми же данными, where we often use the same data,

одними и теми же соцопросами, одним и тем же массивом информации о том, ||||surveys|||||dataset||| ||||peilingen|||||gegevensverzameling||| the same social surveys, the same subdatasets,

как изменяется потребление калорий на душу населения в мире, ||calorieverbruik|||||| how calorie consumption per capita is changing in the world,

как меняется возраст при вступлении в брак, ||||bij het aangaan|| changes in marital age,

сколько живут те или иные политические режимы, ||||andere|| how long certain political regimes live,

как варьируется применение контрацептивов на разных континентах мира. |varies||contraceptives|||| |varieert|gebruik|anticonceptiemiddelen|||| how contraceptive use differs across different continents of the world.

Все эти общественные науки смотрят на это богатство данных All those social sciences are looking at this wealth of data

и делают оттуда свои выводы. ||||hun conclusies trekken and draw their conclusions from it.

Так вот, если попытаться вычленить вот это вот политологическое отдельное, ||||||||political|separate ||||afzonderen||||politicologische| If we wanted to put a finger on the element of political science

чем интересуемся именно мы, |are interested in|| |waar wij in geïnteresseerd zijn|| that we're interested in,

то я бы сформулировала это как «изменяемую часть». |||formulated|||modifiable|modifiable part ||||||veranderlijk| then I would have formulated it as the "changing element".

Что происходит с обществом? Что меняется именно сейчас? What is happening with society? What is changing right now?

Что подвергается трансформации? |is subjected| |Wordt ondergaan| What is being transformed? Qu'est-ce qui est transformé ?

Вот эти места являются предметом нашего специфического интереса. ||||||specific| These places are the subject of our specific interest.

И в этом деле отслеживания изменений, ||||of tracking| ||||het volgen van| And in this monitoring of change, Et dans cette entreprise de suivi des changements,

того, что можно назвать историей в режиме реального времени, this what you might call real-time history,

у нашей науки есть два врага. |||||enemies our science has two enemies.

На самом деле много, но главных два: Actually, there are many, but the main two are -

и это не дураки и дороги, и не армия и флот, and it's not fools on the roads, nor the army and navy -

а это персонализация и исторические аналогии. ||personalization||| ||personalisatie||| and this is personalization and historical analogies.

Персонализация — это наклеивание имён на процессы, институты и явления, ||the sticking|names||||| ||het plakken van|namen||||| Personalization is the gluing of names on processes, institutions and phenomena,

это, в общем, общечеловеческое свойство. |||universal human|a characteristic |||algemeen menselijke| which is a general tendency of all humankind. c'est, en général, une propriété universelle.

Мы — люди, We are people,

наш мозг выстроен так, что мы прежде всего обращаем внимание на лица. ||is opgebouwd||||||schenken aan||| our brain is built so that we pay attention first of all to faces.

Новорождённые младенцы фиксируются на лицах людей дольше, newborns|newborns|focus on|||| Pasgeboren baby's|pasgeboren baby's|worden gefixeerd|||| Newborn babies fix their attention longer on a face

чем на любом другом объекте, включая красочную погремушку. ||||||colorful|a rattle ||||||gekleurde|rammelaar than on any other object, including a colorful rattle.

Поэтому и становясь взрослыми, мы тоже отслеживаем лица других людей, ||becoming||||observe||| ||||||volgen op||| And as adults, we continue to closely observe the faces of other people,

нам привычнее назвать политический режим именем человека, |meer gebruikelijk||||| we are more accustomed to refer to a political regime by a person's name,

нам хочется обозначить эпоху ||markeren| we want to mark the era

именем её наиболее выдающегося, как нам кажется, представителя. |||outstanding|||| ||meest|uitstekende|||| with the name of the most prominent figure who, in our opinion, represents it.

Тем не менее, чем это мешает, почему персонализация — это такой враг? So, well, what's wrong with that?

Потому что она превращает политические процессы в россыпь случайностей. |||turns||||a scattering| |||verandert in||||verspreide toevalligheden|toevalligheden Because it turns political processes into a scattering of accidents.

Она превращает нашу науку в какой-то извращённый подвид психологии, |||science||||perverted|a subtype| |||||||verdraaide|onderafdeling| It transforms our science into a sort of distorted branch of psychology Cela transforme notre science en une sous-espèce pervertie de la psychologie,

бесконечно пытающейся понять, что в голове у того или иного человека. |trying||||||||| |proberende te begrijpen||||||||een of andere| that is endlessly trying to understand what's in this or that person's head.

Она отрицает тот факт, |denies|| It denies the fact

что люди являются выразителями неких процессов, |||representatives|certain processes| |||uitdragers van|bepaalde| that people are the exponents of certain processes,

представителями интересов, персонифицированными лицами институтов, ||personalized|| ||gepersonaliseerde|| representatives of interests, personified members of institutions,

но не определяют их. but not defined by them.

Исторические аналогии — враг номер два, Enemy number two is historical analogies.

и он виден нам всем, как мне кажется, в публичном пространстве очень наглядно, — |||||||||public space|||clearly ||zichtbaar||||||||||heel duidelijk zichtbaar and it is visible to all of us, it seems to me, in the public space very clearly, - et il est visible pour nous tous, me semble-t-il, dans l'espace public très clairement, -

это проведение параллелей между нынешним историческим моментом и любым другим. ||||current||||| |het trekken van|parallellen trekken||huidige||||| there is a drawing of parallels

Иногда это делается под влиянием магии цифр: |||||the magic| ||||||cijfers Sometimes, the magic of numbers has its influence:

2014 год — совершенно как 1914-й, а 2017 — прямо вылитый 1917-й. ||||||like (with 'прямо')| |||1914e|||sprekend gelijk aan| 2014 is just like 1914, and 2017 just like 1917.

Почему? Да потому что цифры рифмуются. |||||rhyme |||||rijmen How's that? Well, because the numbers rhyme.

Юбилеи зачаровывают наше воображение. anniversaries|captivate||imagination Jubilea|betoveren|| Centennials dazzle our imagination.

Чем плоха историческая аналогия? Тем, что она отрицает развитие. What's wrong with historical analogy?

Проводя вот эти линии кажущегося нам сходства между сегодняшним моментом ||||apparent||||| Het trekken van||||schijnbare||overeenkomsten||| In drawing those perceived parallels

и каким-то моментом в прошлом,

мы видим ровно то, что не важно, — поверхностное родство; |||||||superficial|superficial relationship |||||||oppervlakkige verwantschap|oppervlakkige verwantschap we focus on what's not important:

мы не видим ровно то, что важно, — то, что изменилось, It obscures what's important:

собственно то, на что мы и должны обращать внимание. |||||||aandacht schenken aan| that's what we should be looking at.

Тем не менее тема моего выступления |||||toespraak Nonetheless, the subject of my talk is designated

обозначена как «Технологическое Средневековье», designated||| aangeduid als "Technologische Middeleeuwen"||| designated as 'Technological Middle Ages',

Высокое Средневековье на новом технологическом уровне. high||||technological| ||||technologisch niveau| High Middle Ages at a new technological level.

Почему, казалось бы, я, такой большой враг исторических аналогий, ||||||||analogies ||||||||historische analogieën Why, it would seem, am I such a big opponent of historical analogies,

эту аналогию, казалось бы, провожу? ||||maak duidelijk seeming to be drawing such an analogy?

Мне тут хотелось бы обозначить различия между аналогией и метафорой. |||||||analogy||metaphor ||||aangeven|||analogie||metafoor Here, I'd like to point out the differences

Аналогия — это проведение параллелей, метафора — это уподобление. analogy|||parallels|||a comparison ||het trekken van|parallellen trekken|||vergelijking An analogy draws parallels; a metaphor is an inferred likeness.

Чтобы было понятно, когда поэт говорит, Clearly, when a poet says

что улыбка его любимой подобна жемчугам в цветущей розе, — ||||similar to|pearls||blooming| |||||parels in rozen||bloeiende|bloeiende roos that his loved one's smile is like pearls in a blooming rose,

это сравнение, метафора. |vergelijking| it is a comparison, a metaphor.

Это не обозначает, что он хочет их нанизать на нитку, эти зубы, |||||||to string||a thread|| |||||||aan een rijgen||draad rijgen|| It doesn't mean he wants to string them on a thread, those teeth,

и использовать в качестве украшения. ||||as a decoration to make a piece of jewellery.

Проводящий аналогии мыслит ровно таким образом. conductor||thinks||| Analogie trekkend||denkt||| To make an analogy is to think literally.

То есть когда мы слышим, что сто лет назад была революция, So, when we hear that a hundred years ago there was a revolution,

её не предотвратили или она случилась потому-то и потому-то, ||niet voorkomen|||gebeurd is omdat||||| and it wasn't averted, or it happened because of this or that,

сейчас мы в нынешнем моменте быстренько всё исправим, |||||quickly||fix it |||huidige||snel even||zullen herstellen that, now, in our current time, we'll always get it right,

и тогда вот этого плохого, что случилось тогда, не случится, — and then this bad thing that happened then will not happen, -

это реконструкторский бред, |reconstruction nonsense|nonsense |reconstructie-achtige|onzin van reconstructie it's reconstructional gibberish,

одно из ведущих психических расстройств нашего времени. ||||disorders|| one of the main psychological disorders of our time.

Нельзя, ещё раз повторю, вернуться в прошлое. It is impossible, once again, to return to the past.

Хочу сказать такую оригинальную мысль. |||original| I put such an original idea to you.

Тем не менее метафора, сравнение, может быть плодотворна, |||||||productive ||||vergelijking|||vruchtbaar zijn But still, a metaphor, a comparison, can be fruitful,

потому что она показывает нам какие-то вещи в настоящем и ближайшем будущем, |||||||||||in the near| |||||||||||nabije toekomst| because she shows us some things in the present and the near future,

которые мы иначе бы не заметили. that we otherwise wouldn't have noticed.

В чём смысл этого сравнения с Высоким Средневековьем? |||||||Middle Ages ||||vergelijking|||Hoge Middeleeuwen What's the point of this comparison with the High Middle Ages?

Те изменения, которые происходят с обществами, |||||societies |||||maatschappijen Those changes that are happening to societies,

те изменения, которые происходят с общественными отношениями, |||||social relations| |||||maatschappelijke| those changes that occur in social relations,

с экономикой, с семьёй, с рынком труда, |economy||family||labor market| in the economy, in the family, in the labour market,

с политическими институтами, с политическими режимами, — ||institutions|||regimes |||||politieke regimes in political institutions, in political regimes,

они всё больше и больше, к счастью, привлекают внимание человечества, they're getting greater and greater,

потому что понятно, что эти перемены достаточно масштабны ||||||quite significant|significant |||||veranderingen||groot van omvang because it has become clear that these changes are considerable

и они вот уже здесь присутствуют. and already present.

Поскольку мы, в общем, привыкли больше обращать внимание на угрозы, since||||||||| |||||||||bedreigingen While we are generally accustomed to paying more attention to threats

чем на какие-то позитивные сигналы, — это тоже печальное свойство нашего мозга, ||||||||sad||| than to positive signals -

оно помогало первобытным людям выживать, но нам оно часто застит глаза, ||primitive|||||||clouds| ||oeroude||overleven|||||| it helped primitive people survive, but it often blinds our eyes,

поэтому мы видим часто больше угрожающее, нежели светлое и перспективное, — |||||threatening||||promising |||||dreigend|dan wel|||veelbelovende toekomst since we often see more that threatens us

тем не менее все видят, что что-то такое происходит. we all, nonetheless, see that something like this is happening.

Так вот то, что меняется, становится иным, So what's changing, what becomes something different,

показывает нам, до какой степени тот мир, shows us the extent to which the world in which we've been living

в котором мы до этого жили, не осознавая этого до конца, |||||||ten volle beseffend||| in which we lived before, without realizing it to the end,

был плодом некоего специфического исторического периода, |het resultaat van|een zekere||| the product of some specific historical period

который можно назвать поствестфальским миром. |||post-Westphalian| |||postwestfaalse| that can be called the post-Westphalian world.

Вестфальский мирный договор, как мы знаем, в середине XVII века Westphalian||||||||| Westfaalse||||||||| Treaty of Westphalia, as we know, in the middle of the 17th century

закончил 30-летнюю войну, ended the Thirty Years' War,

кровопролитную войну, прокатившуюся по всей Европе. bloody||sweeping through||| bloedige||zich verspreidende over||| a bloody war that swept across the whole of Europe.

Что именно закрепил Вестфальский мир? ||verankerde|| What exactly did the Peace of Westphalia secure?

Какое новое мироустройство тогда появилось? ||world order|| ||wereldorde|| What new world order then emerged?

Реформация разрушила христианское единство. Reformation||Christian|unity Reformatie||| The Reformation destroyed Christian unity.

Она разрушила вот этот вот крещёный мир под властью римского понтифика. |||||baptized||||Roman|pontiff |||||gedoopte|||||paus It destroyed the baptized world under the Pontiff of Rome.

Поствестфальский мир стал миром суверенных государств, ||||sovereign| Postwestfaals||||soevereine| The post-Westphalian world became the world of sovereign states,

которые в дальнейшем трансформировались в государства национальные. |||transformed||| ||verderop|||| which have since been transformed into nation states.

Понятие суверенитета и сейчас является |sovereignty||| The concept of sovereignty

одной из наших колонн и столпов нашего мировоззрения. |||||pillars|| |||kolommen||pijlers|| one of our pillars and pillars of our worldview.

Мы часто слышим этот термин, We often hear the term,

может показаться, что поддержание, защита национального суверенитета — |||maintenance||| |||behoud van||| and it may seem that maintenance and protection of national sovereignty

это то, что сейчас больше всего волнует ||||||concerns ||||||zorgen baart is what is now of most concern

как политические элиты, так и самих граждан. to political elites, as well as citizens.

Тем не менее нужно помнить, что, как называется, так было не всегда. Nevertheless, it must be remembered that, as they say, it was not always so.

Вестфальский мир ослабил Священную Римскую империю, ||weakened|Holy|Roman| ||verzwakte|Heilige|| The Westphalian world weakened the Holy Roman Empire,

некоторое такое наднациональное образование, ||supranationale| a sort of supranational entity that succeeded the Western Roman Empire.

которое в свою очередь наследовало Западной Римской империи. ||||inherited||| ||||erfde van||| which in turn inherited the Western Roman Empire.

Так вот если правы те предположения, |||||veronderstellingen Well, if those assumptions expressed by political science are right,

которые высказываются в нашей науке политологии, |expressed|||| |uitgesproken worden|||| which are expressed in our science of political science,

то мы можем вступать в историческую эпоху, когда эти единые, унифицированные |||||||||unified|unified |||binnentreden in||||||eenheid|geünificeerde we may be entering an era in history

национальные государства, которые на предыдущем историческом этапе ||||vorige historische fase|| nation-states, which at a previous historical stage

выиграли гонку истории, стали самыми прогрессивными, самыми передовыми |||||||advanced |de race||||meest vooruitstrevend||vooruitstrevendste won the race of history, became the most progressive, most advanced

в экономическом, техническом, военном отношении |||militair opzicht| economic, technical, military

и как-то завоевали мир и подчинили себе всё окружающее, ||||||subjugated everything|||surrounding environment |||veroverden||||||de omgeving and somehow conquered the world and subjugated everything around them,

что вот эти структуры национального суверенитета подвергаются некой эрозии ||||||blootgesteld aan||erosie that these structures of national sovereignty are undergoing some kind of erosion

на двух уровнях. on two levels.

На каких двух? Which two?

На верхнем уровне наднациональных образований, союзов, договоров. |||supranational|organizations|| |||supranationale|formaties|| On the highest level of supranational entities, alliances, and treaties.

В качестве примера можно привести Евросоюз As an example, the European Union,

или наш Евразийский союз, или Тихоокеанское партнёрство — ||Eurasian|||Pacific partnership| ||Euraziatische|||Pacifisch|partnerschap or our Eurasian Union, or the Pacific Partnership -

не важно, что сейчас именно происходит с какими-то конкретными структурами |||||||||specific| it is not important what is going on now

или договорённостями, о которых я говорю, важно то, что — |agreements||||||| |afspraken||||||| or the arrangements I'm talking about, the important thing is that -

новый Великий шёлковый путь можно назвать — важно то, что ||silk|||||| ||zijde-|||||| the new Great Silk Road, as it might be called -

глобализация объединяет страны на наднациональном уровне ||||supranational level| globalisering||||supranationaal niveau| globalization unites countries at the supranational level

и вырабатывает некие нормы, которые получают преимущества |develops||||| |stelt op|bepaalde|||| and some standards are formulated

по отношению к национальному законодательству. ||||legislation in relation to national law.

Опять же, мы сейчас не говорим о том, хорошо это или плохо, Again, we're not talking about good or bad,

нравится это кому-то или не нравится, просто зафиксируем это явление. ||||||||leggen vast|| whether someone likes it or not, we are just noting the phenomenon.

На уровне ниже национальные суверенитеты подвергаются эрозии со стороны того, ||||sovereignties||erosion||side of| ||||nationale soevereiniteiten|blootgesteld aan|||| On a lower level, national sovereignty is facing disintegration

что называется новым регионализмом или даже новым трайбализмом. |||||||tribalism |||regionaalisme||||nieuwe tribalisme what is called new regionalism or even new tribalism.

Трайбализм — это племенное сознание. tribalism||tribal| Tribalistisch bewustzijn||stam-| Tribalism, that's tribal consciousness.

Мы видим многочисленные достаточно, иногда успешные, иногда не успешные, We see it often enough, sometimes successful, sometimes not so.

опять же не важно, какая попытка завоевать региональный суверенитет ||||||||sovereignty ||||||veroveren|| Again, it doesn't matter whether attempts to gain regional sovereignty

является успешной или неуспешной в данный момент, важна тенденция. |||unsuccessful||||| |||niet succesvol||||| is successful or unsuccessful at the moment, the trend is important.

Мы смотрим на тенденции, не на новости, а на процессы, We're looking at trends, not current events, but processes,

не на то, что произошло сейчас, а на то, что в принципе происходит. not what is happening right now, but what is happening in general.

Этот самый новый регионализм, стремление обрести какую-то новую идентичность, |||regionalism||gain|||| |||regionalisme|streven naar|verkrijgen|||| This newest regionalism, the desire to find some new identity,

более прикладную, более узкую, |applied|| |meer toegepaste||smallere more applied, narrower,

по контрасту или по причине, или вследствие процессов глобализации — |contrast||||||| ||||||als gevolg van|| that is emerging in contrast to, or in view of,

это тоже, не хочу сказать угроз, но одна из таких вещей, |||||bedreigingen||||| here too, I don't want to say threats,

которые снизу подкапывают эти унифицированные национальные структуры. ||undermine|||| ||ondermijnen|||| who undermine these unified national structures from below.

Ещё одна вещь, о которой хочется сказать, — One more thing that I want to tell you about:

это очевидная концентрация экономических и трудовых ресурсов, |||economic||| |duidelijke||||arbeids-| the apparent concentration of economic and human resources,

а следовательно, и настоящая, и будущая концентрация политической власти |||current||||| and the resulting present and future concentration of political power,

в городах и городских агломерациях. ||||urban agglomerations ||||stadsagglomeraties in cities and urban agglomerations.

Процесс урбанизации, который был ключевым процессом XX века, |urbanization||||||

привёл к тому, что во всём мире, развитом мире, первом мире, |||||||developed||| leidde tot het|||||||ontwikkelde||| has led to the point that, in the whole world,

а значит и у нас в России, всё больше и больше and so for us in Russia,

и люди, и производства, и деньги, и культурная жизнь and people, and production, and money, and cultural life

концентрируются в городах concentrate in cities|| are concentrating in cities and their surrounding areas,

и окологородских территориях, этих самых агломерациях. |suburban|areas|||agglomerations |stadsrandgebieden|||| and suburban areas, these same agglomerations.

Есть предположение, что города и союзы городов будут центрами прогресса, |||||alliances|||| |veronderstelling|||||||| There is an assumption that cities and unions of cities will be centers of progress,

будут центрами производства, центрами инновации, и, соответственно, ||production||innovation||

поскольку я на всё смотрю со своей специфической научной колокольни, |||||||specific scientific perspective||perspective |||||||||klokkentoren because I look at everything from my specific scientific belfry,

и центрами, конечно же, политических процессов тоже. |centers||||| they will, of course, be centres of political processes as well.

Что нам это напоминает? What does that bring to our minds?

Старый добрый ганзейский союз городов, ||Hanseatic|| ||Hanzestedenbond|| The good old Hanseatic League,

вольные города, итальянские города-республики, ||Italian city-states|| vrije|||| the "free" cities, the Italian city-states,

светлейшую республику Венецианскую, ||Venetian zeer serene|| the Most Serene Republic of Venice,

города, которые в довестфальском мире в период Высокого Средневековья |||voor-Westfaalse||||| cities that in the pre-Westphalian world during the High Middle Ages

были центрами прогресса, цивилизации и культуры.

Ещё несколько, казалось бы, разрозненных признаков, ||||losse| There are, it would seem, a few more scattered signs

которые таким забавным образом проявляются, ||grappige||zich manifesteren that manifest themselves in such an amusing way

когда говоришь эту волшебную формулу when you say that magic formula:

Высокое Средневековье на новом технологическом уровне. the High Middle Ages at a new technological level.

Распад того образа жизни, который принёс индустриальный XX век, |||||bracht heeft|industriële|| The collapse of that lifestyle brought by 20th century industrialization,

то есть распад хождения на работу на массовое производство. |||naar het werk gaan||||| that is, the end of going to work in a mass production facility.

Как был устроен город XX века? ||ingericht||| How was the 20th century city structured:

Это промышленные предприятия, жильё для рабочих, |industriële||woningen voor arbeiders|| industrial plants, workers' housing,

учреждения для детей рабочих, instellingen voor kinderen||| facilities for their children,

и люди, которые утром массово едут на свой завод, masses of people heading to their factory in the morning,

отрабатывают свою смену, массово возвращаются обратно. |shift|||| werken af||dienst||| working their shift, and returning home in their masses.

Мы не до конца осознаём, ||||realize ||||beseffen volledig niet We don't fully understand

до какой степени наши города устроены вокруг этого |||||ingericht zijn rondom|| to what extent our cities are arranged around

теперь уже стремительно устаревающего способа работать. ||snel verouderende|snel verouderende|| that now increasingly of-the-past type of work.

Люди всё больше и больше работают не на заводе, уж точно, ||||||||factory|certainly|for sure People are working more and more,

и даже не в офисе, а дома или где придётся. nor even in the office,

Таких людей становится всё больше и больше. There are more and more such people.

Это тоже подозрительно напоминает нам средневекового человека, |||||medieval person| and it, too, reminds us askance of medieval man,

который не имел фиксированного рабочего дня, |||vaste|| who didn't have a fixed working day,

но как бы всё время был занят. but somehow or other was busy the whole day.

Когда говорится о том, что люди работают всё меньше и меньше, When it is said that people work less and less,

что по подсчётам социологов у жителя Великобритании ||calculations|sociologists||| |||sociologen||| when calculations by sociologists show that, compared to 1980,

по сравнению с 1980-м годом прибавилось 7 свободных часов в неделю, |comparison||||increased|||| |in vergelijking met||||zijn erbij gekomen|||| compared to 1980, 7 free hours per week have been added,

когда это людям говоришь, это у них вызывает возмущение. ||||||||verontwaardiging when you say that to people, they react with indignation.

Они говорят: да нет, мы заняты вообще круглые сутки, ||||||||rond de klok They say, "Well, no, we're busy day and night,

мы всё время работаем теперь. we work all the time now."

Ритм жизни всё убыстряется и убыстряется. |||accelerates|| |||versnelt zich||versnelt zich The pace of life is getting faster and faster, right?

Раньше время было медленное и уютное, тихое, |||slow||| There used to be a time when things were slow and cosy, peaceful,

а теперь оно какое-то бурное и практически непосильное, |||||heftig|||onmogelijk zware taak but now it is somewhat tumultuous and practically impossible.

не успеваешь разобраться в потоке информации, который на тебя обрушивается, |||||||||overwhelms you |bijhouden|||||||| you do not have time to understand the flow of information that falls on you,

всё время кто-то от тебя что-то хочет. someone wants something from you all the time.

Мы круглые сутки на связи, ||24 uur per dag|| We are connected 24 hours a day,

поэтому нам кажется, что мы круглые сутки работаем. |to us|||||| ||||||de klok rond| so it seems to us that we're working around the clock.

Но это специфическая работа: это работа, в некоторой степени, самим собой. But it's a specific type of work:

Это тоже напоминает человека до массового общества, This, too, is reminiscent of man before the mass society,

человека до единых унифицированных и унифицирующих государств. ||unified|unified||unifying| ||eenheids-|geünificeerde||uniformerende| of man before the unitary unified and unifying states.

Новая роль религии. The new role of religion.

У людей действительно появилось больше свободного времени, ||indeed|||| People do indeed have more free time,

даже если они это не осознают. |||||zich realiseren even if they don't realize it.

У людей, по крайней мере в первом мире, удовлетворены первичные потребности, |||||||||basic| ||||||||tevreden gesteld|primaire behoeften| People's primary needs are met, at least in the First World,

нижние этажи пирамиды Маслоу как-то отстроены. ||pyramids|Maslow|||constructed |||Maslow|||gebouwd the lower tiers of Maslow's pyramid somehow redrawn.

Люди начинают думать о себе, о душе. People begin to think about themselves, about the soul.

У всех эти размышления к разному приводят, не всегда к хорошему. ||||||||||good outcome |||overdenkingen|||leiden tot|||| And these thoughts, they lead to different conclusions,

Новая религиозность имеет свою тёмную сторону, |religiosity|||| |religiositeit|||| New religiosity has its dark side.

не надо о ней даже рассказывать, It's not necessary to go into it,

каждый сам может иметь о ней очень наглядное представление. |||||||visual| |||||||duidelijk beeld| everyone can picture it very clearly.

Тем не менее это факт. Whatever, it's fact.

Людей рационального XVIII, XIX, XX века поражало, как это в Средневековье |rational|eighteenth century||||shocked people|||| ||||||verbaasde|||| People of the rational XVIII, XIX, XX centuries were amazed at how it was in the Middle Ages

можно было в таких количествах убивать друг друга за идею, that in the Middle Ages people could kill each other so much for an idea,

за религиозные различия. ||differences over differences in religion.

Теперь нам это как-то чуть больше кажется понятно, Now, it seems somehow a little clearer to us,

хотя, может быть, мы не хотели бы этого до такой степени хорошо понимать. although we wouldn't want to consider it understood to any extent.

Вот этот новый образ жизни, |||lifestyle| Well, now we have this new lifestyle,

в котором никто тебе готовое место работы не предоставляет, ||||klaarstaande||||biedt aan in which no one gives you a ready-made job,

в котором эта идеальная мечта XX века ||||dream|| and the idealization of the 20th century -

«пришёл парнишка на завод, и оттуда же его и похоронили» |young guy|||||||| |jonge kerel|||||||| “The boy came to the factory, and from there they buried him”

уже как-то рассыпается, уже не получается такого. |||falls apart|||| |||valt uit elkaar|||| is already withering somehow, already no longer applies.

Это не только советская мечта, это, например, японский идеал тоже в том числе. It's not just a Soviet dream; it's, for example, a Japanese ideal too.

Нет больше, наверное, таких гигантских производств, |||||manufacturing operations |||||productiebedrijven There's, probably, no longer those gigantic production plants,

которые готовы тебя абсорбировать и выдать тебе готовое рабочее место, |||absorberen|||||werkplek| who are ready to absorb you and give you a ready-made workplace,

готовый трудовой путь и, соотвественно, готовую идентичность. ||||accordingly|| ||||overeenkomstige|| with a specific career path, according you a specific identity.

Вообще, готовых идентичностей всё меньше и меньше. |ready-made|identities|||| ||identiteiten|||| In general, allocated identities exist less and less now.

Всё больше и больше нам приходится выбирать их самих для себя. More and more often we have to choose them for ourselves.

Уже даже половую принадлежность тебе в роддоме не выдают, |||geslachtelijke identiteit|||kraamkliniek|| Even your gender is no longer assigned to you at birth;

как-то себе самому приходится её выдумывать в более зрелом возрасте, ||||||bedenken|||rijpere| somehow, you have to invent it yourself at a more mature age,

не говоря уже о более тонких вещах. |||||fijnere| not to mention more subtle things.

Это возлагает на современного человека ответственность, |legt op|||| This places more responsibility on the modern man

которая часто становится ему не по силам. which often becomes too much for him.

От отношений мы ждём чего-то нового по сравнению опять же с XX веком, |||||||||||||century ||||||||in vergelijking met||||| We expect something different from relationships

когда люди, может, не так видели друг друга часто: when people, perhaps, didn't see each other as often as now:

утром на работу ушёл, вечером с работы пришёл, left for work in the morning, came back in the evening;

дети летом в пионерском лагере, |||pioniers-| children in the summer in a pioneer camp,

может, только в выходные обратишь внимание, кто там рядом с тобой проживает. ||||pay attention||||||| ||||zult schenken||||||| maybe only at the weekend do you have time for the neighbours.

А соответственно до этого в эпоху традиционных обществ |||||||societies |||||||traditionele samenlevingen And accordingly, before that, in the era of traditional societies

общим интересом в семье был просто интерес выживания. algemeen|||||||overleven the common interest in the family was simply the interest of survival.

И там требования, что мне партнёр должен предоставить самореализацию ||||||||self-fulfillment |||||||verschaffen| And a claim on a partner to provide for my self-realization,

и духовный рост, и удовлетворение всех моих потребностей эмоциональных и иных, ||||bevrediging|||behoeften||| and spiritual growth,

этого не было. was not made.

Общий интерес был простой — с голоду не помереть, зимой не замёрзнуть. |||||||die||| |||||van honger||sterven|||niet bevriezen The common aim was simple:

Соотвественно, этот груз ответственности за выбор партнёра, "Dienovereenkomstig"||last|||| Then, the burden of responsibility was to choose the right partner,

за выбор типа семьи, to choose the right type of family for you,

за выбор не рабочего места уже — нет такого места, |choice||||||| to find something other than a set workplace job -

а за выбор сорта занятий, которым ты будешь заниматься. |||soort van werk|activiteiten|||| to choose the type of work you wanted to do, that you would be doing.

Образование тоже перестало быть образованием раз и на всю жизнь. Education was also a once-and-for-a-lifetime education.

Люди всё время учатся, и очевидно, что это будет так и продолжаться, People learn all the time,

повышают квалификацию, меняют квалификацию. |qualification|| |kwalificatie||kwalificatie with qualification upgrades, new qualifications.

Кстати, ещё одно интересное сходство — это трансформация образования. ||||||transformation| ||||overeenkomst||| By the way, another interesting similarity is the transformation of education.

Средневековые университеты не давали никому профессии, |||provided|| Universities in the Middle Ages did not provide anyone with a profession:

они изучали семь свободных искусств, семь благородных искусств. ||||||noble arts| ||||||edele| they studied the seven liberal arts, the seven noble arts.

Целью было не практическое применение этих знаний для чего-то там, ||||toepassing|||||| The aim was not to apply that knowledge to anything,

а целью было воспитание этого человека, благородного, возвышенного, просвещённого, ||||||||enlightened |||||||verheven|verlichte but to raise the man to be noble, exalted, enlightened,

как говорили в эпоху чуть более позднюю, под влиянием этих семи свободных искусств. ||||||latere|||||| as they put it in a slightly later era,

Нам сейчас это кажется чуть более понятным. ||||||begrijpelijker It seems to us now a little more understandable.

Мы уже тоже от первого образования ожидаем скорее Doing our first degree,

формирования некой общей картины мира, |||picture| we're expected rather

формирования нашего личностного каркаса, нежели прикладных знаний. |||persoonlijkheid structuur|dan van|toegepaste| to develop our personality,

Мы понимаем, что мы всё равно должны будем сами их добирать ||||||||||aanvullen We realize that we will need to acquire additional knowledge ourselves,

и не один, а несколько раз. and not just once, but many times.

Опять же если мы сами не придумаем себе род занятий, |||||||||bezigheden Again, if we ourselves do not think of an occupation,

не придумаем, что мы будем продавать этому миру, который на нас смотрит, we don't come up with what we will sell to the world that is looking at us,

то никто за нас, похоже, этого не придумает. |||||||zal bedenken then, it seems, no one is going to come up with it for us.

Это большая ответственность. Это новая свобода. It's a big responsibility; it's a new freedom.

Что мне тут кажется важным и ценным, и значимым. ||||important|||| ||||||waardevol|| What do I think is important here, valuable and significant?

Мы часто слышим фразу «нет свободы без ответственности, We often hear the phrase: "No freedom without responsibility".

а то что же это будет за свобода, это будет какая-то вседозволенность». ||||||||||||grenzeloze vrijheid But what kind of freedom would it be: some kind of laisser-aller.

Я скажу другое: нет ответственности без свободы. I'll give you another: No responsibility without freedom.

Ответственность наступает за свой выбор: Responsibility comes for your choice:

это не мешок, который можно возложить человеку на спину ||zak|||opleggen aan||| it is not a burden you can load onto someone

и сказать: «Давай, неси!» and say, "All yours!"

А когда он не хочет нести, то упрекать его в том, что он такой безответственный. |||||||verwijten om|||||||onverantwoordelijk and when they won't take it,

То, что я сам выбрал, за это я и отвечаю, What I myself chose, for this I am responsible,

а то, что на меня другие возложили, ||||||placed on me ||||||opgelegd hebben and for that that others have entrusted me with.

я могу тоже делать, если я так преисполнен чувства долга, |||||||filled with|| |||||||doordrongen van plicht|| Also, I can do something that I'm under obligation to do,

но это не моя ответственность, потому что это не моя свобода. but then it is not my responsibility, because I have no freedom to do otherwise.

Вот этот новый мир, разнообразный, дифференцированный, |||||differentiated ||||gevarieerd|gedifferentieerd So, this new world, diverse, differentiated,

полный скорее горизонталей, чем вертикалей, ||horizontal lines||verticals ||horizontale lijnen||verticalen horizontal rather than vertical,

скорее сетей, чем строго иерархических структур, ||||hierarchical| |||strikt|hiërarchische structuren| networks rather than strictly hierarchical structures,

мир, в котором на каждом этапе необходим выбор, ||||||nodig| a world in which at every stage a choice is needed,

он, на самом деле, не похож ни на какую другую историческую эпоху. ||werkelijkheid||||||||| it really does not resemble any other historical era.

Поэтому метафоры могут нам его показать под каким-то новым углом, So, metaphors can provide us with a new angle,

но проведение аналогий не даст нам никаких плодотворных выводов. ||analogies|||||fruitful conclusions|conclusions |het trekken van|||zal geven|||vruchtbare|conclusies but drawing analogies won't provide us with any fruitful conclusions.

Тем не менее часто приходится повторять про себя вот эту самую формулировку, |||||||||||formulering Nevertheless, I often have to repeat to myself the phrase:

вот этот новый мир цветущих сложностей, ||||bloeiende| "this new world of blossoming complexity",

я напомню, это формула Бахтина, ||||Bakhtin |ik herinner eraan|||Bachtin's formula I remind you that this is Bakhtin's formula,

по отношению к Высокому Средневековью, |||High|Middle Ages ||||Middeleeuwen in relation to the High Middle Ages.

мир постабсолютизма и, может быть, мир постсуверенитета, |post-absolutism||||| |post-absolutisme wereld|||||postsoevereiniteit The world of post-absolutism, and perhaps the world of post-sovereignty,

и, может быть, мир, в котором национальные государства and perhaps the world

трансформируются в нечто иное, — transform into something else||| veranderen in iets||| transform into something else,

это та увлекательная реальность, в которой нам с вами предстоит жить. ||boeiende|||||||te wachten staat| this is the fascinating reality in which you and I have to live.

(Аплодисменты) applause (Applaus) (Applause)