×

Мы используем cookie-файлы, чтобы сделать работу LingQ лучше. Находясь на нашем сайте, вы соглашаетесь на наши правила обработки файлов «cookie».

image

"Записки из подполья" Фёдор Достоевский, III

III

Ведь у людей, умеющих за себя отомстить и вообще за себя постоять, — как это, например, делается? Ведь их как обхватит, положим, чувство мести, так уж ничего больше во всем их существе на это время и не останется, кроме этого чувства. Такой господин так и прет прямо к цели, как взбесившийся бык, наклонив вниз рога, и только разве стена его останавливает. (Кстати: перед стеной такие господа, то есть непосредственные люди и деятели, искренно пасуют. Для них стена — не отвод, как например для нас, людей думающих, а следственно, ничего не делающих; не предлог воротиться с дороги, предлог, в который наш брат обыкновенно и сам не верит, но которому всегда очень рад. Нет, они пасуют со всею искренностью. Стена имеет для них что-то успокоительное, нравственно-разрешающее и окончательное, пожалуй, даже что-то мистическое… Но об стене после).

Ну-с, такого-то вот непосредственного человека я и считаю настоящим, нормальным человеком, каким хотела его видеть сама нежная мать — природа, любезно зарождая его на земле. Я такому человеку до крайней желчи завидую. Он глуп, я в этом с вами не спорю, но, может быть, нормальный человек и должен быть глуп, почему вы знаете? Может быть, это даже очень красиво. И я тем более убежден в злом, так сказать, подозрении, что если, например, взять антитез нормального человека, то есть человека усиленно сознающего, вышедшего, конечно, не из лона природы, а из реторты (это уже почти мистицизм, господа, но я подозреваю и это), то этот ретортный человек до того иногда пасует перед своим антитезом, что сам себя, со всем своим усиленным сознанием, добросовестно считает за мышь, а не за человека. Пусть это и усиленно сознающая мышь, но все-таки мышь, а тут человек, а следственно… и проч И, главное, он сам, сам ведь считает себя за мышь; его об этом никто не просит; а это важный пункт. Взглянем же теперь на эту мышь в действии. Положим, например, она тоже обижена (а она почти всегда бывает обижена) и тоже желает отомстить. Злости-то в ней, может, еще и больше накопится, чем в человек природы и правды. Гадкое, низкое желаньице воздать обидчику тем же злом, может, еще и гаже скребется в нем, чем вчеловек природы и правды, потому что человек природы и правды по своей врожденной глупости, считает свое мщенье просто-запросто справедливостью; а мышь, вследствие усиленного сознания, отрицает тут справедливость.

Доходит наконец до самого дела, до самого акта отмщения. Несчастная мышь кроме одной первоначальной гадости успела уже нагородить кругом себя, в виде вопросов и сомнений, столько других гадостей; к одному вопросу подвела столько неразрешенных вопросов, что поневоле кругом нее набирается какая-то роковая бурда, какая-то вонючая грязь, состоящая из ее сомнений,волнений и, наконец, из плевков, сыплющихся на нее от непосредственных деятелей, предстоящих торжественно кругом в виде судей и диктаторов и хохочущих над нею во всю здоровую глотку. Разумеется, ей остается махнуть на все своей лапкой и с улыбкой напускного презренья, которому и сама она не верит, постыдно проскользнуть в свою щелочку. Там, в своем мерзком, вонючем подполье, наша обиженная, прибитая и осмеянная мышь немедленно погружается в холодную, ядовитую и, главное, вековечную злость. Сорок лет сряду будет припоминать до последних, самых постыдных подробностей свою обиду и при этом каждый раз прибавлять от себя подробности еще постыднейшие, злобно поддразнивая и раздражая себя собственной фантазией. Сама будет стыдиться своей фантазии, но все-таки все припомнит, все переберет, навыдумает на себя небывальщины, под предлогом, что она тоже могла случиться, и ничего не простит. Пожалуй, и мстить начнет, но как-нибудь урывками, мелочами, из-за печки, инкогнито, не веря ни своему праву мстить, ни успеху своего мщения и зная наперед, что от всех своих попыток отомстить сама выстрадает во сто раз больше того, кому мстит, а тот, пожалуй, и не почешется. На смертном одре опять-таки все припомнит, с накопившимися за все время процентами и…

Но именно вот в этом холодном, омерзительном полуотчаянии, полувере, в этом сознательном погребении самого себя заживо с горя, в подполье на сорок лет, в этой усиленно созданной и все-таки отчасти сомнительной безвыходности своего положения, во всем этом яде неудовлетворенных желаний, вошедших внутрь, во всей этой лихорадке колебаний, принятых навеки решений и через минуту опять наступающих раскаяний — и заключается сок того странного наслаждения, о котором я говорил. Оно до того тонкое, до того иногда не поддающееся сознанью, что чуть-чуть ограниченные люди или даже просто люди с крепкими нервами не поймут в нем ни единой черты. «Может, еще и те не поймут, — прибавите вы от себя, осклабляясь, — которые никогда не получали пощечин», — и таким образом вежливо намекнете мне, что я в мою жизнь, может быть, тоже испытал пощечину, а потому и говорю как знаток. Бьюсь об заклад, что вы это думаете. Но успокойтесь, господа, я не получал пощечин, хотя мне совершенно все равно, как бы вы об этом ни думали. Я, может быть, еще сам-то жалею, что в мою жизнь мало роздал пощечин. Но довольно, ни слова больше об этой чрезвычайно для вас интересной теме.

Продолжаю спокойно о людях с крепкими нервами, не понимающих известной утонченности наслаждений. Эти господа при иных казусах, например, хотя и ревут, как быки, во все горло, хоть это, положим, и приносит им величайшую честь, но, как уже сказал я, перед невозможностью они тотчас смиряются. Невозможность — значит каменная стена? Какая каменная стена? Ну, разумеется, законы природы, выводы естественных наук, математика. Уж как докажут тебе, например, что от обезьяны произошел,так уж и нечего морщиться, принимай как есть. Уж как докажут тебе, что, в сущности, одна капелька твоего собственного жиру тебе должна быть дороже ста тысяч тебе подобных и что в этом результате разрешатся под конец все так называемые добродетели и обязанности и прочие бредни и предрассудки, так уж так и принимай, нечего делать-то, потому дважды два — математика. Попробуйте возразить.

«Помилуйте, — закричат вам, — восставать нельзя: это дважды два четыре! Природа вас не спрашивается; ей дела нет до ваших желаний и до того, нравятся ль вам ее законы или не нравятся. Вы обязаны принимать ее так, как она есть, а следственно, и все ее результаты. Стена, значит, и есть стена… и т. д., и т. д.». Господи боже, да какое мне дело до законов природы и арифметики, когда мне почему-нибудь эти законы и дважды два четыре не нравятся? Разумеется, я не пробью такой стены лбом, если и в самом деле сил не будет пробить, но я и не примирюсь с ней потому только, что у меня каменная стена и у меня сил не хватило.

Как будто такая каменная стена и вправду есть успокоение и вправду заключает в себе хоть какое-нибудь слово на мир, единственно только потому, что она дважды два четыре. О нелепость нелепостей! То ли дело все понимать, все сознавать, все невозможности и каменные стены; не примиряться ни с одной из этих невозможностей и каменных стен, если вам мерзит примиряться; дойти путем самых неизбежных логических комбинаций до самых отвратительных заключений на вечную тему о том, что даже и в каменной-то стене как будто чем-то сам виноват, хотя опять-таки до ясности очевидно, что вовсе не виноват, и вследствие этого, молча и бессильно скрежеща зубами, сладострастно замереть в инерции, мечтая о том, что даже и злиться, выходит, тебе не на кого; что предмета не находится, а может быть, и никогда не найдется, что тут подмен, подтасовка, шулерство, что тут просто бурда,— неизвестно что и неизвестно кто, но, несмотря на все эти неизвестностии и подтасовки, у вас все-таки болит, и чем больше вам неизвестно, тем больше болит!

Learn languages from TV shows, movies, news, articles and more! Try LingQ for FREE

III III III

Ведь у людей, умеющих за себя отомстить и вообще за себя постоять, — как это, например, делается? |||who are able to||||||||stand up|||| After all, among people who know how to avenge themselves and, in general, stand up for themselves - how is this done, for example? Ведь их как обхватит, положим, чувство мести, так уж ничего больше во всем их существе на это время и не останется, кроме этого чувства. |||encompasses|||||||||||being||||||remains||| After all, as they are embraced by, let’s say, a feeling of revenge, so nothing else in their whole being will remain for this time, except for this feeling. Такой господин так и прет прямо к цели, как взбесившийся бык, наклонив вниз рога, и только разве стена его останавливает. ||||charges|||||raging|bull|lowering|down|horns||||wall|| Such a gentleman rushes straight to the goal, like an enraged bull, tilting down his horns, and only the wall stops him. (Кстати: перед стеной такие господа, то есть непосредственные люди и деятели, искренно пасуют. ||wall||||||||||pass (By the way: before the wall, such gentlemen, that is, direct people and figures, sincerely give in. Для них стена — не отвод, как например для нас, людей думающих, а следственно, ничего не делающих; не предлог воротиться с дороги, предлог, в который наш брат обыкновенно и сам не верит, но которому всегда очень рад. ||||||||||thinkers|||||doing||pretext|turn back||||||||usually||||||||| For them, the wall is not a diversion, as, for example, for us, people who think and, consequently, do nothing; not an excuse to get out of the way, an excuse in which our brother usually himself does not believe, but which he is always very happy about. Нет, они пасуют со всею искренностью. ||||all|sincerity No, they fold with all sincerity. Стена имеет для них что-то успокоительное, нравственно-разрешающее и окончательное, пожалуй, даже что-то мистическое… Но об стене после). ||||||soothing||permissive||||||||||| The wall has for them something soothing, morally permissive and final, perhaps even something mystical ... But about the wall after).

Ну-с, такого-то вот непосредственного человека я и считаю настоящим, нормальным человеком, каким хотела его видеть сама нежная мать — природа, любезно зарождая его на земле. ||||||||||||||||||tender||||giving birth to||| Well, sir, I consider such and such a direct person to be a real, normal person, as the tender mother herself - nature wanted to see him, kindly giving birth to him on earth. Я такому человеку до крайней желчи завидую. I envy such a person to the extreme. Он глуп, я в этом с вами не спорю, но, может быть, нормальный человек и должен быть глуп, почему вы знаете? ||||||||argue|||||||||||| He is stupid, I don’t argue with you about this, but maybe a normal person should be stupid, why do you know? Может быть, это даже очень красиво. It may even be very beautiful. И я тем более убежден в злом, так сказать, подозрении, что если, например, взять антитез нормального человека, то есть человека усиленно сознающего, вышедшего, конечно, не из лона природы, а из реторты (это уже почти мистицизм, господа, но я подозреваю и это), то этот ретортный человек до того иногда пасует перед своим антитезом, что сам себя, со всем своим усиленным сознанием, добросовестно считает за мышь, а не за человека. ||||||||||||||antithesis|||||||aware|emerged||||womb|||||||||||||||||retort|||||||||||||||intensely||diligently||||||| And I am all the more convinced of the evil, so to speak, suspicion that if, for example, we take the antithesis of a normal person, that is, a person intensely conscious, who, of course, came not from the bosom of nature, but from a retort (this is almost mysticism, gentlemen, but I suspect this too), then this retort man sometimes succumbs to his antithesis to such an extent that he himself, with all his heightened consciousness, conscientiously considers himself a mouse, not a man. Пусть это и усиленно сознающая мышь, но все-таки мышь, а тут человек, а следственно… и проч ||||self-aware||||||||||||and so on Let it be an intensely conscious mouse, but still a mouse, and here is a man, and consequently ... and so on И, главное, он сам, сам ведь считает себя за мышь; его об этом никто не просит; а это важный пункт. And, most importantly, he himself, after all, considers himself a mouse; no one asks him about it; and this is an important point. Взглянем же теперь на эту мышь в действии. let's look||||||| Let's now take a look at this mouse in action. Положим, например, она тоже обижена (а она почти всегда бывает обижена) и тоже желает отомстить. ||||offended|||||||||| Suppose, for example, she is also offended (and she is almost always offended) and also wants revenge. Злости-то в ней, может, еще и больше накопится, чем в человек природы и правды. Гадкое, низкое желаньице воздать обидчику тем же злом, может, еще и гаже скребется в нем, чем вчеловек природы и правды, потому что человек природы и правды  по своей врожденной глупости, считает свое мщенье просто-запросто справедливостью; а мышь, вследствие усиленного сознания, отрицает тут справедливость. ||||||||accumulates|||||||nasty|low|desire|repay||||||||worse|scratches||||person||||||||||||inborn||||revenge||easily|justice|||||||| Anger, perhaps, will accumulate more in her than in a man of nature and truth. A disgusting, base desire to repay the offender with the same evil, perhaps, even scratches at him more vile than in a man of nature and truth, because a man of nature and truth, by his innate stupidity, considers his vengeance to be simply justice; and the mouse, due to heightened consciousness, denies justice here.

Доходит наконец до самого дела, до самого акта отмщения. ||||||||revenge Finally it comes to the very thing, to the very act of revenge. Несчастная мышь кроме одной первоначальной гадости успела уже нагородить кругом себя, в виде вопросов и сомнений, столько других гадостей; к одному вопросу подвела столько неразрешенных вопросов, что поневоле кругом нее набирается какая-то роковая бурда, какая-то вонючая грязь, состоящая из ее сомнений,волнений и, наконец, из плевков, сыплющихся на нее от непосредственных деятелей, предстоящих торжественно кругом в виде судей и диктаторов и хохочущих над нею во всю здоровую глотку. |||||nasty things|||create||||||||||nasty things||||led||unresolved|||unavoidably|||accumulates|||fateful|mess|||stinky||consisting||||||||spit|falling||||immediate|||||||||||laughing|||||healthy| The unfortunate mouse, besides one initial nastiness, has already managed to pile up around itself, in the form of questions and doubts, so many other nastiness; she summed up so many unresolved questions to one question that she involuntarily gathered around her some fatal heap, some smelly mud, consisting of her doubts, worries and, finally, of the spitting pouring down on her from direct figures who are solemnly coming around in the form of judges and dictators and laughing at her at the top of their lungs. Разумеется, ей остается махнуть на все своей лапкой и с улыбкой напускного презренья, которому и сама она не верит, постыдно проскользнуть в свою щелочку. |||wave||||paw||||feigned|contempt||||||||slip|||crack Of course, all she has to do is to wave her paw at everything and, with a smile of feigned contempt, which she herself does not believe, it is shameful to slip into her crack. Там, в своем мерзком, вонючем подполье, наша обиженная, прибитая и осмеянная мышь немедленно погружается в холодную, ядовитую и, главное, вековечную злость. |||disgusting|stinky|||offended|beaten||mocked|||plunges|||toxic|||eternal| There, in its disgusting, smelly underground, our offended, nailed and ridiculed mouse immediately plunges into cold, poisonous and, most importantly, eternal anger. Сорок лет сряду будет припоминать до последних, самых постыдных подробностей свою обиду и при этом каждый раз прибавлять от себя подробности еще постыднейшие, злобно поддразнивая и раздражая себя собственной фантазией. ||in a row||remember||||shameful|||||||||add|||||most shameful||teasing||irritating|||fantasy For forty years in a row, he will remember, to the last, most shameful details, his insult, and at the same time add more shameful details from himself, viciously teasing and annoying himself with his own fantasy. Сама будет стыдиться своей фантазии, но все-таки все припомнит, все переберет, навыдумает на себя небывальщины, под предлогом, что она тоже могла случиться, и ничего не простит. |||||||||will remember||recount|imagines|||tall tales||||||||||| She herself will be ashamed of her fantasy, but nevertheless she will remember everything, go over everything, think of unbelievable things on herself, under the pretext that she too could have happened and will not forgive anything. Пожалуй, и мстить начнет, но как-нибудь урывками, мелочами, из-за печки, инкогнито, не веря ни своему праву мстить, ни успеху своего мщения и зная наперед, что от всех своих попыток отомстить сама выстрадает во сто раз больше того, кому мстит, а тот, пожалуй, и не почешется. |||||||snippets|||||incognito||believing||||||||revenge|||in advance||||||||suffers|||||||||||||will scratch Perhaps, he will begin to take revenge, but somehow in fits and starts, in trifles, because of the stove, incognito, not believing either his right to take revenge, or the success of his revenge, and knowing in advance that from all her attempts to take revenge she herself will suffer a hundred times more than that, to whom he takes revenge, but he, perhaps, will not scratch himself. На смертном одре опять-таки все припомнит, с накопившимися за все время процентами и… ||deathbed||||||accumulated||||interest| On his deathbed, he will again remember everything, with the interest accumulated over the entire time and ...

Но именно вот в этом холодном, омерзительном полуотчаянии, полувере, в этом сознательном погребении самого себя заживо с горя, в подполье на сорок лет, в этой усиленно созданной и все-таки отчасти сомнительной безвыходности своего положения, во всем этом яде неудовлетворенных желаний, вошедших внутрь, во всей этой лихорадке колебаний, принятых навеки решений и через минуту опять наступающих раскаяний — и заключается сок того странного наслаждения, о котором я говорил. |||||||despair|half-belief||||burial|||alive|||||||||||||||||hopelessness||||||poison|dissatisfied||who entered|||||frenzy|||forever||||||invaders|regrets|||||||||| But it is precisely in this cold, disgusting half-despair, half-faith, in this conscious burial of oneself alive from grief, underground for forty years, in this strenuously created and yet partly doubtful hopelessness of one's position, in all this poison of unsatisfied desires that have entered inside, in all this fever of hesitation, decisions taken forever and a minute later again coming repentance - and there is the juice of that strange pleasure, about which I spoke. Оно до того тонкое, до того иногда не поддающееся сознанью, что чуть-чуть ограниченные люди или даже просто люди с крепкими нервами не поймут в нем ни единой черты. |||subtle|||||accessible|consciousness||||limited||||||||||||||| It is so subtle, so sometimes not amenable to consciousness that slightly limited people, or even just people with strong nerves, will not understand a single feature in it. «Может, еще и те не поймут, — прибавите вы от себя, осклабляясь, — которые никогда не получали пощечин», — и таким образом вежливо намекнете мне, что я в мою жизнь, может быть, тоже испытал пощечину, а потому и говорю как знаток. ||||||add||||smiling||||||||||hint||||||||||experienced|||||||expert “Maybe even those won't understand,” you add from yourself, grinning, “who have never received a slap in the face,” and thus politely hint to me that in my life, perhaps, I also experienced a slap in the face, and therefore I say like a connoisseur. Бьюсь об заклад, что вы это думаете. I bet you think that. Но успокойтесь, господа, я не получал пощечин, хотя мне совершенно все равно, как бы вы об этом ни думали. But calm down, gentlemen, I have not received a slap in the face, although I absolutely do not care, no matter how you think about it. Я, может быть, еще сам-то жалею, что в мою жизнь мало роздал пощечин. ||||||||||||slaps| Perhaps I myself regret that I have given few slaps in my life. Но довольно, ни слова больше об этой чрезвычайно для вас интересной теме. But enough, not a word more about this extremely interesting topic for you.

Продолжаю спокойно о людях с крепкими нервами, не понимающих известной утонченности наслаждений. ||||||||||subtleties| I continue calmly about people with strong nerves who do not understand the certain refinement of pleasure. Эти господа при иных казусах, например, хотя и ревут, как быки, во все горло, хоть это, положим, и приносит им величайшую честь, но, как уже сказал я, перед невозможностью они тотчас смиряются. ||||cases||||||||||||||||greatest||||||||impossibility|||submit These gentlemen in other incidents, for example, although they roar like bulls at the top of their lungs, even though this, we suppose, brings them the greatest honor, but, as I have already said, they immediately resign themselves to impossibility. Невозможность — значит каменная стена? ||stone| Impossibility means a stone wall? Какая каменная стена? What kind of stone wall? Ну, разумеется, законы природы, выводы естественных наук, математика. Well, of course, the laws of nature, the conclusions of the natural sciences, mathematics. Уж как докажут тебе, например, что от обезьяны произошел,так уж и нечего морщиться, принимай как есть. ||prove|||||||||||frown||| As they prove to you, for example, that it originated from a monkey, there is really nothing to frown, take it as it is. Уж как докажут тебе, что, в сущности, одна капелька твоего собственного жиру тебе должна быть дороже ста тысяч тебе подобных и что в этом результате разрешатся под конец все так называемые добродетели и обязанности и прочие бредни и предрассудки, так уж так и принимай, нечего делать-то, потому дважды два — математика. |||||||||||fat||||||||||||||will be resolved|||||||||||nonsense|||||||||||||| How will they prove to you that, in essence, one drop of your own fat should be dearer to you than a hundred thousand people like you, and that as a result of this, all the so-called virtues and duties and other nonsense and prejudices will be resolved in the end, so accept it, there is nothing to do something, because twice two is mathematics. Попробуйте возразить. |argue Try to argue.

«Помилуйте, — закричат вам, — восставать нельзя: это дважды два четыре! have mercy|will shout||rebel||||| “Have mercy,” they will shout at you, “you cannot rise up: it’s twice two is four! Природа вас не спрашивается; ей дела нет до ваших желаний и до того, нравятся ль вам ее законы или не нравятся. ||||||||||||||whether|||||| Nature is not asking you; she doesn't care about your desires and whether you like her laws or not. Вы обязаны принимать ее так, как она есть, а следственно, и все ее результаты. |||||||||therefore|||| You must accept it as it is, and therefore all its results. Стена, значит, и есть стена… и т. д., и т. д.». |means||||||||| The wall, then, is the wall ... and so on, and so on. " Господи боже, да какое мне дело до законов природы и арифметики, когда мне почему-нибудь эти законы и дважды два четыре не нравятся? Lord God, what do I care about the laws of nature and arithmetic, when for some reason I don't like these laws and twice two four? Разумеется, я не пробью такой стены лбом, если и в самом деле сил не будет пробить, но я и не примирюсь с ней потому только, что у меня каменная стена и у меня сил не хватило. |||break through|||forehead||||||||||||||reconcile with it||||||||||||||| Of course, I will not break through such a wall with my forehead, if I really do not have the strength to break through, but I will not reconcile with it just because I have a stone wall and I did not have enough strength.

Как будто такая каменная стена и вправду есть успокоение и вправду заключает в себе хоть какое-нибудь слово на мир, единственно только потому, что она дважды два четыре. ||||||indeed||calmness|||contains|||||||||only||||||| As if such a stone wall really is tranquility and really contains at least some word for peace, only because it is twice two four. О нелепость нелепостей! |absurdity|absurdities O absurdity of absurdities! То ли дело все понимать, все сознавать, все невозможности и каменные стены; не примиряться ни с одной из этих невозможностей и каменных стен, если вам мерзит примиряться; дойти путем самых неизбежных логических комбинаций до самых отвратительных заключений на вечную тему о том, что даже и в каменной-то стене как будто чем-то сам виноват, хотя опять-таки до ясности очевидно, что вовсе не виноват, и вследствие этого, молча и бессильно скрежеща зубами, сладострастно замереть в инерции, мечтая о том, что даже и злиться, выходит, тебе не на кого; что предмета не находится, а может быть, и никогда не найдется, что тут подмен, подтасовка, шулерство, что тут просто бурда,— неизвестно что и неизвестно кто, но, несмотря на все эти неизвестностии и подтасовки, у вас все-таки болит, и чем больше вам неизвестно, тем больше болит! ||||||realize|||||||reconcile||||||||||||disgusts|reconcile||way of||inevitable||combinations|||disgusting|conclusions||eternal theme|topic||||||||||||||||||||clarity|||||||as a result||silently||powerlessly|gritting||sensually|freeze||inertia||||||||comes out||||||object||||||||||||substitution deception|manipulation deceit|cheating||||nonsense|||||||||||||manipulations||||||||||||| Whether it is a matter of understanding everything, being aware of everything, all the impossibilities and stone walls; not to reconcile with any of these impossibilities and stone walls, if you feel sick to reconcile; to reach through the most inevitable logical combinations to the most disgusting conclusions on the eternal theme that even in a stone wall it is as if he is to blame for something, although again it is clear that it is not at all to blame, and as a result, silently and powerlessly grinding your teeth, lustfully freeze in inertia, dreaming that even getting angry, it turns out, you have no one; that the object is not found, and maybe it will never be found, that there is a substitution, manipulation, cheating, that there is just a burda, it is not known what and who is unknown, but, despite all these uncertainties and frauds, you still have pain , and the more you don't know, the more it hurts!