×

LingQ'yu daha iyi hale getirmek için çerezleri kullanıyoruz. Siteyi ziyaret ederek, bunu kabul edersiniz: çerez politikası.


image

"Повести покойного Ивана Петровича Белкина" Александр Пушкин, Метель. Часть 2

Метель. Часть 2

Но возвратимся к добрым ненарадовским помещикам и посмотрим, что-то у них делается.

А ничего.

Старики проснулись и вышли в гостиную. Гаврила Гаврилович в колпаке и байковой куртке. Прасковья Петровна в шлафорке на вате. Подали самовар, и Гаврила Гаврилович послал девчонку узнать от Марьи Гавриловны, каково её здоровье и как она почивала. Девчонка воротилась, объявляя, что барышня почивала-де дурно, но что ей-де теперь легче и что она-де сейчас придёт в гостиную. В самом деле, дверь отворилась, и Марья Гавриловна подошла здороваться с папенькой и с маменькой.

«Что твоя голова, Маша?» — спросил Гаврила Гаврилович». «Лучше, папенька», — отвечала Маша. «Ты верно, Маша, вчерась угорела», — сказала Прасковья Петровна. «Может быть, маменька», — отвечала Маша.

День прошёл благополучно, но в ночь Маша занемогла. Послали в город за лекарем. Он приехал к вечеру и нашёл больную в бреду. Открылась сильная горячка, и бедная больная две недели находилась у края гроба.

Никто в доме не знал о предположенном побеге. Письма, накануне ею написанные, были сожжены; её горничная никому ни о чём не говорила, опасаясь гнева господ. Священник, отставной корнет, усатый землемер и маленький улан были скромны, и недаром. Терешка кучер никогда ничего лишнего не высказывал, даже и во хмелю. Таким образом, тайна была сохранена более, чем полудюжиною заговорщиков. Но Марья Гавриловна сама в беспрестанном бреду высказывала свою тайну. Однако ж её слова были столь несообразны ни с чем, что мать, не отходившая от её постели, могла понять из них только то, что дочь её была смертельно влюблена во Владимира Николаевича и что, вероятно, любовь была причиною её болезни. Она советовалась со своим мужем, с некоторыми соседями, и наконец единогласно все решили, что видно такова была судьба Марьи Гавриловны, что суженого конем не объедешь, что бедность не порок, что жить не с богатством, а с человеком, и тому подобное. Нравственные поговорки бывают удивительно полезны в тех случаях, когда мы от себя мало что можем выдумать себе в оправдание.

Между тем барышня стала выздоравливать. Владимира давно не видно было в доме Гаврилы Гавриловича. Он был напуган обыкновенным приёмом. Положили послать за ним и объявить ему неожиданное счастие: согласие на брак. Но каково было изумление ненарадовских помещиков, когда в ответ на их приглашение получили они от него полусумасшедшее письмо! Он объявлял им, что нога его не будет никогда в их доме, и просил забыть о несчастном, для которого смерть остается единою надеждою. Через несколько дней узнали они, что Владимир уехал в армию. Это было в 1812 году.

Долго не смели объявить об этом выздоравливающей Маше. Она никогда не упоминала о Владимире. Несколько месяцев уже спустя, нашед его имя в числе отличившихся и тяжело раненых под Бородиным, она упала в обморок, и боялись, чтоб горячка её не возвратилась. Однако, слава богу, обморок не имел последствия.

Другая печаль её посетила: Гаврила Гаврилович скончался, оставя её наследницей всего имения. Но наследство не утешало её; она разделяла искренно горесть бедной Прасковьи Петровны, клялась никогда с нею не расставаться; обе они оставили Ненарадово, место печальных воспоминаний, и поехали жить в *ское поместье.

Женихи кружились и тут около милой и богатой невесты; но она никому не подавала и малейшей надежды. Мать иногда уговаривала её выбрать себе друга; Марья Гавриловна качала головой и задумывалась. Владимир уже не существовал: он умер в Москве, накануне вступления французов. Память его казалась священною для Маши; по крайней мере, она берегла всё, что могло его напомнить: книги, им некогда прочитанные, его рисунки, ноты и стихи, им переписанные для нее. Соседи, узнав обо всем, дивились её постоянству и с любопытством ожидали героя, долженствовавшего наконец восторжествовать над печальной верностию этой девственной Артемизы.

Между тем война со славою была кончена. Полки наши возвращались из-за границы. Народ бежал им навстречу. Музыка играла завоёванные песни: Vive Henri-Quatre , тирольские вальсы и арии из Жоконда. Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами. Солдаты весело разговаривали между собою, вмешивая поминутно в речь немецкие и французские слова. Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове отечество ! Как сладки были слёзы свидания! С каким единодушием мы соединяли чувства народной гордости и любви к государю! А для него, какая была минута!

Женщины, русские женщины были тогда бесподобны. Обыкновенная холодность их исчезла. Восторг их был истинно упоителен, когда, встречая победителей, кричали они: ура!

И в воздух чепчики бросали.

Кто из тогдашних офицеров не сознается, что русской женщине обязан он был лучшей, драгоценнейшей наградою?..

В это блистательное время Марья Гавриловна жила с матерью в * губернии и не видала, как обе столицы праздновали возвращение войск. Но в уездах и деревнях общий восторг, может быть, был ещё сильнее. Появление в сих местах офицера было для него настоящим торжеством, и любовнику во фраке плохо было в его соседстве.

Мы уже сказывали, что, несмотря на её холодность, Марья Гавриловна всё по-прежнему окружена была искателями. Но все должны были отступить, когда явился в её замке раненый гусарский полковник Бурмин, с Георгием в петлице и с интересной бледностию , как говорили тамошние барышни. Ему было около двадцати шести лет. Он приехал в отпуск в свои поместья, находившиеся по соседству деревни Марьи Гавриловны. Марья Гавриловна очень его отличала. При нем обыкновенная задумчивость ее оживлялась. Нельзя было сказать, чтоб она с ним кокетничала; но поэт, заметя ее поведение, сказал бы:

Se amor non è, che dunque?..

Бурмин был, в самом деле, очень милый молодой человек. Он имел именно тот ум, который нравится женщинам: ум приличия и наблюдения, безо всяких притязаний и беспечно насмешливый. Поведение его с Марьей Гавриловной было просто и свободно; но что б она ни сказала или ни сделала, душа и взоры его так за нею и следовали. Он казался нрава тихого и скромного, но молва уверяла, что некогда был он ужасным повесою, и это не вредило ему во мнении Марьи Гавриловны, которая (как и все молодые дамы вообще) с удовольствием извиняла шалости, обнаруживающие смелость и пылкость характера.

Но более всего... (более его нежности, более приятного разговора, более интересной бледности, более перевязанной руки) молчание молодого гусара более всего подстрекало её любопытство и воображение. Она не могла не сознаваться в том, что она очень ему нравилась; вероятно и он, с своим умом и опытностию, мог уже заметить, что она отличала его: каким же образом до сих пор не видала она его у своих ног и ещё не слыхала его признания? Что удерживало его? робость, неразлучная с истинною любовию, гордость «ли кокетство хитрого волокиты? Это было для неё загадкою. Подумав хорошенько, она решила, что робость была единственной тому причиною, и положила ободрить его большею внимательностию и, смотря по обстоятельствам, даже нежностию. Она приуготовляла развязку самую неожиданную и с нетерпением ожидала минуты романического объяснения. Тайна, какого роду ни была бы, всегда тягостна женскому сердцу. Ее военные действия имели желаемый успех: по крайней мере Бурмин впал в такую задумчивость, и чёрные глаза его с таким огнем останавливались на Марье Гавриловне, что решительная минута, казалось, уже близка. Соседи говорили о свадьбе, как о деле уже кончённом, а добрая Прасковья Петровна радовалась, что дочь её, наконец, нашла себе достойного жениха.

Старушка сидела однажды одна в гостиной, раскладывая гранпасьянс, как Бурмин вошёл в комнату и тотчас осведомился о Марье Гавриловне. «Она в саду, — отвечала старушка, — подите к ней, а я вас буду здесь ожидать». Бурмин пошёл, а старушка перекрестилась и подумала: авось дело сегодня же кончится!

Бурмин нашёл Марью Гавриловну у пруда, под ивою, с книгою в руках и в белом платье, настоящей героинею романа. После первых вопросов Марья Гавриловна нарочно перестала поддерживать разговор, усиливая таким образом взаимное замешательство, от которого можно было избавиться разве только внезапным и решительным объяснением. Так и случилось: Бурмин, чувствуя затруднительность своего положения, объявил, что искал давно случая открыть ей свое сердце, и потребовал минуты внимания. Марья Гавриловна закрыла книгу и потупила глаза в знак согласия.

«Я вас люблю, — сказал Бурмин, — я вас люблю страстно...» (Марья Гавриловна покраснела и наклонила голову еще ниже.) «Я поступил неосторожно, предаваясь милой привычке, привычке видеть и слышать вас ежедневно...» (Марья Гавриловна вспомнила первое письмо St.-Preux). «Теперь уж поздно противиться судьбе моей; воспоминание об вас, ваш милый, несравненный образ отныне будет мучением и отрадою жизни моей; но мне ещё остается исполнить тяжёлую обязанность, открыть вам ужасную тайну и положить между нами непреодолимую преграду...» — «Она всегда существовала, — прервала с живостию Марья Гавриловна, — я никогда не могла быть вашею женою...» — «Знаю, — отвечал он ей тихо, — знаю, что некогда вы любили, но смерть и три года сетований... Добрая, милая Марья Гавриловна! не старайтесь лишить меня последнего утешения: мысль, что вы бы согласились сделать моё счастие, если бы... молчите, ради бога, молчите. Вы терзаете меня. Да, я знаю, я чувствую, что вы были бы моею, но — я несчастнейшее создание... я женат!»

Марья Гавриловна взглянула на него с удивлением.

— Я женат, — продолжал Бурмин, — я женат уже четвёртый год и не знаю, кто моя жена, и где она, и должен ли свидеться с нею когда-нибудь!

— Что вы говорите? — воскликнула Марья Гавриловна, — как это странно! Продолжайте; я расскажу после... но продолжайте, сделайте милость.

— В начале 1812 года, — сказал Бурмин, — я спешил в Вильну, где находился наш полк. Приехав однажды на станцию поздно вечером, я велел было поскорее закладывать лошадей, как вдруг поднялась ужасная метель, и смотритель и ямщики советовали мне переждать. Я их послушался, но непонятное беспокойство овладело мною; казалось, кто-то меня так и толкал. Между тем метель не унималась; я не вытерпел, приказал опять закладывать и поехал в самую бурю. Ямщику вздумалось ехать рекою, что должно было сократить нам путь тремя верстами. Берега были занесены; ямщик проехал мимо того места, где выезжали на дорогу, и таким образом очутились мы в незнакомой стороне. Буря не утихала; я увидел огонёк и велел ехать туда. Мы приехали в деревню; в деревянной церкви был огонь. Церковь была отворена, за оградой стояло несколько саней; по паперти ходили люди. «Сюда! сюда!» — закричало несколько голосов. Я велел ямщику подъехать. «Помилуй, где ты замешкался? — сказал мне кто-то, — невеста в обмороке; поп не знает, что делать; мы готовы были ехать назад. Выходи же скорее». Я молча выпрыгнул из саней и вошел в церковь, слабо освещённую двумя или тремя свечами. Девушка сидела на лавочке в тёмном углу церкви; другая тёрла ей виски. «Слава богу, — сказала эта, — насилу вы приехали. Чуть было вы барышню не уморили». Старый священник подошёл ко мне с вопросом: «Прикажете начинать?» — «Начинайте, начинайте, батюшка», — отвечал я рассеянно. Девушку подняли. Она показалась мне недурна... Непонятная, непростительная ветреность... я стал подле неё перед налоем; священник торопился; трое мужчин и горничная поддерживали невесту и заняты были только ею. Нас обвенчали. «Поцелуйтесь», — сказали нам. Жена моя обратила ко мне бледное свое лицо. Я хотел было её поцеловать... Она вскрикнула: «Ай, не он! не он!» — и упала без памяти. Свидетели устремили на меня испуганные глаза. Я повернулся, вышел из церкви безо всякого препятствия, бросился в кибитку и закричал: «Пошёл!»

— Боже мой! — закричала Марья Гавриловна, — и вы не знаете, что сделалось с бедной вашею женою?

— Не знаю, — отвечал Бурмин, — не знаю, как зовут деревню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал. В то время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул и проснулся на другой день поутру, на третьей уже станции. Слуга, бывший тогда со мною, умер в походе, так что я не имею и надежды отыскать ту, над которой подшутил я так жестоко и которая теперь так жестоко отомщена.

— Боже мой, боже мой! — сказала Марья Гавриловна, схватив его руку, — так это были вы! И вы не узнаёте меня?

Бурмин побледнел... и бросился к её ногам...

Метель. Blizzard. Teil 2 Blizzard. Part 2 Blizzard. Parte 2 Часть 2

Но возвратимся к добрым ненарадовским помещикам и посмотрим, что-то у них делается. |return|||Nenaradovsky|||||||| But let's return to the good non-Nenarodsky landowners and see if anything is happening with them.

А ничего. And nothing is happening.

Старики проснулись и вышли в гостиную. The old men woke up and went to the living room. Гаврила Гаврилович в колпаке и байковой куртке. ||in|||flannel|jacket Gavriil Gavrilovich in a hat and a plaid jacket. Прасковья Петровна в шлафорке на вате. |||slippers||cotton Praskovya Petrovna in a padding cap. Подали самовар, и Гаврила Гаврилович послал девчонку узнать от Марьи Гавриловны, каково её здоровье и как она почивала. |||||||||||||||||rested They brought the samovar, and Gavriil Gavrilovich sent a girl to find out from Maria Gavrilovna how her health was and how she was getting along. Девчонка воротилась, объявляя, что барышня почивала-де дурно, но что ей-де теперь легче и что она-де сейчас придёт в гостиную. girl|returned||||rested||badly|||to her|that|||||||||| The girl returned, announcing that the young lady had been feeling poorly, but that she was feeling better now and that she would come to the living room shortly. В самом деле, дверь отворилась, и Марья Гавриловна подошла здороваться с папенькой и с маменькой. |||door||||||to greet|||||mommy Indeed, the door opened, and Maria Gavrilovna came up to greet father and mother.

«Что твоя голова, Маша?» — спросил Гаврила Гаврилович». "How is your head, Masha?" asked Gavrila Gavrilovich. «Лучше, папенька», — отвечала Маша. «Ты верно, Маша, вчерась угорела», — сказала Прасковья Петровна. ||||burned||| "You are right, Masha, you got a fever yesterday," said Praskovya Petrovna. «Может быть, маменька», — отвечала Маша. "Maybe, dear mother," replied Masha.

День прошёл благополучно, но в ночь Маша занемогла. |||||||got sick The day passed well, but at night Masha fell ill. Послали в город за лекарем. They sent to the city for a doctor. Он приехал к вечеру и нашёл больную в бреду. He arrived by evening and found the patient in delirium. Открылась сильная горячка, и бедная больная две недели находилась у края гроба. opened||||||||||| A severe fever broke out, and the poor patient was on the brink of the grave for two weeks.

Никто в доме не знал о предположенном побеге. |||||||escape No one in the house knew about the supposed escape. Письма, накануне ею написанные, были сожжены; её горничная никому ни о чём не говорила, опасаясь гнева господ. The letters she had written the day before were burned; her maid said nothing to anyone, fearing the anger of the masters. Священник, отставной корнет, усатый землемер и маленький улан были скромны, и недаром. |||||||||modest||for good reason The priest, the retired cornet, the mustached land surveyor, and the small uhlan were modest, and not without reason. Терешка кучер никогда ничего лишнего не высказывал, даже и во хмелю. |||||||even|||drunkenness Tereshka the coachman never expressed anything superfluous, even in his cups. Таким образом, тайна была сохранена более, чем полудюжиною заговорщиков. ||||preserved|||| Thus, the secret was kept by more than half a dozen conspirators. Но Марья Гавриловна сама в беспрестанном бреду высказывала свою тайну. |||||constant|||| But Maria Gavrilovna herself, in a constant delirium, expressed her secret. Однако ж её слова были столь несообразны ни с чем, что мать, не отходившая от её постели, могла понять из них только то, что дочь её была смертельно влюблена во Владимира Николаевича и что, вероятно, любовь была причиною её болезни. ||her|||||||||||not leaving|||||||||||||||||||||||||| However, her words were so incoherent with anything that her mother, who had not left her bedside, could only understand from them that her daughter was hopelessly in love with Vladimir Nikolaevich and that, most likely, love was the cause of her illness. Она советовалась со своим мужем, с некоторыми соседями, и наконец единогласно все решили, что видно такова была судьба Марьи Гавриловны, что суженого конем не объедешь, что бедность не порок, что жить не с богатством, а с человеком, и тому подобное. ||||||||||||||||||||that||horse||||||||||||||||| She consulted with her husband, some neighbors, and finally, they all unanimously decided that it was meant to be for Marya Gavrilovna, that you can't chase the betrothed away with a horse, that poverty is not a vice, that it is better to live with a person than with wealth, and similar thoughts. Нравственные поговорки бывают удивительно полезны в тех случаях, когда мы от себя мало что можем выдумать себе в оправдание. Moral sayings can be surprisingly useful in those cases when we can hardly come up with anything to justify ourselves.

Между тем барышня стала выздоравливать. ||||recover In the meantime, the young lady began to recover. Владимира давно не видно было в доме Гаврилы Гавриловича. ||||||||of Gavrila Gavrilovich Vladimir had not been seen in the house of Gavrila Gavrilovich for a long time. Он был напуган обыкновенным приёмом. ||scared|| He was frightened by a usual trick. Положили послать за ним и объявить ему неожиданное счастие: согласие на брак. put||||||||||| They decided to send for him and announce to him unexpected happiness: consent to marriage. Но каково было изумление ненарадовских помещиков, когда в ответ на их приглашение получили они от него полусумасшедшее письмо! |||astonishment|Nenaradovsky||||||||||||| But how astonished the landlords of Nenaradov were when, in response to their invitation, they received a semi-mad letter from him! Он объявлял им, что нога его не будет никогда в их доме, и просил забыть о несчастном, для которого смерть остается единою надеждою. He declared to them that his foot would never be in their house, and asked them to forget about the unfortunate one, for whom death remains the only hope. Через несколько дней узнали они, что Владимир уехал в армию. A few days later, they learned that Vladimir had gone to the army. Это было в 1812 году.

Долго не смели объявить об этом выздоравливающей Маше. |||||||Masha For a long time, they did not dare to announce this to the recovering Masha. Она никогда не упоминала о Владимире. She never mentioned Vladimir. Несколько месяцев уже спустя, нашед его имя в числе отличившихся и тяжело раненых под Бородиным, она упала в обморок, и боялись, чтоб горячка её не возвратилась. |||||||||distinguished|||||||||||||||| Several months later, having found his name among the distinguished and seriously wounded at Borodino, she fainted, and they were afraid that her fever would return. Однако, слава богу, обморок не имел последствия. However, thank God, the fainting had no consequences.

Другая печаль её посетила: Гаврила Гаврилович скончался, оставя её наследницей всего имения. |||||||||heiress|| Another sorrow visited her: Gavrila Gavrilovich passed away, leaving her the heir to the entire estate. Но наследство не утешало её; она разделяла искренно горесть бедной Прасковьи Петровны, клялась никогда с нею не расставаться; обе они оставили Ненарадово, место печальных воспоминаний, и поехали жить в ***ское поместье. |||||||||||||||||||||||||||||estate| But the inheritance did not comfort her; she sincerely shared the grief of poor Praskovya Petrovna, swearing never to part with her; both of them left Nenaradovo, a place of sad memories, and went to live in the * estate.

Женихи кружились и тут около милой и богатой невесты; но она никому не подавала и малейшей надежды. The suitors swirled around the lovely and wealthy bride, but she gave no one even the slightest hope. Мать иногда уговаривала её выбрать себе друга; Марья Гавриловна качала головой и задумывалась. Her mother sometimes urged her to choose a friend; Maria Gavrilovna shook her head and fell into thought. Владимир уже не существовал: он умер в Москве, накануне вступления французов. Vladimir no longer existed: he died in Moscow, on the eve of the French entry. Память его казалась священною для Маши; по крайней мере, она берегла всё, что могло его напомнить: книги, им некогда прочитанные, его рисунки, ноты и стихи, им переписанные для нее. ||||||||||kept safe|||||remind||||||||||||| His memory seemed sacred to Masha; at least, she preserved everything that could remind her of him: books he had once read, his drawings, notes, and poems he had written down for her. Соседи, узнав обо всем, дивились её постоянству и с любопытством ожидали героя, долженствовавшего наконец восторжествовать над печальной верностию этой девственной Артемизы. ||||||||||||that was supposed||triumph||||||Artemis The neighbors, having learned of everything, marveled at her constancy and curiously awaited the hero, who was supposed to finally triumph over the sad fidelity of this virgin Artemisia.

Между тем война со славою была кончена. ||||glory|| Meanwhile, the war with glory was over. Полки наши возвращались из-за границы. Our troops were returning from abroad. Народ бежал им навстречу. The people were running to meet them. Музыка играла завоёванные песни: Vive Henri-Quatre , тирольские вальсы и арии из Жоконда. ||||long live||||||||Joconde The music played the conquered songs: Vive Henri-Quatre, Tyrolean waltzes, and arias from Gioconda. Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами. |||||young men||||battle||| The officers, who had left for the campaign almost as boys, returned, having matured in the atmosphere of war, adorned with crosses. Солдаты весело разговаривали между собою, вмешивая поминутно в речь немецкие и французские слова. |||||mixing||||||| The soldiers chatted cheerfully among themselves, occasionally mixing German and French words into their speech. Время незабвенное! |unforgettable An unforgettable time! Время славы и восторга! The time of glory and delight! Как сильно билось русское сердце при слове отечество ! How strongly the Russian heart beat at the word homeland! Как сладки были слёзы свидания! |sweet||| How sweet were the tears of meeting! С каким единодушием мы соединяли чувства народной гордости и любви к государю! ||||connected||||||| With what unanimity we united feelings of national pride and love for the sovereign! А для него, какая была минута! And for him, what a moment it was!

Женщины, русские женщины были тогда бесподобны. |||||unmatched Women, Russian women were incomparable then. Обыкновенная холодность их исчезла. Their ordinary coldness has vanished. Восторг их был истинно упоителен, когда, встречая победителей, кричали они: ура! ||||thrilling|||||| Their delight was truly intoxicating when, upon meeting the victors, they shouted: hurrah!

И в воздух чепчики бросали. |||caps| And threw caps into the air.

Кто из тогдашних офицеров не сознается, что русской женщине обязан он был лучшей, драгоценнейшей наградою?.. |||||admits||||||||| Who of the officers of that time does not admit that he owed the best, most precious reward to a Russian woman? ..

В это блистательное время Марья Гавриловна жила с матерью в *** губернии и не видала, как обе столицы праздновали возвращение войск. ||brilliant||||||||||||||||| During this brilliant time, Maria Gavrilovna lived with her mother in the * province and did not see how both capitals celebrated the return of the troops. Но в уездах и деревнях общий восторг, может быть, был ещё сильнее. ||districts||||||||| But in the districts and villages, the general enthusiasm may have been even stronger. Появление в сих местах офицера было для него настоящим торжеством, и любовнику во фраке плохо было в его соседстве. ||||||||||||||||||neighborhood The appearance of an officer in these places was a real celebration for him, and the lover in a tailcoat felt uncomfortable in his presence.

Мы уже сказывали, что, несмотря на её холодность, Марья Гавриловна всё по-прежнему окружена была искателями. |||||||||||||||seekers We have already said that, despite her coldness, Mary Gavrilovna was still surrounded by suitors. Но все должны были отступить, когда явился в её замке раненый гусарский полковник Бурмин, с Георгием в петлице и с интересной бледностию , как говорили тамошние барышни. ||||retreat||appeared|||||||||||||||pallor|||| But everyone had to retreat when the wounded hussar colonel Burmin appeared in her castle, with George in his lapel and with an interesting paleness, as the local ladies said. Ему было около двадцати шести лет. He was about twenty-six years old. Он приехал в отпуск в свои поместья, находившиеся по соседству деревни Марьи Гавриловны. |||||||||neighboring||| He had come on leave to his estates located near the village of Marya Gavrilovna. Марья Гавриловна очень его отличала. ||||distinguished Maria Gavrilovna distinguished him very much. При нем обыкновенная задумчивость ее оживлялась. With him, her usual thoughtfulness was enlivened. Нельзя было сказать, чтоб она с ним кокетничала; но поэт, заметя ее поведение, сказал бы: |||||||flirted||||||| It couldn't be said that she was flirting with him; but the poet, noticing her behavior, would say:

Se amor non è, che dunque?.. |love|||| If there is no love, then what is it?..

Бурмин был, в самом деле, очень милый молодой человек. Burmin was, indeed, a very nice young man. Он имел именно тот ум, который нравится женщинам: ум приличия и наблюдения, безо всяких притязаний и беспечно насмешливый. ||||||||intellect||||||pretensions||| He had exactly the kind of mind that women like: a mind of decorum and observation, without any pretensions and carelessly mocking. Поведение его с Марьей Гавриловной было просто и свободно; но что б она ни сказала или ни сделала, душа и взоры его так за нею и следовали. ||||Gavrilovna|||||||||||||||||||||| His behavior with Maria Gavrilovna was simple and free; but whatever she said or did, his soul and gaze followed her. Он казался нрава тихого и скромного, но молва уверяла, что некогда был он ужасным повесою, и это не вредило ему во мнении Марьи Гавриловны, которая (как и все молодые дамы вообще) с удовольствием извиняла шалости, обнаруживающие смелость и пылкость характера. ||||||||||||||ladies' man||||harmed|||opinion|||||||||||||mischiefs|revealing|||passion| He seemed of a quiet and modest nature, but gossip assured that he had once been a terrible rake, and this did not harm his reputation in the eyes of Maria Gavrilovna, who (like all young ladies in general) gladly excused antics that demonstrated boldness and fervor of character.

Но более всего... (более его нежности, более приятного разговора, более интересной бледности, более перевязанной руки) молчание молодого гусара более всего подстрекало её любопытство и воображение. |||||||||||||bandaged||||||||||| But above all... (more than his tenderness, more than pleasant conversation, more than interesting pallor, more than the bandaged hand) the silence of the young hussar most of all stirred her curiosity and imagination. Она не могла не сознаваться в том, что она очень ему нравилась; вероятно и он, с своим умом и опытностию, мог уже заметить, что она отличала его: каким же образом до сих пор не видала она его у своих ног и ещё не слыхала его признания? ||||admit||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||| She could not help but realize that she was very much to his liking; probably, he, with his mind and experience, could already notice that she distinguished him: how is it that until now she had not seen him at her feet and had not yet heard his confession? Что удерживало его? What was holding him back? робость, неразлучная с истинною любовию, гордость «ли кокетство хитрого волокиты? |||||||||sly seducer shyness inseparable from true love, pride “is it the coquetry of cunning red tape? Это было для неё загадкою. ||||mystery Подумав хорошенько, она решила, что робость была единственной тому причиною, и положила ободрить его большею внимательностию и, смотря по обстоятельствам, даже нежностию. |||||||||||||||||||||tenderness After thinking it over carefully, she decided that shyness was the only reason for it, and she resolved to encourage him with greater attention and, depending on the circumstances, even tenderness. Она приуготовляла развязку самую неожиданную и с нетерпением ожидала минуты романического объяснения. ||||||||||romantic| She prepared for the most unexpected resolution and eagerly awaited the moment of romantic explanation. Тайна, какого роду ни была бы, всегда тягостна женскому сердцу. |||||||burdensome|| The mystery, whatever its nature, is always burdensome to a woman's heart. Ее военные действия имели желаемый успех: по крайней мере Бурмин впал в такую задумчивость, и чёрные глаза его с таким огнем останавливались на Марье Гавриловне, что решительная минута, казалось, уже близка. ||||||||||||||||||||||||Gavrilovna|||||| Her military actions had the desired success: at least Burmin fell into such deep thought, and his black eyes, with such fire, were fixed on Marya Gavrilovna, that the decisive moment seemed to be close. Соседи говорили о свадьбе, как о деле уже кончённом, а добрая Прасковья Петровна радовалась, что дочь её, наконец, нашла себе достойного жениха. ||||||||finished matter|||||||||||||bridegroom The neighbors spoke of the wedding as if it were a done deal, and good-natured Praskovya Petrovna was glad that her daughter had finally found a worthy groom.

Старушка сидела однажды одна в гостиной, раскладывая гранпасьянс, как Бурмин вошёл в комнату и тотчас осведомился о Марье Гавриловне. The old woman was once sitting alone in the living room, laying out a patience card game, when Burmin entered the room and immediately inquired about Marya Gavrilovna. «Она в саду, — отвечала старушка, — подите к ней, а я вас буду здесь ожидать». She is in the garden, - the old woman replied, - go to her, and I will wait for you here. Бурмин пошёл, а старушка перекрестилась и подумала: авось дело сегодня же кончится! Burmin went, and the old woman crossed herself and thought: perhaps the matter will end today!

Бурмин нашёл Марью Гавриловну у пруда, под ивою, с книгою в руках и в белом платье, настоящей героинею романа. |||||||willow tree||||||||||| Burmin found Maria Gavrilovna by the pond, under the willow, with a book in her hands and in a white dress, a true heroine of a novel. После первых вопросов Марья Гавриловна нарочно перестала поддерживать разговор, усиливая таким образом взаимное замешательство, от которого можно было избавиться разве только внезапным и решительным объяснением. After the first questions, Mary Gavrilovna deliberately stopped engaging in conversation, thereby intensifying the mutual confusion that could only be resolved by a sudden and decisive explanation. Так и случилось: Бурмин, чувствуя затруднительность своего положения, объявил, что искал давно случая открыть ей свое сердце, и потребовал минуты внимания. |||||difficulty||||||||||||||| And so it happened: Burmin, feeling the difficulty of his situation, announced that he had long sought the opportunity to open his heart to her, and demanded a moment's attention. Марья Гавриловна закрыла книгу и потупила глаза в знак согласия. |||||looked down|||| Mary Gavrilovna closed the book and lowered her eyes in sign of agreement.

«Я вас люблю, — сказал Бурмин, — я вас люблю страстно...» (Марья Гавриловна покраснела и наклонила голову еще ниже.) "I love you, - said Burmin, - I love you passionately..." (Maria Gavrilovna blushed and lowered her head even further.) «Я поступил неосторожно, предаваясь милой привычке, привычке видеть и слышать вас ежедневно...» (Марья Гавриловна вспомнила первое письмо St.-Preux). ||||||||||||||||||St Preux "I acted foolishly, indulging in the dear habit, the habit of seeing and hearing you every day..." (Maria Gavrilovna recalled the first letter from St.-Preux.) «Теперь уж поздно противиться судьбе моей; воспоминание об вас, ваш милый, несравненный образ отныне будет мучением и отрадою жизни моей; но мне ещё остается исполнить тяжёлую обязанность, открыть вам ужасную тайну и положить между нами непреодолимую преграду...» — «Она всегда существовала, — прервала с живостию Марья Гавриловна, — я никогда не могла быть вашею женою...» — «Знаю, — отвечал он ей тихо, — знаю, что некогда вы любили, но смерть и три года сетований... Добрая, милая Марья Гавриловна! |||||||||||||||||||||||||||||||||||insurmountable barrier|||||||vivacity|||||||||||||||||||||||||mourning|||| "Now it is too late to resist my fate; the memory of you, your dear, incomparable image will henceforth be both a torment and a solace in my life; but I still have a heavy duty to fulfill, to reveal to you a terrible secret and to place an insurmountable barrier between us..." - "It has always existed, - Maria Gavrilovna interrupted with eagerness, - I could never be your wife..." - "I know, - he replied to her softly, - I know that once you loved, but death and three years of mourning... Good, dear Maria Gavrilovna!" не старайтесь лишить меня последнего утешения: мысль, что вы бы согласились сделать моё счастие, если бы... молчите, ради бога, молчите. Don't try to deprive me of my last consolation: the thought that you would agree to make me happy if only... be silent, for God's sake, be silent. Вы терзаете меня. You torment me. Да, я знаю, я чувствую, что вы были бы моею, но — я несчастнейшее создание... я женат!» ||||||||||||most unfortunate||| Yes, I know, I feel that you would be mine, but - I am the most miserable creature... I am married!

Марья Гавриловна взглянула на него с удивлением.

— Я женат, — продолжал Бурмин, — я женат уже четвёртый год и не знаю, кто моя жена, и где она, и должен ли свидеться с нею когда-нибудь! |||||||fourth|||||||||||||||||| — I am married, — continued Burmin, — I have been married for four years and I don’t know who my wife is, and where she is, and whether I should meet her someday!

— Что вы говорите? — What are you saying? — воскликнула Марья Гавриловна, — как это странно! — exclaimed Marya Gavrilovna, — how strange this is! Продолжайте; я расскажу после... но продолжайте, сделайте милость. Go on; I'll tell you later... but continue, do me a favor.

— В начале 1812 года, — сказал Бурмин, — я спешил в Вильну, где находился наш полк. — At the beginning of 1812, — Burmin said, — I was hurrying to Vilna, where our regiment was stationed. Приехав однажды на станцию поздно вечером, я велел было поскорее закладывать лошадей, как вдруг поднялась ужасная метель, и смотритель и ямщики советовали мне переждать. |||||||||||||||||||||||wait it out Having arrived at the station late one evening, I ordered the horses to be harnessed quickly when suddenly a terrible blizzard began, and the stationmaster and the coachmen advised me to wait it out. Я их послушался, но непонятное беспокойство овладело мною; казалось, кто-то меня так и толкал. ||listened to them|||||||||||| I listened to them, but an inexplicable anxiety seized me; it seemed that someone was pushing me. Между тем метель не унималась; я не вытерпел, приказал опять закладывать и поехал в самую бурю. In the meantime, the blizzard did not subside; I could not endure it, ordered to start again, and drove straight into the storm. Ямщику вздумалось ехать рекою, что должно было сократить нам путь тремя верстами. |decided to|||||||||| The coachman thought it would be a good idea to drive along the river, which was supposed to shorten our way by three versts. Берега были занесены; ямщик проехал мимо того места, где выезжали на дорогу, и таким образом очутились мы в незнакомой стороне. |||||||||||||||||||side The shores were covered; the coachman passed by the place where we got onto the road, and thus we found ourselves in an unfamiliar area. Буря не утихала; я увидел огонёк и велел ехать туда. |||||light|||| The storm did not subside; I saw a light and told them to go there. Мы приехали в деревню; в деревянной церкви был огонь. We arrived in the village; there was a fire in the wooden church. Церковь была отворена, за оградой стояло несколько саней; по паперти ходили люди. |||||||||porch|| The church was opened, several sleighs stood outside the fence; people walked around the porch. «Сюда! "Here!" сюда!» — закричало несколько голосов. "here!" - several voices shouted. Я велел ямщику подъехать. «Помилуй, где ты замешкался? |||got delayed "Have mercy, where have you delayed?", — сказал мне кто-то, — невеста в обмороке; поп не знает, что делать; мы готовы были ехать назад. ||||||fainting spell|||||||||| "someone said to me, "the bride is fainting; the priest doesn't know what to do; we were ready to go back." Выходи же скорее». "So come out quickly." Я молча выпрыгнул из саней и вошел в церковь, слабо освещённую двумя или тремя свечами. ||||||||||dimly lit|||| I silently jumped out of the sled and entered the church, dimly illuminated by two or three candles. Девушка сидела на лавочке в тёмном углу церкви; другая тёрла ей виски. |||||dark|||||| A girl was sitting on a bench in a dark corner of the church; another one was rubbing her temples. «Слава богу, — сказала эта, — насилу вы приехали. "Thank God, - said the latter, - you finally arrived with difficulty." Чуть было вы барышню не уморили». |||||exhausted You almost killed the young lady. Старый священник подошёл ко мне с вопросом: «Прикажете начинать?» — «Начинайте, начинайте, батюшка», — отвечал я рассеянно. The old priest approached me with the question: 'Shall I begin?' - 'Please begin, Father,' I replied absentmindedly. Девушку подняли. The girl was lifted. Она показалась мне недурна... Непонятная, непростительная ветреность... я стал подле неё перед налоем; священник торопился; трое мужчин и горничная поддерживали невесту и заняты были только ею. |||||unforgivable|||||||||||||||||||| She seemed to me not bad... Unclear, unforgivable capriciousness... I stood beside her before the altar; the priest was in a hurry; three men and a maid were supporting the bride and were occupied only with her. Нас обвенчали. |got married We were married. «Поцелуйтесь», — сказали нам. kiss each other|| "Kiss each other," they told us. Жена моя обратила ко мне бледное свое лицо. My wife turned her pale face to me. Я хотел было её поцеловать... Она вскрикнула: «Ай, не он! I wanted to kiss her... She screamed, "Oh no, not him!" не он!» — и упала без памяти. not him!» — and fell unconscious. Свидетели устремили на меня испуганные глаза. The witnesses turned their frightened eyes towards me. Я повернулся, вышел из церкви безо всякого препятствия, бросился в кибитку и закричал: «Пошёл!» I turned around, exited the church without any obstacles, jumped into the carriage and shouted: 'Let's go!'

— Боже мой! — My God! — закричала Марья Гавриловна, — и вы не знаете, что сделалось с бедной вашею женою? — shouted Marya Gavrilovna, — and you don't know what happened to your poor wife?

— Не знаю, — отвечал Бурмин, — не знаю, как зовут деревню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал. — I don't know, — answered Burmin, — I don't know the name of the village where I got married; I don't remember which station I left from. В то время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул и проснулся на другой день поутру, на третьей уже станции. |||||||||||mischief||||||||||||||| At that time, I thought so little of the importance of my criminal prank that, after driving away from the church, I fell asleep and woke up the next day in the morning at the third station. Слуга, бывший тогда со мною, умер в походе, так что я не имею и надежды отыскать ту, над которой подшутил я так жестоко и которая теперь так жестоко отомщена. |||||||||||||||||||played a trick||||||||| The servant who was with me then died on the campaign, so I have no hope of finding the one over whom I played such a cruel joke, and who is now so cruelly avenged.

— Боже мой, боже мой! Oh my God, oh my God! — сказала Марья Гавриловна, схватив его руку, — так это были вы! Marya Gavrilovna said, grabbing his hand, 'So it was you!' И вы не узнаёте меня? |||recognize| And you don't recognize me?

Бурмин побледнел... и бросился к её ногам... Burmin turned pale... and threw himself at her feet...