ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГВАРДЕЕЦ - Глава 7 (1)
По утрам после завтрака бригада выстраивалась на плацу для зачтения приказов и развода на занятия. Это была самая тяжкая для Максима процедура, если не считать вечерних поверок. Зачтение любых приказов завершалось каждый раз настоящим пароксизмом восторга - какого-то слепого, бессмысленного, неестественного, ничем не обоснованного и потому производящего на постороннего человека самое неприятное впечатление. Максим заставлял себя подавлять невольное отвращение к этому внезапному безумию, которое охватывало всю бригаду от командира до последнего кандидата; он уговаривал себя, что ему просто недоступно такое горячее внимание гвардейцев к деятельности бригадной канцелярии; он ругал себя за скептицизм инородца и чужака, старался вдохновиться сам, твердил мысленно, что в тяжелых условиях такие взрывы массового энтузиазма говорят только о сплоченности людей, об их единодушии и готовности целиком отдать себя общему делу. Но ему было очень трудно.
С детства воспитанный в правилах сдержанно-иронического отношения к себе, в неприязни к громким словам вообще и к торжественному хоровому пению в частности, он почти злился на своих товарищей по строю, на ребят добрых, простодушных, отличных в общем ребят, когда они вдруг после зачтения приказа о наказании тремя сутками карцера кандидата имярек за пререкания с действительным рядовым таким-то разевали рты, теряли присущее им добродушие и чувство юмора и принимались восторженно реветь "ура", а потом запевали со слезами на глазах "Марш Боевой Гвардии" и повторяли его дважды, трижды, а иногда и четырежды. При этом из бригадной кухни высыпали даже повара и с энтузиазмом подхватывали, неистово размахивая черпаками и ножами, благо были вне строя. Памятуя, что в этом мире надо быть как все, Максим тоже пел и тоже старался утратить чувство юмора, и это ему удавалось, но было противно, потому что сам он никакого энтузиазма не испытывал, а испытывал одну лишь неловкость.
На этот раз взрыв энтузиазма последовал после приказа номер 127 о производстве действительного рядового Димбы в капралы, приказа номер 128 о вынесении благодарности кандидату в действительные рядовые Симу за проявленную в операции отвагу и приказа номер 129 о переводе казармы четвертой роты на ремонт. Едва бригадный адъютант засунул листки приказов в кожаный планшет, как бригадир, сорвав с себя фуражку, набрал полную грудь воздуха и скрипучим фальцетом закричал: "Боевая!.. Гвардия!.. Тяжелыми!.." И пошло, и пошло... Сегодня было особенно неловко, потому что Максим увидел, как по темным щекам ротмистра Чачу покатились слезы. Гвардейцы ревели быками, отбивая такт прикладами на массивных ременных пряжках. Чтобы не видеть этого и не слышать, Максим поплотнее зажмурился и взревел распаленным тахоргом, и голос его покрыл все голоса - во всяком случае, так ему казалось. "Вперед, бесстрашные!.." - ревел он, уже никого больше не слыша, кроме себя. До чего же идиотские слова... Наверное, какой-нибудь капрал сочинил. Нужно очень любить свое дело, чтобы ходить в бой с такими словами. Он открыл глаза и увидел стаю черных птиц, всполошенно и беззвучно мечущихся над плацем... "Алмазный панцирь не спасет тебя, о враг!.." Потом все кончилось так же внезапно, как и началось. Бригадир обвел строй посоловевшими глазами, вспомнил, где он находится, и рыдающим сорванным голосом скомандовал: "Господам офицерам развести роты на занятия!" Ребята, поматывая головами, оторопело косили друг на друга. Кажется, они ничего не соображали, и ротмистру Чачу пришлось дважды крикнуть "равняйсь", прежде чем ряды приняли должный вид. Затем роту отвели к казарме, и ротмистр распорядился:
- Первая секция назначается в конвой. Остальным секциям приступить к занятиям по распорядку. Р-разойдись! Разошлись. Гай построил свою секцию и распределил посты. Максиму с действительным рядовым Панди достался пост в допросной камере. Гай наскоро объяснил ему обязанности: стоять смирно справа и позади арестованного, при малейшей попытке арестованного подняться со скамьи - препятствовать силой, подчиняться непосредственно командиру бригады, старший - рядовой Панди... Короче говоря, смотри на Панди и делай как он. Я бы тебя ни за что не поставил на этот пост, не положено кандидату, но господин ротмистр приказал...
- Ты держи ухо востро, Мак. Что-то я господина ротмистра не пойму. То ли он тебя хочет продвинуть поскорее - очень ты ему понравился в деле; вчера на разборе операции с командирами секций он хорошо о тебе говорил, да и в приказ послал... То ли он тебя проверяет. Почему так - не знаю. Может быть, я виноват со своим рапортом, а может быть, ты сам со своими разговорчиками... - Он озабоченно оглядел Максима. - Почисти-ка еще раз сапоги, подтяни ремень и надень парадные перчатки... Да, у тебя же нет, кандидатам не положено... Ладно, беги на склад, да живее, через тридцать минут выходим.
На складе Максим застал Панди, который менял треснувшую кокарду.
- Во, капрал! - сказал Панди, обращаясь к начальнику склада и хлопая Максима по плечу. - Видал? Девятый день парень в Гвардии, и уже благодарность. В камеру его со мной поставили... Небось за белыми перчатками прибежал? Выдай ему хорошие перчатки, капрал, он заслужил. Парень - гвоздь!
Капрал недовольно заворчал, полез в стеллажи, заваленные вещевым довольствием, бросил на прилавок перед Максимом несколько пар белых нитяных перчаток и сказал пренебрежительно:
- Гвоздь... Это вы здесь с очумелыми - гвозди. Конечно, когда у него от боли все нутро потрескалось - подходи, да клади его в мешок. Тут бы и мой дед гвоздем был - без рук, без ног...
Панди обиделся.
- Твой бы дед без рук, без ног на одних бровях деру бы задал, - сказал он, - если бы на него вот так с двумя пистолетами наскочили... Я было подумал - каюк господину ротмистру...
- Каюк, каюк... - брюзжал капрал. - Вот загремите через пол-года на южную границу, тогда посмотрим, кто на бровях бегать будет...
Когда они вышли из склада, Максим спросил со всевозможной почтительностью (старина Панди любил почтительность):
- Господин Панди, почему у этих выродков такие боли? И у всех сразу. Как это так?
- От страху, - ответил Панди, для важности понизив голос. - Выродки, понимаешь? Читать тебе надо больше, Мак. Есть такая брошюра "Выродки, кто они и откуда". Прочти, а то как был ты деревней, так и останешься. На одной храбрости далеко не уедешь... - Он помолчал. - Вот мы волнуемся, например, злимся, скажем, или испугались - у нас ничего, только вспотеем разве, или, скажем, поджилки затрясутся. А у них организм ненормальный, вырожденный. Злится он на кого-нибудь или, например, струсил, или вообще... у него сразу сильные боли в голове и по всему телу. До беспамятства, понял? По такой особенности мы их узнаем и, конечно, задерживаем... берем... А хороши перчаточки, как раз на меня. Как ты полагаешь?
- Тесноваты они мне, господин Панди, - пожаловался Максим. - Давайте поменяемся: вы эти возьмите, а мне свои дайте, разношенные.
Панди был очень доволен. И Максим был очень доволен. И вдруг он вспомнил Фанка, как тот корчился в машине, катался от боли... и как его забрали патрульные гвардейцы... Только чего Фанк мог испугаться? И на кого он мог там злиться? Ведь он не волновался, спокойно вел автомобиль, посвистывал, очень ему чего-то хотелось... вероятно, курить... Впрочем, он ведь обернулся, увидел патрульную машину... или это было после? Да, он очень торопился, а фургон загораживал дорогу... может быть, он разозлился?.. Да нет, чего я выдумываю? Мало ли какие приступы бывают у людей... А задержали его - за аварию. Интересно, однако, куда он меня вез и кто он такой? Фанка надо бы найти.
Он начистил сапоги, привел себя в совершенный порядок перед большим зеркалом, навесил на шею автомат, снова погляделся в зеркало, и тут Гай приказал строиться.
Придирчиво всех оглядев и проверив знание обязанностей, Гай побежал в ротную канцелярию доложить. Пока его не было, гвардейцы сыграли в "мыло", было рассказано три истории из солдатской жизни, которых Максим не понял из-за незнания некоторых специфических выражений, потом к Максиму пристали, чтобы он рассказал, откуда он такой здоровенный - это стало уже привычной шуткой в секции, - и упросили его скатать в трубочку пару монеток на память. Затем из канцелярии вышел ротмистр Чачу в сопровождении Гая. Он тоже придирчиво всех осмотрел, отошел, сказавши Гаю: "Веди секцию, капрал", и секция направилась к штабу. В штабе ротмистр приказал действительному рядовому Панди и кандидату Симу следовать за собой, а Гай увел остальных. Они вошли в небольшую комнату с плотно занавешенными окнами, пропахшую табаком и одеколоном. В дальнем конце стоял огромный пустой стол, вокруг стола были расставлены мягкие стулья, а на стене висела потемневшая картина, изображающая старинное сражение: лошади, тесные мундиры, обнаженные сабли и много клубов белого дыма. В десяти шагах от стола и правее двери Максим увидел железный табурет с дырчатым сидением. Ножки табурета были привинчены к полу здоровенными болтами.
- Встать по местам, - скомандовал ротмистр, прошел вперед и сел у стола.
Панди заботливо установил Максима справа и позади табурета, сам встал слева и шепотом приказал "смирно". И они с Максимом застыли. Ротмистр сидел, положив ногу на ногу, покуривал и безразлично разглядывал гвардейцев. Он был очень безразличен и равнодушен, однако Максим явственно чувствовал, что ротмистр самым внимательным образом наблюдает за ним и только за ним.
Потом за спиной Панди распахнулась дверь. Панди мгновенно сделал два шага вперед, шаг вправо и поворот налево. Максим тоже дернулся было, но сообразил, что он на дороге не стоит и к нему это не относится, а потому просто выкатил глаза подальше. Все-таки было в этой взрослой игре что-то заразительное, несмотря на примитивность ее и очевидную неуместность при бедственном положении обитаемого острова.
Ротмистр поднялся, гася сигарету в пепельнице, и легким щелканьем каблуков поприветствовал идущих к столу бригадира, какого-то незнакомого человека в штатском и бригадного адъютанта с толстой папкой под мышкой. Бригадир уселся за стол посередине, лицо у него было кислое, недовольное, он засунул палец под шитый воротник, оттянул и покрутил головой. Штатский, невзрачный маленький человечек, плохо выбритый, с вялым желтоватым лицом, неслышно двигаясь, устроился рядом. Бригадный адъютант, не садясь, раскрыл папку и принялся перебирать бумаги, передавая некоторые бригадиру.
Панди, постояв немного как бы в нерешительности, теми же четкими передвижениями вернулся на место. За столом негромко разговаривали. "Ты будешь сегодня в собрании, Чачу?" - спрашивал бригадир. "У меня дела", - ответствовал ротмистр, закуривши новую сигарету. "Напрасно. Сегодня там диспут". - "Поздно спохватились. Я уже высказался по этому поводу". - "Не лучшим образом, - мягко заметил ротмистру штатский. - Кроме того, меняются обстоятельства - меняются мнения". - "У нас в Гвардии это не так", - сухо сказал ротмистр. "Право же, господа, - капризным голосом произнес бригадир. - Давайте все-таки встретимся сегодня в собрании..." - "Я слышал, свежие креветки привезли", - не переставая рыться в бумагах, сообщил адъютант. "Под пиво, а? Ротмистр!" - поддержал его штатский. "Нет, господа, - сказал ротмистр. - У меня одно мнение, и я уже высказал его. А что касается пива..." Он добавил еще что-то невнятное, вся компания расхохоталась, а ротмистр Чачу с довольным видом откинулся на спинку стула. Потом адъютант перестал рыться в бумагах, нагнулся к бригадиру и что-то шепнул ему. Бригадир покивал. Адъютант сел и произнес, обращаясь как бы к железной табуретке:
- Ноле Ренаду.
Панди толкнул дверь, высунулся и громко повторил а коридор:
- Ноле Ренаду.
В коридоре послышалось движение, и в комнату вошел пожилой, хорошо одетый, но какой-то измятый и встрепанный мужчина. Ноги у него слегка заплетались. Панди взял его за локоть и усадил на табурет. Щелкнула, закрываясь, дверь. Мужчина громко откашлялся, уперся руками в раздвинутые колени и гордо поднял голову.
- Та-ак... - протянул бригадир, разглядывая бумаги, и вдруг зачастил скороговоркой: - Ноле Ренаду, пятьдесят шесть лет, домовладелец, член магистратуры... Та-ак... Член клуба "Ветеран", членский билет номер такой-то... (Штатский зевнул, прикрывая рот рукой, вытянул из кармана пестрый журнал, положил себе на колени и принялся перелистывать) Задержан тогда-то там-то... при обыске изъято... та-ак... Что вы делали в доме номер восемь по улице Трубачей? - Я - владелец этого дома, - с достоинством сказал Ренаду. - Я совещался со своим управляющим.
- Документы проверены? - обратился бригадир к адъютанту.
- Так точно. Все в порядке.
- Та-ак, - сказал бригадир. - Скажите, господин Ренаду, вам знаком кто-нибудь из арестованных?
- Нет, - сказал Ренаду. Он энергично потряс головой. - Каким образом?.. Впрочем, фамилия одного из них... Кетшеф... По-моему, у меня в доме живет некий Кетшеф... а впрочем, не помню. Может быть, я ошибаюсь, а может быть не в этом моем доме. У меня есть еще два дома, один из них...
- Виноват, - перебил штатский, не поднимая глаз от журнала. - А о чем разговаривали в камере остальные арестованные, вы не обратили внимания?
- Э-э-э... - протянул Ренаду. - Должен признаться... У вас там... э-э-э... насекомые... Так вот мы, главным образом, о них... Кто-то шептался в углу, но мне было, признаться, не до того... И потом, эти люди мне крайне неприятны, я - ветеран... Я предпочел иметь дело с насекомыми, хе-хе!
- Естественно, - согласился бригадир. - Ну что же, мы не извиняемся, господин Ренаду. Вот ваши документы, вы свободны... Начальник конвоя! - сказал он, повысив голос.
Панди распахнул дверь и крикнул:
- Начальник конвоя, к бригадиру!
- Ни о каких извинениях не может быть и речи, - важно произнес Ренаду. - Виноват только я, я один... И даже не я, а проклятая наследственность... Вы разрешите? - обратился он к Максиму, указывая на стол, где лежали документы.
- Сидеть, - негромко сказал Панди.
Вошел Гай. Бригадир передал ему документы, приказал вернуть господину Ренаду изъятое имущество, и господин Ренаду был отпущен.
- В провинции Айю, - задумчиво сказал штатский, - есть обычай: с каждого выродка - я имею в виду легальных выродков - при задержании взимается налог... добровольный взнос в пользу Гвардии.
- У нас это не принято, - холодно сказал бригадир. - По-моему, это противозаконно... Давайте следующего, - приказал он.
- Раше Мусаи, - сказал адъютант железной табуретке.
- Раше Мусаи, - повторил Панди в открытую дверь.
Раше Мусаи оказался худым, совершенно замученным человечком в потрепанном домашнем халате и в одной туфле. Едва он сел, как бригадир, налившись кровью, заорал: "Скрываешься, мерзавец? ", на что Раше Мусаи принялся многословно и путано объяснять, что он совсем не скрывается, что у него больная жена и трое детей, что у него за квартиру не плочено, что его уже два раза задерживали и отпускали, что работает он на фабрике, мебельщик, что ни в чем не виноват, и Максим уже ожидал, что его выпустят, но бригадир вдруг встал и объявил, что Раше Мусаи, сорока двух лет, женатый, рабочий, имеющий два задержания, нарушивший постановление о высылке, приговаривается согласно закону о профилактике к семи годам воспитательных работ с последующим запрещением жительства в центральных районах. Примерно минуту Раше Мусаи осмысливал этот приговор, а затем разыгралась ужасная сцена. Несчастный мебельщик плакал, несвязно умолял о прощении, пытался падать на колени и продолжал кричать и плакать, пока Панди выволакивал его в коридор. И Максим снова поймал на себе пристальный взгляд ротмистра Чачу.
- Киви Попшу, - сказал адъютант.
В дверь втолкнули плечистого парня с лицом, изуродованным какой-то кожной болезнью. Парень оказался квартирным вором-рецидивистом, был захвачен на месте преступления и держался нагло-заискивающе. Он то принимался молить господ-начальничков не предавать его лютой смерти, то вдруг истерически хихикал, отпускал остроты и затевал рассказывать истории из своей жизни, которые все начинались одинаково: "Захожу я в один дом..." Он никому не давал говорить. Бригадир, после нескольких безуспешных попыток задать вопрос, откинулся на спинку стула и возмущенно поглядел направо и налево от себя. Ротмистр Чачу сказал ровным голосом:
- Кандидат Сим, заткни ему пасть.
Максим не знал, как затыкают пасть, поэтому он просто взял Киви Попшу за плечо и пару раз встряхнул. У Киви Попшу лязгнули челюсти, он прикусил язык и замолчал. Тогда штатский, давно уже с интересом наблюдавший арестованного, произнес: "Этого я возьму. Пригодится". "Прекрасно!" - сказал бригадир и приказал отправить Киви Попшу обратно в камеру. Когда парня вывели, адъютант сказал:
- Вот и весь мусор. Теперь пойдет группа.
- Начинайте прямо с руководителя, - посоветовал штатский. - Как там его - Кетшеф?
Адъютант заглянул в бумаги и сказал железной табуретке:
- Гэл Кетшеф.
