25 25 25 25

Эта книга – о Лолите; теперь, когда дохожу до той части, которую я бы назвал (если бы меня не предупредил другой страдалец, тоже жертва внутреннего сгорания) «Dolorès Disparue», подробное описание последних трех пустых лет, от начала июля 1949 до середины ноября 1952, не имело бы смысла. This book is about Lolita; now that I reach the part I would have called (had I not been warned by another sufferer, also a victim of internal combustion) "Dolorès Disparue," a detailed description of the last three empty years, from early July 1949 to mid-November 1952, would make no sense. Хотя и следует отметить кое-какие важные подробности, мне хотелось бы ограничиться общим впечатлением: в жизни, на полном лету, раскрылась с треском боковая дверь и ворвался рев черной вечности, заглушив захлестом ветра крик одинокой гибели. Although some important details should be noted, I would like to limit myself to the general impression: in life, at full flight, a side door opened with a crack and the roar of black eternity burst in, drowning out with a slap of wind the cry of lonely death.

Странно – я почти никогда не видел и не вижу Лолиту во сне такой, какой помню ее – какой я видел ее наяву, мысленно, с неослабностью душевной болезни, в галлюцинациях дня и бессонницах ночи. Strange - I almost never saw or see Lolita in my dreams as I remember her - as I saw her in my waking life, mentally, with the relentlessness of mental illness, in the hallucinations of the day and the insomniacs of the night. Если она и снилась мне, после своего исчезновения, то появлялась она в странных и нелепых образах, в виде Валерии или Шарлотты, или помеси той и другой. If I dreamed of her after her disappearance, she appeared in strange and ridiculous images, in the form of Valerie or Charlotte, or a mixture of both. Помесное привидение приближалось, бывало, ко мне, скидывая с себя покрышку за покрышкой, в атмосфере великой меланхолии, великого отвращения. The pompsy ghost would approach me, throwing off tire after tire, in an atmosphere of great melancholy, of great disgust. Эта Лже-Лолита (и Лже-Валерия) вяло приглашала меня разделить с ней твердый диванчик, или просто узкую доску, или нечто вроде гинекологического ложа, на котором она раскидывалась, приотворив плоть, как клапан резиновой камеры футбольного мяча. This False-Lolita (and False-Valeria) languidly invited me to share with her a hard couch, or just a narrow plank, or a sort of gynecological bed on which she spread out, flesh ajar like the valve of a soccer ball's rubber chamber. С расколовшимся или безнадежно потерянным зубным протезом я попадал в гнусные меблирашки, где для меня устраивались скучнейшие вечера вивисекции, обыкновенно кончавшиеся тем, что Шарлотта или Валерия рыдала в моих окровавленных объятиях, и я их нежно целовал братскими губами в сонном беспорядке венской дребедени, продаваемой с молотка, жалости, импотенции и коричневых париков трагических старух, которых только что отравили газом. With a chipped or hopelessly lost denture, I found myself in vile furnishings, where the dullest evenings of vivisection were arranged for me, usually ending with Charlotte or Valerie sobbing in my bloody arms, and I kissed them tenderly with my brotherly lips in a sleepy mess of Viennese junk for sale, pity, impotence, and the brown wigs of tragic old women who had just been gassed.

Однажды я вынул из бедного Икара и уничтожил давно накопившуюся кучу журнальчиков для подростков. One day I took out the poor Icarus and destroyed a long accumulated pile of teen magazines. Вам известен тип этих изданий: в отношении чувств это – каменный век; в смысле гигиены – эпоха, по крайней мере, микенская. You know the type of these publications: as far as the senses are concerned, it is Stone Age; as far as hygiene is concerned, it is at least Mycenaean in age. Красивая, но уже очень зрелая актриса, с исполинскими ресницами и пухлой, мясисто-красной нижней губой, рекомендовала новый шампунь. A beautiful but very mature actress, with ginormous eyelashes and a plump, fleshy red lower lip, recommended a new shampoo. Бедлам реклам. Юным школьницам нравятся сборки на юбках – que c'était loin, tout cela! Young schoolgirls love the gathers on skirts - que c'était loin, tout cela! Когда приглашают с ночевкой, хозяйке полагается приготовить для каждой гостьи халат. When invited for an overnight stay, the hostess is supposed to prepare a robe for each guest. Бессвязные детали лишают ваш разговор всякого блеска. Нам всем приходилось встречать на вечеринках для конторских служащих «копунью» – девушку, которая копает ногтями кожу на лице. We've all had the experience of meeting a "copout" - a girl who digs the skin on her face with her fingernails - at parties for office workers. Только если он очень стар или занимает очень большое положение, пожилому мужчине дозволяется не снимать перчатки, перед тем как пожать руку даме. Only if he is very old or in a very high position is an elderly man allowed to keep his gloves on before shaking hands with a lady. Привлекай сердца ношением нашего Нового Животико-скрадывателя: ни бочков, ни брюшков. Attract hearts by wearing our New Stomach-Scrubber: no barrels, no paunch. Тристан и три женских стана в кино. Да-с, господа-с: супружество Джо и Дженни возбуждает джуджание. Yes, gentlemen: Joe and Jenny's marriage is stirring up the juju. Превратись в романтическую красавицу быстро и дешево. Turn into a romantic beauty quickly and cheaply. Книжки-комикс: скверная девчонка (брюнетка), толстяк-отец (с сигарой); хорошая девочка (рыжая), красивый папочка (с подстриженными усами). Comic books: mean girl (brunette), fat daddy (with cigar); good girl (redhead), handsome daddy (with trimmed mustache). Или отвратительная серия с гориллообразным верзилой и его женой, гномообразной гнидой. Or the disgusting episode with the gorilla-like vermin and his wife, a gnome-like nuit. Et moi qui t'offrais mon génie… Я припомнил довольно изящные, чепушиные стишки, которые я для нее писал, когда она была ребенком. Et moi qui t'offrais mon génie... I recalled the rather elegant, nonsense poems I used to write for her when she was a child. «Не чепушиные», говорила она насмешливо, «а просто чепуха»: "Not nonsense," she said mockingly, "but just nonsense."

Пролетают колибри на аэропланах, Hummingbirds flying by in airplanes,

Проходит змея, держа руки в карманах…

или:

Так ведет себя странно с крольчихою кролик, That's how a rabbit behaves strangely with a bunny rabbit,

Что кролиководы смеются до колик. That the rabbit farmers are laughing their asses off.

Иные ее вещи было трудно выбросить. Other things of hers were hard to throw away. До конца 1949-го года я лелеял, и боготворил, и осквернял поцелуями, слезами и слизью пару ее старых тапочек, ношеную мальчиковую рубашку, потертые ковбойские штаны, смятую школьную кепочку и другие сокровища этого рода, найденные в багажном отделении автомобиля. For the rest of 1949, I cherished, and idolized, and defiled with kisses, tears, and slime a pair of her old slippers, a worn boy's shirt, worn cowboy pants, a crumpled school cap, and other treasures of that sort found in the trunk of the car. Когда же я понял, что схожу с ума, я собрал эти вещи, прибавил к ним кое-что оставшееся на складе в Бердслее – ящик с книгами, ее велосипед, старое пальто, ботики – и в пятнадцатый день ее рождения послал все это в виде дара от неизвестного в приют для сироток на ветреном озере у канадской границы. When I realized I was losing my mind, I gathered these things, added to them something left in the warehouse in Beardsley-a box of books, her bicycle, an old coat, boots-and on her fifteenth birthday sent it all as a gift from an unknown person to an orphanage on a windy lake near the Canadian border.

Не исключаю, что пойди я к хорошему гипнотизеру, он бы мог извлечь из меня и помочь мне разложить логическим узором некоторые случайные воспоминания, которые проступают сквозь ткань моей книги со значительно большей отчетливостью, чем они всплывают у меня в памяти – даже теперь, когда я уже знаю, что и кого выискивать в прошлом. I don't rule out that if I had gone to a good hypnotist, he could have extracted from me and helped me lay out in a logical pattern some of the random memories that are coming through the fabric of my book with much greater clarity than they are popping up in my mind - even now that I already know what and who to excavate in the past. В то время я только чувствовал, что теряю контакт с действительностью. Я провел остаток зимы и большую часть весны в санатории около Квебека, где я лечился раньше, после чего решил привести в порядок некоторые свои дела в Нью-Йорке, а затем двинуться в Калифорнию для основательных розысков. I spent the rest of the winter and most of the spring in a sanitarium near Quebec, where I had been treated before, after which I decided to put some of my affairs in order in New York, and then move on to California for a thorough search.

Вот стихотворение, сочиненное мной в санатории:

Ищут, ищут Долорес Гейз;

Кудри: русы. Curls: russet. Губы: румяны,

Возраст: пять тысяч триста дней,

Род занятий: нимфетка экрана? Occupation: screen nymphette?

Где ты таишься, Долорес Гейз?

Что верно и что неверно?

Я в аду, я в бреду: «выйти я не могу»

Повторяет скворец у Стерна. Stern's starling repeats.

Где разъезжаешь, Долорес Гейз?

Твой волшебный ковер какой марки? What brand is your magic carpet?

Кагуар ли кремовый в моде днесь? Is the cream-colored caguard in fashion today?

Ты в каком запаркована парке?

Кто твой герой, Долорес Гейз?

Супермен в голубой пелерине?

О, дальний мираж, о, пальмовый пляж

О, Кармен в роскошной машине!

Как больно, Долорес, от джаза в ушах! How painful, Dolores, the jazz in your ears!

С кем танцуешь ты, дорогая?

Оба в мятых майках, потертых штанах, Both in crumpled T-shirts, worn pants,

И сижу я в углу, страдая.

Счастлив, счастлив, Мак-Фатум, старик гнилой.

Всюду ездит. Жена – девчонка.

В каждом штате мнет Молли свою, хоть закон Every state molly's molly's molly's molly, though the law

Охраняет даже зайчонка.

Моя боль, моя Долли! Был взор ее сер

И от ласок не делался мглистей. And the caresses didn't make him cloudy.

Есть духи – называются Soleil Vert…

Вы что, из Парижа, мистер?

L'autre soir un air froid d'opéra m'alita: L'autre soir un air froid d'opéra m'alita:

Son félé – bien fol est qui s'y fie! Son félé - bien fol est qui s'y fie!

Il neige, le décor s'écroule, Lolita!

Lolita, qu'ai-je fait de ta vie?

Маюсь, маюсь, Лолита Гейз,

Тут раскаянье, тут и угрозы.

И сжимаю опять волосатый кулак,

И вижу опять твои слезы.

Патрульщик, патрульщик, вон там, под дождем,

Где струится ночь, светофорясь…

Она в белых носках, она – сказка моя,

И зовут ее: Гейз, Долорес.

Патрульщик, патрульщик, вон едут они,

Долорес Гейз и мужчина.

Дай газу, вынь кольт, догоняй, догони,

Вылезай, заходи за машину!

Ищут, ищут Долорес Гейз:

Взор дымчатый тверд. Девяносто

Фунтов всего лишь весит она

При шестидесяти дюймах роста.

Икар мой хромает, Долорес Гейз,

Путь последний тяжел. Уже поздно.

Скоро свалят меня в придорожный бурьян,

А все прочее – ржа и рой звездный.

Психоанализируя это стихотворение, я вижу, что оно не что иное, как шедевр сумасшедшего. Жесткие, угловатые, крикливые рифмы довольно точно соответствуют тем лишенным перспективы ландшафтам и фигурам, и преувеличенным их частям, какие рисуют психопаты во время испытаний, придуманных их хитроумными дрессировщиками. Я много понасочинил других стихов. Я погружался в чужую поэзию. Но мысль о мести ни на минуту не переставала томить меня.

Я был бы плутом, кабы сказал (а читатель – глупцом, кабы поверил), что потрясение, которое я испытал, потеряв Лолиту, навсегда меня излечило от страсти к малолетним девочкам. Лолиту я теперь полюбил другой любовью, это правда, – но проклятая природа моя от этого не может измениться. На площадках для игр, на морских и озерных побережьях мой угрюмый, воровской взгляд искал поневоле, не мелькнут ли голые ноги нимфетки или другие заветные приметы Лолитиных прислужниц и наперсниц с букетами роз. Но одно основное видение выцвело: никогда я теперь не мечтал о возможном счастье с девочкой (обособленной или обобщенной) в каком-нибудь диком и безопасном месте; никогда не воображал я, что буду впиваться в нежную плоть Лолитиных сестричек где-нибудь далеко-далеко, в песчаном убежище между скал пригрезившихся островов. Это кончилось – или кончилось, по крайней мере, на некоторое время. С другой же стороны… увы, два года чудовищного потворства похоти приучили меня к известному укладу половой жизни. Я боялся, как бы пустота, в которой я очутился, не заставила бы меня воспользоваться свободой внезапного безумия и поддаться случайному соблазну при встрече в каком-нибудь проулке с возвращающейся домой школьницей. Одиночество разжигало меня. Я нуждался в обществе и уходе. Мое сердце было истерическим, ненадежным органом. Вот как случилось, что Рита вошла в мою жизнь.