CHAPTER II. In Which Miss Sharp and Miss Sedley Prepare to Open the Campaign KAPITEL II. Miss Sharp und Miss Sedley bereiten sich auf die Eröffnung des Feldzugs vor ΚΕΦΑΛΑΙΟ ΙΙ. Στο οποίο η δεσποινίς Σαρπ και η δεσποινίς Σέντλεϊ ετοιμάζονται να ανοίξουν την εκστρατεία II SKYRIUS. Kurioje ponia Sharp ir ponia Sedley ruošiasi pradėti kampaniją CAPÍTULO II. Em que Miss Sharp e Miss Sedley se preparam para abrir a campanha ГЛАВА II. В которой мисс Шарп и мисс Седли готовятся открыть кампанию

When Miss Sharp had performed the heroical act mentioned in the last chapter, and had seen the Dixonary, flying over the pavement of the little garden, fall at length at the feet of the astonished Miss Jemima, the young lady's countenance, which had before worn an almost livid look of hatred, assumed a smile that perhaps was scarcely more agreeable, and she sank back in the carriage in an easy frame of mind, saying—"So much for the Dixonary; and, thank God, I'm out of Chiswick." Когда мисс Шарп совершила героический поступок, упомянутый в предыдущей главе, и увидела, как Диксонарий, пролетев над тротуаром маленького сада, наконец упал к ногам изумленной мисс Джемаймы, лицо молодой леди, прежде омраченное почти ядовитым от ненависти взглядом, приняла улыбку, едва ли более приятную, и села обратно в коляску в легком расположении духа, сказав: Чизвик». Miss Sedley was almost as flurried at the act of defiance as Miss Jemima had been; for, consider, it was but one minute that she had left school, and the impressions of six years are not got over in that space of time. Мисс Седли была взволнована актом неповиновения почти так же, как и мисс Джемайма; ибо, подумай, всего одна минута, как она вышла из школы, а впечатления шести лет не изгладятся за это время. Nay, with some persons those awes and terrors of youth last for ever and ever. I know, for instance, an old gentleman of sixty-eight, who said to me one morning at breakfast, with a very agitated countenance, "I dreamed last night that I was flogged by Dr. Raine." Fancy had carried him back five-and-fifty years in the course of that evening. В тот вечер Фэнси перенесла его на пятьдесят пять лет назад. Dr. Raine and his rod were just as awful to him in his heart, then, at sixty-eight, as they had been at thirteen. If the Doctor, with a large birch, had appeared bodily to him, even at the age of threescore and eight, and had said in awful voice, "Boy, take down your pant—"? Well, well, Miss Sedley was exceedingly alarmed at this act of insubordination.

"How could you do so, Rebecca?" at last she said, after a pause.

"Why, do you think Miss Pinkerton will come out and order me back to the black-hole?" — Как вы думаете, мисс Пинкертон выйдет и прикажет мне вернуться в черную дыру? said Rebecca, laughing.

"No: but—" "I hate the whole house," continued Miss Sharp in a fury. "I hope I may never set eyes on it again. I wish it were in the bottom of the Thames, I do; and if Miss Pinkerton were there, I wouldn't pick her out, that I wouldn't. Хотел бы я, чтобы это было на дне Темзы, правда; и если бы мисс Пинкертон была там, я бы ее не заметил, не стал бы. O how I should like to see her floating in the water yonder, turban and all, with her train streaming after her, and her nose like the beak of a wherry." "Hush!" cried Miss Sedley.

"Why, will the black footman tell tales?" cried Miss Rebecca, laughing. "He may go back and tell Miss Pinkerton that I hate her with all my soul; and I wish he would; and I wish I had a means of proving it, too. For two years I have only had insults and outrage from her. I have been treated worse than any servant in the kitchen. I have never had a friend or a kind word, except from you. I have been made to tend the little girls in the lower schoolroom, and to talk French to the Misses, until I grew sick of my mother tongue. Меня заставляли присматривать за маленькими девочками в младших классах и говорить по-французски с девчонками, пока мне не надоел мой родной язык. But that talking French to Miss Pinkerton was capital fun, wasn't it? She doesn't know a word of French, and was too proud to confess it. Она не знает ни слова по-французски и была слишком горда, чтобы признаться в этом. I believe it was that which made her part with me; and so thank Heaven for French. Я думаю, именно это заставило ее расстаться со мной; и так слава Богу за французский язык. Vive la France! Vive l'Empereur! Vive Bonaparte!" "O Rebecca, Rebecca, for shame!" cried Miss Sedley; for this was the greatest blasphemy Rebecca had as yet uttered; and in those days, in England, to say, "Long live Bonaparte!" was as much as to say, "Long live Lucifer!" "How can you—how dare you have such wicked, revengeful thoughts?" "Revenge may be wicked, but it's natural," answered Miss Rebecca. "I'm no angel." And, to say the truth, she certainly was not.

For it may be remarked in the course of this little conversation (which took place as the coach rolled along lazily by the river side) that though Miss Rebecca Sharp has twice had occasion to thank Heaven, it has been, in the first place, for ridding her of some person whom she hated, and secondly, for enabling her to bring her enemies to some sort of perplexity or confusion; neither of which are very amiable motives for religious gratitude, or such as would be put forward by persons of a kind and placable disposition. Ибо в ходе этого короткого разговора (который происходил, пока карета лениво катилась по берегу реки), можно заметить, что, хотя мисс Ребекке Шарп дважды приходилось благодарить Небеса, в первую очередь за то, избавление ее от кого-то, кого она ненавидела, и, во-вторых, за то, что она дала ей возможность привести своих врагов в какое-то недоумение или смятение; ни один из них не является очень любезным мотивом для религиозной благодарности или таким, который был бы выдвинут людьми с добрым и миролюбивым характером. Miss Rebecca was not, then, in the least kind or placable. Таким образом, мисс Ребекка не была ни в малейшей степени доброй или умиротворяющей. All the world used her ill, said this young misanthropist, and we may be pretty certain that persons whom all the world treats ill, deserve entirely the treatment they get. Весь мир плохо с ней обращался, сказал этот молодой человеконенавистник, и мы можем быть уверены, что люди, к которым весь мир относится плохо, полностью заслуживают того обращения, которое они получают. The world is a looking-glass, and gives back to every man the reflection of his own face. Мир — это зеркало, возвращающее каждому человеку отражение его собственного лица. Frown at it, and it will in turn look sourly upon you; laugh at it and with it, and it is a jolly kind companion; and so let all young persons take their choice. This is certain, that if the world neglected Miss Sharp, she never was known to have done a good action in behalf of anybody; nor can it be expected that twenty-four young ladies should all be as amiable as the heroine of this work, Miss Sedley (whom we have selected for the very reason that she was the best-natured of all, otherwise what on earth was to have prevented us from putting up Miss Swartz, or Miss Crump, or Miss Hopkins, as heroine in her place!) it could not be expected that every one should be of the humble and gentle temper of Miss Amelia Sedley; should take every opportunity to vanquish Rebecca's hard-heartedness and ill-humour; and, by a thousand kind words and offices, overcome, for once at least, her hostility to her kind. нельзя было ожидать, что каждый будет иметь скромный и мягкий характер мисс Амелии Седли; должен использовать любую возможность, чтобы победить жестокосердие и дурное настроение Ребекки; и тысячей добрых слов и услуг преодолей хотя бы раз ее враждебность к себе подобным. Miss Sharp's father was an artist, and in that quality had given lessons of drawing at Miss Pinkerton's school. He was a clever man; a pleasant companion; a careless student; with a great propensity for running into debt, and a partiality for the tavern. When he was drunk, he used to beat his wife and daughter; and the next morning, with a headache, he would rail at the world for its neglect of his genius, and abuse, with a good deal of cleverness, and sometimes with perfect reason, the fools, his brother painters. Когда он был пьян, он бил свою жену и дочь; а на следующее утро, с головной болью, он будет бранить мир за пренебрежение к его гению и ругать с большим умом, а иногда и с полным основанием, дураков, своих собратьев-живописцев. As it was with the utmost difficulty that he could keep himself, and as he owed money for a mile round Soho, where he lived, he thought to better his circumstances by marrying a young woman of the French nation, who was by profession an opera-girl. Так как ему было очень трудно содержать себя и поскольку он был должен денег за милю вокруг Сохо, где он жил, он решил улучшить свое положение, женившись на молодой женщине французской нации, которая по профессии была оперной оперой. -девочка. The humble calling of her female parent Miss Sharp never alluded to, but used to state subsequently that the Entrechats were a noble family of Gascony, and took great pride in her descent from them. Скромное призвание своей родительницы мисс Шарп никогда не упоминала, но впоследствии заявляла, что Антреша были дворянской семьей Гаскони и очень гордились своим происхождением от них. And curious it is that as she advanced in life this young lady's ancestors increased in rank and splendour. И любопытно, что по мере того, как она продвигалась в жизни, предки этой молодой леди становились все более знатными и знатными. Rebecca's mother had had some education somewhere, and her daughter spoke French with purity and a Parisian accent. Мать Ребекки где-то получила образование, и ее дочь говорила по-французски чисто и с парижским акцентом. It was in those days rather a rare accomplishment, and led to her engagement with the orthodox Miss Pinkerton. В те дни это было довольно редким достижением, и оно привело ее к помолвке с ортодоксальной мисс Пинкертон. For her mother being dead, her father, finding himself not likely to recover, after his third attack of delirium tremens, wrote a manly and pathetic letter to Miss Pinkerton, recommending the orphan child to her protection, and so descended to the grave, after two bailiffs had quarrelled over his corpse. Поскольку ее мать умерла, ее отец, обнаружив, что вряд ли выздоровеет после третьего приступа белой горячки, написал мисс Пинкертон мужественное и патетическое письмо, рекомендуя сиротку под ее защиту, и так сошел в могилу, после того как два судебных пристава поссорились из-за его трупа. Rebecca was seventeen when she came to Chiswick, and was bound over as an articled pupil; her duties being to talk French, as we have seen; and her privileges to live cost free, and, with a few guineas a year, to gather scraps of knowledge from the professors who attended the school. Ребекке было семнадцать, когда она приехала в Чизвик, и ее причислили к дипломированной ученице; как мы видели, в ее обязанности входило говорить по-французски; и ее привилегия жить бесплатно и, за несколько гиней в год, собирать обрывки знаний от профессоров, посещавших школу.

She was small and slight in person; pale, sandy-haired, and with eyes habitually cast down: when they looked up they were very large, odd, and attractive; so attractive that the Reverend Mr. Crisp, fresh from Oxford, and curate to the Vicar of Chiswick, the Reverend Mr. Flowerdew, fell in love with Miss Sharp; being shot dead by a glance of her eyes which was fired all the way across Chiswick Church from the school-pew to the reading-desk. Она была маленькой и хрупкой; бледные, с рыжеватыми волосами и с привычно опущенными глазами: когда они смотрели вверх, то были очень большими, странными и привлекательными; такой привлекательной, что преподобный мистер Крисп, только что окончивший Оксфорд и служивший викарием Чизвика, преподобный мистер Флауэрдью, влюбился в мисс Шарп; она была застрелена взглядом ее глаз, пронесшихся через Чизвик-Черч от школьной скамьи до читального стола. This infatuated young man used sometimes to take tea with Miss Pinkerton, to whom he had been presented by his mamma, and actually proposed something like marriage in an intercepted note, which the one-eyed apple-woman was charged to deliver. Этот страстный юноша иногда пил чай с мисс Пинкертон, которой его представила мама, и даже предлагал что-то вроде женитьбы в перехваченной записке, которую одноглазой продавщице яблок поручили доставить. Mrs. Crisp was summoned from Buxton, and abruptly carried off her darling boy; but the idea, even, of such an eagle in the Chiswick dovecot caused a great flutter in the breast of Miss Pinkerton, who would have sent away Miss Sharp but that she was bound to her under a forfeit, and who never could thoroughly believe the young lady's protestations that she had never exchanged a single word with Mr. Crisp, except under her own eyes on the two occasions when she had met him at tea. Миссис Крисп была вызвана из Бакстона и внезапно увезла своего дорогого мальчика; но даже мысль о таком орле в голубятне Чизвика вызвала сильное трепетание в груди мисс Пинкертон, которая отослала бы мисс Шарп, но она была связана с ней по неустойке, и которая никогда не могла до конца поверить в то, что заверения молодой леди, что она никогда не обменялась ни единым словом с мистером Криспом, за исключением двух случаев, когда она встречалась с ним за чаем на ее глазах. By the side of many tall and bouncing young ladies in the establishment, Rebecca Sharp looked like a child. But she had the dismal precocity of poverty. Но у нее была унылая скороспелость бедности. Many a dun had she talked to, and turned away from her father's door; many a tradesman had she coaxed and wheedled into good-humour, and into the granting of one meal more. Она говорила со многими данами и отворачивалась от дверей своего отца; Многих торговцев она уговорила и уговорила на хорошее настроение и на предоставление еще одного обеда. She sate commonly with her father, who was very proud of her wit, and heard the talk of many of his wild companions—often but ill-suited for a girl to hear. Она часто сидела со своим отцом, который очень гордился ее остроумием, и слышала разговоры многих своих диких товарищей — часто, но неподходящие для девочки. But she never had been a girl, she said; she had been a woman since she was eight years old. Но она никогда не была девочкой, сказала она; она была женщиной с восьми лет. Oh, why did Miss Pinkerton let such a dangerous bird into her cage?

The fact is, the old lady believed Rebecca to be the meekest creature in the world, so admirably, on the occasions when her father brought her to Chiswick, used Rebecca to perform the part of the ingenue; and only a year before the arrangement by which Rebecca had been admitted into her house, and when Rebecca was sixteen years old, Miss Pinkerton majestically, and with a little speech, made her a present of a doll—which was, by the way, the confiscated property of Miss Swindle, discovered surreptitiously nursing it in school-hours. Дело в том, что старая дама считала Ребекку самым кротким созданием на свете, и поэтому в тех случаях, когда отец привозил ее в Чизвик, она использовала Ребекку для исполнения роли инженю; и всего за год до соглашения, по которому Ребекка была допущена в ее дом, и когда Ребекке исполнилось шестнадцать лет, мисс Пинкертон величественно и с небольшой речью преподнесла ей в подарок куклу, которая, между прочим, была конфискованное имущество мисс Суиндл, обнаруженное тайно ухаживающим за ним в школьные часы. How the father and daughter laughed as they trudged home together after the evening party (it was on the occasion of the speeches, when all the professors were invited) and how Miss Pinkerton would have raged had she seen the caricature of herself which the little mimic, Rebecca, managed to make out of her doll. Как хохотали отец и дочь, когда вместе плелись домой после вечеринки (это было по случаю речей, когда были приглашены все профессора), и как разъярилась бы мисс Пинкертон, увидь она карикатуру на себя, которую маленький мимик , Ребекка, сумела сделать из нее куклу. Becky used to go through dialogues with it; it formed the delight of Newman Street, Gerrard Street, and the Artists' quarter: and the young painters, when they came to take their gin-and-water with their lazy, dissolute, clever, jovial senior, used regularly to ask Rebecca if Miss Pinkerton was at home: she was as well known to them, poor soul! Бекки вела с ним диалоги; это составляло прелесть Ньюмен-стрит, Джеррард-стрит и квартала художников: и молодые художники, когда приходили выпить джина с водой со своим ленивым, распутным, умным, веселым старшим, обычно спрашивали Ребекку, не Мисс Пинкертон была дома: она была им хорошо известна, бедняжка! as Mr. Lawrence or President West. Once Rebecca had the honour to pass a few days at Chiswick; after which she brought back Jemima, and erected another doll as Miss Jemmy: for though that honest creature had made and given her jelly and cake enough for three children, and a seven-shilling piece at parting, the girl's sense of ridicule was far stronger than her gratitude, and she sacrificed Miss Jemmy quite as pitilessly as her sister. Однажды Ребекке выпала честь провести несколько дней в Чизвике; после чего она вернула Джемайму и соорудила еще одну куклу в качестве мисс Джемми: хотя это честное существо приготовило и дало ей желе и пирога достаточно для троих детей и дало семь шиллингов на прощание, чувство насмешки у девочки было гораздо сильнее. чем ее благодарность, и она пожертвовала мисс Джемми столь же безжалостно, как и ее сестра. The catastrophe came, and she was brought to the Mall as to her home. Наступила катастрофа, и ее привезли в торговый центр, как к себе домой. The rigid formality of the place suffocated her: the prayers and the meals, the lessons and the walks, which were arranged with a conventual regularity, oppressed her almost beyond endurance; and she looked back to the freedom and the beggary of the old studio in Soho with so much regret, that everybody, herself included, fancied she was consumed with grief for her father. Строгая формальность этого места душила ее: молитвы и трапезы, уроки и прогулки, устроенные с монастырской регулярностью, угнетали ее почти невыносимо; и она оглядывалась назад на свободу и нищенство старой мастерской в Сохо с таким сожалением, что всем, в том числе и ей самой, казалось, что она сгорает от горя по отцу. She had a little room in the garret, where the maids heard her walking and sobbing at night; but it was with rage, and not with grief. She had not been much of a dissembler, until now her loneliness taught her to feign. She had never mingled in the society of women: her father, reprobate as he was, was a man of talent; his conversation was a thousand times more agreeable to her than the talk of such of her own sex as she now encountered. Она никогда не смешивалась с обществом женщин: ее отец, каким бы нечестивым он ни был, был человеком талантливым; его разговор был ей в тысячу раз приятнее, чем разговоры представителей ее пола, с которыми она теперь столкнулась. The pompous vanity of the old schoolmistress, the foolish good-humour of her sister, the silly chat and scandal of the elder girls, and the frigid correctness of the governesses equally annoyed her; and she had no soft maternal heart, this unlucky girl, otherwise the prattle and talk of the younger children, with whose care she was chiefly intrusted, might have soothed and interested her; but she lived among them two years, and not one was sorry that she went away. Напыщенное тщеславие старой учительницы, глупое добродушие ее сестры, глупая болтовня и скандалы старших девочек и холодная корректность гувернанток одинаково раздражали ее; и не было у нее мягкого материнского сердца, у этой несчастной девушки, иначе болтовня и болтовня младших детей, забота которых ей была главным образом поручена, могли бы успокоить и заинтересовать ее; но прожила она среди них два года, и ни один не пожалел, что ушел. The gentle tender-hearted Amelia Sedley was the only person to whom she could attach herself in the least; and who could help attaching herself to Amelia? Кроткая, мягкосердечная Амелия Седли была единственным человеком, к которому она могла хоть сколько-нибудь привязаться; а кто мог не привязаться к Амелии?

The happiness the superior advantages of the young women round about her, gave Rebecca inexpressible pangs of envy. Радость превосходства окружающих ее молодых женщин вызывала у Ребекки невыразимые приступы зависти. "What airs that girl gives herself, because she is an Earl's grand-daughter," she said of one. «Какое высокомерие дает эта девушка, потому что она внучка графа», — сказала она об одном из них. "How they cringe and bow to that Creole, because of her hundred thousand pounds! «Как они съеживаются и кланяются этой креолке из-за ее ста тысяч фунтов! I am a thousand times cleverer and more charming than that creature, for all her wealth. I am as well bred as the Earl's grand-daughter, for all her fine pedigree; and yet every one passes me by here. Я так же хорошо воспитана, как и внучка графа, несмотря на всю ее прекрасную родословную; а между тем здесь все проходят мимо меня. And yet, when I was at my father's, did not the men give up their gayest balls and parties in order to pass the evening with me?" И все же, когда я был у отца, разве мужчины не отказывались от самых веселых балов и вечеринок, чтобы провести вечер со мной?» She determined at any rate to get free from the prison in which she found herself, and now began to act for herself, and for the first time to make connected plans for the future. Она решила во что бы то ни стало освободиться из тюрьмы, в которой оказалась, и теперь стала действовать сама и впервые строить связанные планы на будущее.

She took advantage, therefore, of the means of study the place offered her; and as she was already a musician and a good linguist, she speedily went through the little course of study which was considered necessary for ladies in those days. Her music she practised incessantly, and one day, when the girls were out, and she had remained at home, she was overheard to play a piece so well that Minerva thought, wisely, she could spare herself the expense of a master for the juniors, and intimated to Miss Sharp that she was to instruct them in music for the future. Она постоянно упражнялась в музыке, и однажды, когда девочек не было дома, а она осталась дома, услышали, как она так хорошо играет пьесу, что Минерва мудро подумала, что может избавить себя от расходов на учителя для младших. , и сообщил мисс Шарп, что она должна обучать их музыке на будущее.

The girl refused; and for the first time, and to the astonishment of the majestic mistress of the school. "I am here to speak French with the children," Rebecca said abruptly, "not to teach them music, and save money for you. Give me money, and I will teach them." Minerva was obliged to yield, and, of course, disliked her from that day. Минерва была вынуждена уступить и, конечно же, невзлюбила ее с того дня. "For five-and-thirty years," she said, and with great justice, "I never have seen the individual who has dared in my own house to question my authority. «В течение тридцати пяти лет, — сказала она с великой справедливостью, — я ни разу не видела человека, который осмелился бы в моем собственном доме усомниться в моем авторитете. I have nourished a viper in my bosom." Я вскормил змею на лоне Моем». "A viper—a fiddlestick," said Miss Sharp to the old lady, almost fainting with astonishment. "Гадюка, гадюка, гадюка", - сказала мисс Шарп старой леди, едва не упав в обморок от изумления. "You took me because I was useful. There is no question of gratitude between us. I hate this place, and want to leave it. I will do nothing here but what I am obliged to do." Я не буду делать здесь ничего, кроме того, что я обязан делать». It was in vain that the old lady asked her if she was aware she was speaking to Miss Pinkerton? Напрасно пожилая дама спрашивала ее, знает ли она, что разговаривает с мисс Пинкертон? Rebecca laughed in her face, with a horrid sarcastic demoniacal laughter, that almost sent the schoolmistress into fits. Ребекка рассмеялась ей в лицо ужасным саркастическим демоническим смехом, от которого у учительницы чуть не случился припадок. "Give me a sum of money," said the girl, "and get rid of me—or, if you like better, get me a good place as governess in a nobleman's family—you can do so if you please." And in their further disputes she always returned to this point, "Get me a situation—we hate each other, and I am ready to go." Worthy Miss Pinkerton, although she had a Roman nose and a turban, and was as tall as a grenadier, and had been up to this time an irresistible princess, had no will or strength like that of her little apprentice, and in vain did battle against her, and tried to overawe her. Достойная мисс Пинкертон, хотя у нее был римский нос и тюрбан, она была ростом с гренадер и была до сих пор неотразимой принцессой, не имела ни воли, ни силы, как у ее маленькой ученицы, и тщетно сражалась с ней. против нее, и пытался запугать ее. Attempting once to scold her in public, Rebecca hit upon the before-mentioned plan of answering her in French, which quite routed the old woman. Пытаясь однажды публично отругать ее, Ребекка натолкнулась на уже упомянутый план ответить ей по-французски, что совершенно разгромило старуху. In order to maintain authority in her school, it became necessary to remove this rebel, this monster, this serpent, this firebrand; and hearing about this time that Sir Pitt Crawley's family was in want of a governess, she actually recommended Miss Sharp for the situation, firebrand and serpent as she was. "I cannot, certainly," she said, "find fault with Miss Sharp's conduct, except to myself; and must allow that her talents and accomplishments are of a high order. «Конечно, я не могу, — сказала она, — придираться к поведению мисс Шарп, кроме как перед собой, и должна признать, что ее таланты и достижения находятся на высоком уровне. As far as the head goes, at least, she does credit to the educational system pursued at my establishment." Что касается головы, по крайней мере, она делает честь системе образования, которой придерживаются в моем учреждении». And so the schoolmistress reconciled the recommendation to her conscience, and the indentures were cancelled, and the apprentice was free. Итак, учительница смирила рекомендацию со своей совестью, и контракты были отменены, и ученик был свободен. The battle here described in a few lines, of course, lasted for some months. And as Miss Sedley, being now in her seventeenth year, was about to leave school, and had a friendship for Miss Sharp ("'tis the only point in Amelia's behaviour," said Minerva, "which has not been satisfactory to her mistress"), Miss Sharp was invited by her friend to pass a week with her at home, before she entered upon her duties as governess in a private family. Thus the world began for these two young ladies. For Amelia it was quite a new, fresh, brilliant world, with all the bloom upon it. It was not quite a new one for Rebecca—(indeed, if the truth must be told with respect to the Crisp affair, the tart-woman hinted to somebody, who took an affidavit of the fact to somebody else, that there was a great deal more than was made public regarding Mr. Crisp and Miss Sharp, and that his letter was in answer to another letter). Для Ребекки это было не в новинку - (если уж говорить правду о деле Криспа, то тарт-вумен намекнула кому-то, а тот под присягой подтвердил этот факт кому-то еще, что в деле мистера Криспа и мисс Шарп было гораздо больше, чем обнародовано, и что его письмо было ответом на другое письмо). But who can tell you the real truth of the matter? At all events, if Rebecca was not beginning the world, she was beginning it over again.

By the time the young ladies reached Kensington turnpike, Amelia had not forgotten her companions, but had dried her tears, and had blushed very much and been delighted at a young officer of the Life Guards, who spied her as he was riding by, and said, "A dem fine gal, egad!" К тому времени, как барышни добрались до Кенсингтонской магистрали, Амелия не забыла своих спутниц, но вытерла слезы, сильно покраснела и обрадовалась молодому офицеру лейб-гвардии, который заметил ее, проезжая мимо, и сказал: «Хорошая девчонка, черт возьми!» and before the carriage arrived in Russell Square, a great deal of conversation had taken place about the Drawing-room, and whether or not young ladies wore powder as well as hoops when presented, and whether she was to have that honour: to the Lord Mayor's ball she knew she was to go. и еще до того, как карета прибыла на Рассел-сквер, было много разговоров о гостиной, о том, надевают ли молодые леди пудру, а также обручи, когда их представляют, и должна ли она иметь эту честь: к Господу Она знала, что должна была пойти на бал мэра. And when at length home was reached, Miss Amelia Sedley skipped out on Sambo's arm, as happy and as handsome a girl as any in the whole big city of London. И когда наконец добрались до дома, мисс Амелия Седли выскочила под руку с Самбо, самая счастливая и самая красивая девушка во всем большом Лондоне. Both he and coachman agreed on this point, and so did her father and mother, and so did every one of the servants in the house, as they stood bobbing, and curtseying, and smiling, in the hall to welcome their young mistress.

You may be sure that she showed Rebecca over every room of the house, and everything in every one of her drawers; and her books, and her piano, and her dresses, and all her necklaces, brooches, laces, and gimcracks. She insisted upon Rebecca accepting the white cornelian and the turquoise rings, and a sweet sprigged muslin, which was too small for her now, though it would fit her friend to a nicety; and she determined in her heart to ask her mother's permission to present her white Cashmere shawl to her friend. Could she not spare it? Могла ли она не пощадить его? and had not her brother Joseph just brought her two from India? и разве ее брат Джозеф только что не привез ей двоих из Индии?

When Rebecca saw the two magnificent Cashmere shawls which Joseph Sedley had brought home to his sister, she said, with perfect truth, "that it must be delightful to have a brother," and easily got the pity of the tender-hearted Amelia for being alone in the world, an orphan without friends or kindred. Когда Ребекка увидела две великолепные кашемировые шали, принесенные Джозефом Седли домой своей сестре, она совершенно искренне сказала, что «должно быть восхитительно иметь брата», и легко вызвала жалость у мягкосердечной Амелии за то, что она одинокий в мире, сирота без друзей и родных. "Not alone," said Amelia; "you know, Rebecca, I shall always be your friend, and love you as a sister—indeed I will." ||||||Rebecca||||||||||||||| "Ah, but to have parents, as you have—kind, rich, affectionate parents, who give you everything you ask for; and their love, which is more precious than all! My poor papa could give me nothing, and I had but two frocks in all the world! And then, to have a brother, a dear brother! Oh, how you must love him!" Amelia laughed.

"What! don't you love him? you, who say you love everybody?" "Yes, of course, I do—only—" "Only what?" "Only Joseph doesn't seem to care much whether I love him or not. He gave me two fingers to shake when he arrived after ten years' absence! He is very kind and good, but he scarcely ever speaks to me; I think he loves his pipe a great deal better than his"—but here Amelia checked herself, for why should she speak ill of her brother? Он очень добрый и хороший, но почти никогда не разговаривает со мной; Я думаю, что он любит свою трубку гораздо больше, чем свою», — но тут Амелия сдержалась, ибо зачем ей дурно отзываться о брате? "He was very kind to me as a child," she added; "I was but five years old when he went away." "Он был очень добр ко мне в детстве," добавила она; «Мне было всего пять лет, когда он ушел». "Isn't he very rich?" said Rebecca. "They say all Indian nabobs are enormously rich." «Говорят, все индийские набобы невероятно богаты». "I believe he has a very large income." "And is your sister-in-law a nice pretty woman?" "La! Joseph is not married," said Amelia, laughing again. Perhaps she had mentioned the fact already to Rebecca, but that young lady did not appear to have remembered it; indeed, vowed and protested that she expected to see a number of Amelia's nephews and nieces. Возможно, она уже говорила об этом Ребекке, но та юная леди, похоже, не помнила об этом; действительно, клялась и протестовала, что ожидала увидеть несколько племянников и племянниц Амелии. She was quite disappointed that Mr. Sedley was not married; she was sure Amelia had said he was, and she doted so on little children. Она была очень разочарована тем, что мистер Седли не женат; она была уверена, что Амелия так сказала, и она обожала маленьких детей.

"I think you must have had enough of them at Chiswick," said Amelia, rather wondering at the sudden tenderness on her friend's part; and indeed in later days Miss Sharp would never have committed herself so far as to advance opinions, the untruth of which would have been so easily detected. "Я думаю , что вы должны были иметь их достаточно в Чизвике," сказала Амелия, довольно удивляясь внезапной нежности со стороны ее друга; и действительно, в более поздние времена мисс Шарп никогда бы не осмелилась высказывать мнение, ложность которого было бы так легко обнаружить. But we must remember that she is but nineteen as yet, unused to the art of deceiving, poor innocent creature! Но надо помнить, что ей еще всего девятнадцать, она не привыкла к искусству обманывать, бедное невинное создание! and making her own experience in her own person. The meaning of the above series of queries, as translated in the heart of this ingenious young woman, was simply this: "If Mr. Joseph Sedley is rich and unmarried, why should I not marry him? Смысл приведенной выше серии вопросов, переведенный в сердце этой гениальной молодой женщины, был просто таким: «Если мистер Джозеф Седли богат и неженат, почему бы мне не выйти за него замуж? I have only a fortnight, to be sure, but there is no harm in trying." And she determined within herself to make this laudable attempt. И она решила внутри себя сделать эту похвальную попытку. She redoubled her caresses to Amelia; she kissed the white cornelian necklace as she put it on; and vowed she would never, never part with it. Она удвоила свои ласки к Амелии; она целовала ожерелье из белого сердолика, надевая его; и поклялась, что никогда, никогда не расстанется с ним. When the dinner-bell rang she went downstairs with her arm round her friend's waist, as is the habit of young ladies. She was so agitated at the drawing-room door, that she could hardly find courage to enter. "Feel my heart, how it beats, dear!" said she to her friend.

"No, it doesn't," said Amelia. "Come in, don't be frightened. Papa won't do you any harm."